Брусилов - Сергей Семанов

И Россия шла навстречу своей судьбе. Но никто не мог сказать, каким длинным и тернистым окажется этот путь и какое ослепительное будущее ждет Россию!..

После того как правый фланг 8-й армии был оголен, противник попытался охватить его. И Брусилову и командованию фронта стало очевидным, что удержаться на Буге не удастся и придется отступать, теперь уже в пределы собственно российской территории. Но разрешение на отход было получено поздно, и отступала 8-я армия под постоянной угрозой быть отрезанной. Поскольку положение складывалось угрожающее, 8-я армия получила подкрепления: сначала 39-й корпус генерала Стельницкого, а затем и 30-й корпус генерала А. М. Зайончковского.

Как только подкрепления пришли в армию, Брусилов решил использовать их активно. В телеграмме Иванову от 20 августа (2 сентября) он сообщал: «Считаю главной целью крепко удерживаться на ныне занимаемых позициях по Горыне и Струбелго. Для сего считаю безусловно необходимым отбросить левый фланг противника к югу, а в дальнейшем держаться активной обороны, производя атаки накоротке при каждом удобном случае, дабы держать постоянно противника в тревоге, иначе он вскоре опять перейдет в наступление…» Тут же Брусилов разъяснял, как он понимает свою задачу: «Буду… всемерно стараться держать войска в наступательном настроении и не давать возникнуть духу уныния, чему помогут частные наступления накоротке».

Вскоре Брусилов организовал такое наступление против 4-й австрийской армии. 30-й армейский корпус, поддержанный 7-й кавалерийской дивизией, начал обход левого фланга австрийцев, в то время как 39-й корпус вел бой с фронта. Остальные корпуса сковывали противостоящие им части противника. И вот в момент, когда остальная русская армия отступала, здесь, под Луцком, противник под ударом солдат Брусилова начал отходить! После упорного и кровопролитного ночного боя Луцк был взят; только 30-й корпус захватил в плен 80 офицеров и 4 тысячи рядовых.

Со взятием Луцка связана любопытная история. Командир 39-го корпуса донес Брусилову, что начальник известной уже нам 4-й стрелковой дивизии Деникин затрудняется штурмовать Луцк, укрепленный и защищаемый крупными австрийскими силами. Тогда Брусилов приказал Зайончковскому атаковать Луцк с севера и помочь Деникину. Командир 30-го корпуса приступил к делу; в приказе он упомянул, что 4-я стрелковая дивизия взять Луцк не может. Это показалось обидным Деникину, он атаковал Луцк, взял его и еще во время боя въехал на автомобиле в город. Зайончковский, однако, продолжал утверждать, что без его войск Деникину Луцк не удалось бы взять, и это навсегда поссорило генералов.

Приводя в своих воспоминаниях этот эпизод, Брусилов подчеркивает, насколько чутки бывают в военное время военачальники к боевым отличиям. Тут же он характеризует Деникина: он «всегда старался заставить своих соседей порядочно поработать в свою пользу, дабы облегчить данную им для своей дивизии задачу; соседи же его часто жаловались, что он хочет приписывать их боевые отличия себе» — любопытное свидетельство об одном из будущих вождей русской контрреволюции.

Обращает внимание характеристика Брусиловым и другого генерала — в скором будущем главы донской контрреволюции Каледина: «Он был человеком… чрезвычайно молчаливым и даже угрюмым, характера твердого и несколько упрямого, самостоятельного, но ума не обширного, скорее узкого, что называется, ходил в шорах. Военное дело знал хорошо и любил его…» Далее Брусилов сообщает, что по его представлению Каледина назначили командиром 12-го корпуса, и «оказалось, что командиром корпуса он уже был второстепенным, недостаточно решительным…». По мнению Брусилова, с командованием корпуса Каледин хорошо справиться не мог.

Удержать Луцк не удалось. Когда обнаружилось, что враг собирается взять реванш и сосредоточивает силы против правого фланга 8-й армии, командование фронта потребовало отвести войска от Луцка на реку Струбель и устроить там засаду силами 30-го корпуса. Брусилов пытался доказать надуманность и неисполнимость этого маневра, но его возражения не были приняты во внимание. Подчинившись, Брусилов отвел войска. Из засады, конечно, ничего не вышло.

Это был один из образцов неумелого руководства военными действиями, обнаруженных русским командованием в 1915 году. Подобных примеров было много, и неудачи русских войск в том году, несомненно, имели одной из причин и неудовлетворительность руководства операциями.

Не помогли и перемены в высшем командовании. Великий князь Николай Николаевич был смещен и назначен наместником на Кавказ. Должность верховного главнокомандующего царь решил исполнять сам. По общему единодушному мнению, это было крупной его ошибкой. Если великий князь как верховный главнокомандующий оставлял желать лучшего, то Николай II, по мнению Брусилова, «в военном деле решительно ничего не понимал», и взятое им на себя звание можно было считать «только номинальным, за него все должен будет решать его начальник штаба».

Начальником штаба верховного главнокомандующего стал М. А. Алексеев. Брусилов был высокого мнения об этом генерале и считал, что «в качестве начальника штаба у настоящего главнокомандующего он был бы безупречен, но у такого верховного вождя, за которого нужно было решать, направлять его действия, поддерживать его постоянно колеблющуюся волю, он был совершенно непригоден, ибо сам был воли недостаточно крепкой и решительной». Кроме того, Алексеев не был придворным человеком, ему эта среда не нравилась, а приходилось противостоять самым разнообразным влияниям и интригам, наполнявшим придворную жизнь.

В целом, считал Брусилов, «принятие на себя должности верховного главнокомандующего было последним ударом, который нанес себе Николай и который повлек за собой печальный конец его монархии». Можно не согласиться с категоричностью этой оценки, но несомненно, что персона Николая II, его влияние на массы, и прежде всего солдатские и крестьянские, сильно упало, когда с его именем как верховного главнокомандующего стали связывать не только все неурядицы в тылу, но и поражения на фронте.

Были реорганизованы и фронты, их теперь стало три: Северный, Западный и Юго-Западный; командовали ими соответственно Н. В. Рузский, А. Е. Эверт и Н. И. Иванов. О последнем из них уже говорилось, Эверт был фигурою такого же ранга, и лишь Рузский в целом соответствовал назначению. Каково же было удивление и негодование буквально всей России, когда вскоре Рузского на посту главнокомандующего Северного фронта сменил А. Н. Куропаткин, которого все, и вполне обоснованно, считали одним из главных виновников позорного поражения в русско-японской войне. Но Куропаткин был ловким придворным и, главное, имел поддержку императрицы, а ее мнение для Николая II значило гораздо больше, чем мнение опытных, умелых и умных (если таковые попадались) администраторов и военачальников.