Танец над пропастью - Ирина Градова

– Ты и на четырех ногах не сделаешь того, что Байрамов сделает на одной!

Голос раздался так неожиданно, что все, находящиеся в комнате, одновременно вздрогнули. Рита не сразу поняла, что он исходит из прихожей – там были высокие потолки, а стены облицованы натуральным камнем, и звук сопровождало многократное эхо. Рите показалось, что она сходит с ума, что при данных обстоятельствах было бы неудивительно. Но еще большее впечатление эти слова, произнесенные голосом Григория Сергеевича, произвели на Квасницкого. Он подпрыгнул от неожиданности, словно его ужалил скорпион, и начал крутить головой во все стороны, пытаясь определить направление звука.

– Что за шутки? – пробормотал Митя, также озираясь.

– Скажи спасибо, что я вообще оставил тебя в шоу! – снова прогремел голос Григория Сергеевича. – Но это, уж поверь мне, твоя последняя премьера в этом театре. Потом можешь убираться на все четыре стороны!

– Кто здесь?! – заорал Митя. – Ты – не Синявский, он мертв!

– Верно, мертв. И в этом есть доля моей вины, чего я себе никогда не прощу!

Человек, произнесший эти слова, остановился на пороге гостиной. Тень скрывала его лицо, хотя Рита отлично видела одежду и ботинки. Она узнала их – точно так же, как узнала голос.

– Это еще кто? – удивленно спросил Митя. – Ваших рук дело, Квасницкий?

Но, судя по выражению лица, Егор Стефанович был ошарашен не меньше его. Более того, Рита видела в его глазах ужас, который он даже не пытался скрыть.

Говорящий сделал шаг к свету, и тут Рита увидела его лицо, хотя, собственно, в этом уже и не было необходимости – Владимир Соломонович Горенштейн, кредитор ее отца собственной персоной!

– Мы не знакомы, – сказал он спокойно, – но у меня есть доказательства того, что ты убил Синявского, а еще – Чернецова и Глафиру Субботину. Я передам их полиции, но ты, парень, можешь значительно смягчить свою участь.

– И каким же образом? – нервно облизнув губы, поинтересовался Митя. У Горенштейна не было оружия, но по его солидному виду и уверенному поведению танцовщик уяснил реальную расстановку сил и понял, что в сложившейся ситуации лучше сотрудничать. Квасницкий в этот момент попытался прокрасться к двери, но путь ему преградил здоровенный мужик – тот самый, которого Рита уже дважды видела в компании Владимира Соломоновича. В одной его руке она заметила магнитолу – вот, значит, как он транслировал отцовский голос! Жаль, никакой мистики… В другой громила сжимал маленький черный предмет, и, хотя рука была опущена, у девушки не возникло сомнений по поводу того, что это такое – по этой причине и Митя, и Квасницкий не делали попыток напасть на Владимира Соломоновича. С другой стороны, Рита с удовольствием посмотрела бы на любого, рискнувшего наброситься на человека-шкафа!

– Дав показания на твоего подельника Квасницкого, – ласково улыбнулся Горенштейн в ответ на Митин вопрос. – Если бы не его далеко идущие планы в отношении «Гелиоса», ничего бы не произошло, верно?

– У вас нет доказательств! – сказал Егор Стефанович, но его голос заметно дрожал.

– У нас есть свидетель, – возразил Владимир Соломонович. – Причем весьма авторитетный, ведь Маргарита Григорьевна – уважаемый адвокат, и в ее словах вряд ли усомнятся! Ну и, разумеется, Митяй: он же не станет брать вину на себя, дабы выгородить человека, который посулил ему золотые горы, но вовсе не собирался выполнять обещания?

– Почему же? – спросила Рита, совершенно забыв о том, что сидит связанная на полу.

– О, Марго, какой же я дурак! – удрученно хлопнул себя по лоснящемуся лбу Владимир Соломонович. – Сейчас, сейчас…

Он кряхтя опустился на колени и развязал сначала ее запястья, а потом лодыжки. Рита начала интенсивно растирать затекшие конечности, ощущая ни с чем не сравнимое блаженство: оказывается, как мало нужно человеку для полного счастья – всего-то снять путы!

– Как вы узнали, что…

– Иван приглядывал за вами, – не дослушав, ответил Горенштейн. – Так, на всякий пожарный. Ну, – поднимаясь с колен, сказал он Дмитрию, – как, будешь писать «чистуху»?

– А смысл? – возразил танцовщик. Лицо его при этом выражало напряженную работу мысли.

– Я тебе объясню: если позволит Маргарита Григорьевна, ты сможешь сказать, что не планировал убийство Григория Сергеевича, а напал на него в сердцах, не понимая, что делаешь. Как вы, Рита? Только вам решать, хотите ли вы, чтобы Митяя судили за предумышленное убийство вашего батюшки, или…

– Не думаю, что убийство можно назвать предумышленным, – прервала его девушка. – Митя не планировал убивать папу. Он разозлился, ведь папа пригрозил выгнать его из труппы!

– Ну вот видишь, тебе повезло, парень, – усмехнулся Владимир Соломонович. – Марго не жаждет твоей крови. Я на ее месте не был бы таким снисходительным!

В этот момент он поймал взгляд Квасницкого, устремленный на низко расположенное над уровнем земли окно.

– Фи, Егор Стефанович, только не в вашем возрасте! – поморщился он. – Кроме того, неужели вы полагаете, что нас всего двое? Снаружи мои ребята примут вас по всем правилам. Признайтесь, что проиграли. Игра была стоящей, и вы могли отлично поживиться, но, знаете ли, от выбора партнера многое зависит. А с партнером вы определенно промахнулись! Мне вот интересно, – снова повернулся он к Мите, – а как вы собирались поступить с Маргаритой Григорьевной? Задушить, застрелить, утопить в ванной? А потом – прикопать в подвале или захоронить в лесочке?

Рита ощутила, как по позвоночнику пробежал холодок: слова Горенштейна напомнили ей о том, кем в свое время являлся Владимир Соломонович. Хорошо все-таки, что он сейчас на ее стороне!

– Ванюша, – меж тем окликнул громилу Владимир Соломонович, – позови-ка пару ребят с улицы и свяжите этих деятелей во избежание эксцессов.

Потом он снова обратился к Рите:

– Теперь, дорогая, пришло время позвонить вашему приятелю и пригласить его сюда! Мне, как вы понимаете, ни к чему светиться, поэтому я, пожалуй, отчалю.

– Думаете, Женька поверит в то, что я в одиночку справилась с двумя мужчинами? – с сомнением спросила она, глядя, как двое крепких молодцев выполняют указание шефа.

– Да какая, в сущности, разница, во что он поверит? Скажете, что вам оказал помощь добрый самаритянин, или сосед, или… Не важно! – махнул он рукой. – Как бы то ни было, мне кажется, ваш друг не станет сильно на вас давить. Мне пора. Но вы не бойтесь: снаружи до приезда полиции останется мой человек и проследит, чтобы все прошло гладко!

В дверях Рита нагнала Горенштейна и, понизив голос до шепота, произнесла:

– Вы так и не объяснили, за что пострадали Чернецов и Глафира!

– Со временем все станет известно.

– А вдруг Митя откажется давать показания на Квасницкого?

– Не думаю. У него будет время все взвесить и прийти к выводу, что для него мой вариант – наилучший. Кроме того, Квасницкий в любом случае причастен к вашему похищению: хоть Дмитрий и не предупредил его о своих намерениях, мотив очевиден, да и сам Строганов вряд ли захочет отдуваться в одиночку!

И Горенштейн легонько, по-отечески, похлопал Риту по руке, улыбнувшись уголком рта.

Когда он вышел, девушка подошла к вычурному, под старину, телефону, стоявшему на журнальном столике, и сняла трубку.

Глава 18

Рита думала, что не сможет заснуть: она устала, голова гудела, но сна не было ни в одном глазу. Она лишь на минутку прикрыла глаза, а когда снова их открыла, часы показывали половину первого дня!

– Проснулась?

В дверях стоял Женька с чашкой в руке, от которой исходил восхитительный запах свежесваренного кофе.

– Где Байрамов? – спросила она вместо приветствия. Все случившееся вчера казалось сном, и она спешила удостовериться, что с ним все в порядке.

– Огурцом твой Байрамов! – рассмеялся Фисуненко. – В театр ускакал.

– Так рано?

– Ваш инвестор позвонил, этот, как его…

– Леон Серве?

– Точно. Кажется, кто-то жаждет вложить деньги в новые проекты. Так что, мать, готовься стать богатой и знаменитой – ох и тяжелая жизнь тебя ожидает!

Рита блаженно потянулась. Мышцы рук и ног еще болели, а в уголках рта ощущалось жжение от хлороформа. Она осторожно дотронулась до ожогов.

– Если бы ты не отключила сотовый, ничего бы не произошло! – заметив ее жест, сказал Женька.

– Я же была в театре, помнишь? Откуда мне было знать!

– Ладно, примирительно махнул он рукой, – иди-ка ты в душ. Приводи себя в порядок – и на кухню: Наталья Ильинична блинов напекла!

Блины! И нет отца, который непременно выразил бы свое недовольство тем, что женщины чревоугодничают. Рита так и слышала его слова: «Что позволено Юпитеру, не позволен быку! Женщина не должна распускаться, у нее совершенно иной, чем у нас, обмен веществ. Вы не смотрите на меня – мне можно мучное, а вот вам обеим стоит поостеречься, а то и так щеки из-за спины видны»! И это он говорил о матери, которая всю жизнь была стройной и воздушной, словно фея из сказки.