«Пёсий двор», собачий холод. Том I (СИ) - Альфина

Нет, кто ж спорит: чепуха толкова, полезна и по-своему даже любопытна, но не к тому, не к тому сердце Золотца лежало! Как кончился первый курс, поползли по городу слухи о переоборудовании метелинского завода под автомобильное производство, даже батюшка поучаствовал — к кому ж ещё обратишься для нанесения на капот да на приборную панель последних штрихов, аристократическое самолюбие услаждающих? Золотце тогда покой и сон потерял: мало того, что Метелин за ум взялся — он граф, ему положено, но ведь и сокурсники из Академии тоже подвизались! Год с совершеннолетия, а все уже при должностях — разве ж так бывает? И засвербело тогда у Золотца на душе, мочи не было терпеть — хотелось безотлагательно ухнуть с головой в серьёзные дела. Взрослые дела. Не по реальной какой необходимости, а по необходимости сугубо экзистенциального свойства.

Ну а с другой стороны, что ж реальней экзистенциального? То-то и оно.

Граф Набедренных Золотце на верфи пустил, стоило только заикнуться. Недоумевал, правда: мол, Жорж, мой друг, в Филармонии открытие зимнего сезона — может, мол, так и прогоним вашу тоску? Но Золотце был непреклонен. Если всё студенчество по филармониям пропить, как грядущему в лицо без страха смотреть? Отговаривали его все: граф Набедренных — нежно, Филармонией; За’Бэй хохотал и стращал отсутствием времени не только на Филармонию, но и на прочие телесные да духовные удовольствия; хэр Ройш кривился — не амбициозно это, в устоявшееся производство вклиниваться. Префект Мальвин твердил, что с дипломом Академии потом сподручней будет, тучи как-нибудь да рассеются, а Скопцов деликатно ему вторил: когда ж учиться, если прямо на втором курсе за настоящее дело браться?

И каждый из них, конечно, был прав — о, это Золотце ощутил к концу первого же рабочего дня! Он пристроился к одному из управляющих личным ассистентом, поначалу только и делал, что по эллингам за тем хвостом ходил, прислушивался да присматривался, а сил всё равно ни на что стороннее не оставалось. Золотце терпел: батюшка-то всегда говорил, что дело силы не только отнимает, но и новые взамен даёт, что дело само по себе — источник и наилучший ресурс. Дотерпелся аж до апреля, учебных книг в руки не брал, в Филармонии три премьеры пропустил, за фигурными усиками с бородкой даже следить перестал, весь оброс, а дело своё так никаким источником и не почувствовал.

Повстречался с батюшкой как-то в безжалостную рань: Золотце на верфи отъезжать собирался, никак глаза не мог продрать, а батюшка от голубей спустился — милы они ему, нарочно к ним встаёт, хотя мог бы и до полудня почивать.

«Жорж, тебе же скучно», — бросил батюшка, выпутываясь из своего драного, «голубиного» кафтана.

«Так не в игрушки играю!» — расфырчался в ответ Золотце.

«И где только этих глупостей нахватал? — батюшка пожал плечами, прищурился смешливо. — Что на работу полагается с физией приговорённого отправляться? Ежели занятие ничем на игрушки не походит, на кой оно нужно, такое занятие?»

Золотце так столбом и встал. А когда на работу отправился и целый день без передышки суетился, всё равно в некотором смысле столбом стоял — если внутренне.

Вообразить жутко, сколько б ещё без батюшкиного благословения промаялся! А так — крепко задумался, взглянул с иного ракурса, да и послал верфи к лешему. Чего зазря премьеры в Филармонии пропускать? Дело Золотцу требуется, конечно — но не всякое ведь, далеко не всякое!

На прогулочной палубе бесновался июнь — и это было куда значимей того, какой древесиной сию палубу стелили. Золотце сладострастно закурил папиросу и подставил лицо солнцу. Всё как батюшка и говорил: занятию пристало походить на игрушки, тогда и силы начинают прибывать, тогда не жаль ни себя, ни своего времени, ни отплывать в одиночестве из Петерберга сразу после экзаменационной недели, когда все друзья вознамерились кутить.

Друзья — по крайней мере, За’Бэй и граф Набедренных — набивались отплыть с Золотцем, но он на пару с хэром Ройшем разъяснил им, что компания в такой затее только помешает. Желают предприятию успеха — пусть лучше в Петерберге всё к возвращению Золотца подготовят.

О возвращении мечталось с дрожью, Золотце сам себе не верил: что взялся, что набрался смелости, что понадеялся справиться. Всю экзаменационную неделю ходил шальной, трудностей в Академии не замечал, не запаниковал даже перед мистером Фрайдом, который два семестра болтал, как в кабаке, а оценивать вдруг вознамерился знание всех своих многотомных трудов. Прочитав вчера доставшуюся тему, Золотце рассмеялся: отвечать следовало про травму рождения. Так и хотелось пристать к мистеру Фрайду с вопросом, будет ли актуальна травма рождения для людей, появившихся на свет — как бы это помягче? — не самым ожидаемым путём. Но Золотце, конечно, от приставаний к мистеру Фрайду удержался, чтобы пристать после экзамена к графу Набедренных.

Приговорили четыре бутылки шампанского вина, но консенсуса не достигли: по формальным признакам ведь то же самое — исторжение из безопасной среды, так не плевать ли, естественная это среда или искусственная? Но вообще-то, вообще-то…

Дымка берега наконец рассеялась, и Золотце едва ли не физически ощутил, что с сего момента главнейшее зависит от него одного. Приосанился, резво развернулся на каблуках — без малейшей надобности, просто в честь торжественного настроя. И столкнулся нос к носу с мистером Брэдом Джексоном.

С аферисткой Брадой то бишь.

Аферистка Брада с похвальной убедительностью узнавание во взгляд не пропустила, извинилась и попыталась отправиться по своим делам, но Золотце изловчился и ухватил её под руку. Давайте, сударыня, погуляем по палубе, скрасим друг другу досуг!

— В платье вы неподражаемы, — проворковал он. — Не в этом конкретном, конечно, серый вас нынче бледнит. В платье как таковом.

— Ах, как хочется сделать вид, будто я работала натурщицей и трактую ваш комплимент в соответствующем ключе! — аферистка Брада вздохнула, но от идеи бегства, по всей видимости, таки отказалась.

— Ваше остроумие делает вам честь. Мне же честь делает моя зрительная внимательность. Не стоило надеяться, что я вас не признаю в новом образе — парик недурственный, но я глазаст. А посещай я в минувшем году лекции несколько чаще, я бы непременно разглядел ваш секрет.

— Будто без вас мало тех, кто его разглядел.

— Но и тех, кто не разглядел, немало. Вот граф Набедренных на вас очень обижается.

— Основания обиды графа Набедренных поразили меня до глубины души, — аферистка Брада выдала предельно презрительную усмешку. — Неужто он в самом деле… как это назвать по-росски?

— А вы, выходит, в самом деле европейка? А то я уж начал сомневаться в подлинности вообще всех сведений о вас, — отзеркалил усмешку Золотце. — Говорю вам как сын обросевшего европейца: по-росски ваше «это» никак не назвать. Есть, конечно, заимствованные термины, но ими пользуются лишь те, кто в целом разделяет европейские взгляды. Люд попроще не поймёт.

— А брань? — не сдавалась аферистка Брада.

— Нашли о чём браниться. Вы будто не осознали за всё время своего пребывания в Росской Конфедерации, что европейские взгляды укоренились лишь в слоях, бранью брезгующих.

— Не верю. Не верю, что не существует нужного мне росского слова.

— Этот корабль — ваш последний шанс провести эксперимент, здесь достаточно носителей языка. Где вы ещё найдёте стольких, когда мы с вами сойдём на берег? — Золотцу подумалось, что если аферистка Брада сейчас проигнорирует намёк, её следует счесть человеком не самых выдающихся умственных способностей. Ясно же, как июньское небо, что раз Золотце взял её под руку, они так и будут гулять по палубе до тех пор, пока не прозвучат ответы на все вопросы.

В частности, куда аферистка Брада направляется и покидает ли она Росскую Конфедерацию навсегда.

— Не то чтобы я мечтала сойти на берег, — сморщила она лоб. — Но с росской стороной у меня, увы, не сложилось.

— Как же так? — притворно ахнул Золотце.

Всё он знал о том, как именно и чьими молитвами у аферистки Брады не сложилось, но всегда приятно послушать чужую интерпретацию.

— О, долгая и печальная история. Давайте ограничимся тем, что меня поставили перед неудобным выбором: уезжать из Росской Конфедерации или стать источником проблем для человека, от которого я видела одно лишь добро.

Золотце только и мог, что рефлекторно укрыть улыбку кружевной манжетой.

Граф Набедренных идею наверняка бы осудил, За’Бэй ненароком разболтал бы, а потому Золотце пошёл со своими фантазиями прямиком к хэру Ройшу. Хэр Ройш настрой имел самый плотоядный и выразил Золотцу глубочайшую признательность за инициативу.

Так они с хэром Ройшем немножечко пошантажировали мистера Фрайда. Самую малость — всего-то одно условие и поставили.