Во имя Чести (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна

— Ну, слушай. Или мне всё-таки тоже отвлечься? — иронично поинтересовался он, когда я уткнулась носом в его шею, губами прихватывая нежную кожу.

— Нет! Стой, пусти, дай отодвинусь, а то так я на содержательный разговор не способна. Кофе будешь? — решительно уточнила я, поднимаясь из-за стола.

— Буду. Так вот, Зеркала встречаются не так уж редко, примерно один на пять-сто тысяч. С разным уровнем и направлением способностей; кому-то лучше даётся восприятие, кому-то — влияние. Попадаются совсем слабые, их даже не учат, а попадаются невероятно сильные, с которыми очень тяжело справиться, особенно поначалу.

— Дай угадаю, ты как раз из последней категории? — хмыкнула я, возвращаясь к нему под бок с двумя кружками.

— Нет, мой дар скорее можно оценить «выше среднего», — усмехнулся Инг. — Уникумы появляются редко, и зачастую очень быстро «выгорают». Проще говоря, сходят с ума от чужих эмоций, и дар пропадает; сумасшедшие никогда не бывают Зеркалами. Что касается казни Зеркал, такое случается очень редко. Необученных убивают только тогда, когда они начинают свой путь с каких-то очень жестоких поступков, полноценных преступлений: убийства, массовые самоубийства. Таких не учат. А обученные Зеркала нечасто нарушают закон, мы очень хорошо понимаем последствия своих действий. И то, если такой человек по мнению старейшин не безнадёжен, ему часто дают второй шанс, предлагают стать Зеркалом Чести, как было и со мной. Даётся возможность, скажем так, оправдать возложенное доверие. А дальше они либо проваливают какое-нибудь важное поручение, и тогда умирают — либо сами, либо по воле старейшин, — либо заслуживают прощение и получают отставку, как было со мной. Старейшин не всегда можно понять, но мне сейчас кажется, ты была моей проверкой. Номинально я её выдержал, — ты ведь не пожаловалась, — так что меня оставили в живых.

— Нормально, — хмыкнула я. — А то, что они тебя этим чуть до самоубийства не довели, это как?

— Так это вообще не их дело, — он растерянно пожал плечами. — Наоборот, они мне даже запретили прибегнуть к этому выходу в первый к ним визит.

— А ты собирался? — вытаращилась на него я и, едва не захлебнувшись в чашке, закашлялась. Инг легонько похлопал меня по спине, глядя с сочувственным снисхождением, с каким обычно умудрённые опытом старшие родственники смотрят на несущих несусветную ерунду детей. Очень знакомый взгляд, да. Бабушка его очень любит.

— Тогда это казалось мне единственным способом сохранить Честь, — дориец снова пожал плечами. — Откуда я мог знать, что ты в итоге станешь для меня важнее, и я смогу прекрасно обойтись без неё?

— То есть, ты намекаешь, что я тебя обесчестила что ли? — захихикала я. — Отличная постановка вопроса!

— Арая, — с насмешливым укором протянул он, отобрал у меня чашку, одной рукой прижал меня к себе, запуская вторую ладонь в волосы и вынуждая запрокинуть голову. Когда он так делает, у меня почему-то всегда по спине пробегают толпы мурашек, и я совершенно не соображаю, что он мне в этот момент говорит. Главное, смотрит своими глазищами зелёными как кот на миску сметаны… Обожаю! — Обесчестил я себя сам. И тебя заодно. А весь ужас ситуации в том, что этот процесс мне очень понравился, — с лёгкой насмешливой улыбкой проговорил мужчина. — Кажется, меня потому и отправили в отставку.

— Это хорошо, — тихонько мурлыкнула я и с хитрой улыбкой предложила: — Может, ну их, этот экипаж, без нас найдутся! А мы пока повторим пару раз, чтобы наверняка?

— Наверняка — что? — он вопросительно вскинул брови.

— Как — что? Обесчеститься, — расплылась я в улыбке. Инг тихо, но очень искренне расхохотался, прижав мою голову к плечу и уткнувшись лбом мне в макушку.

— Что за массовые рыдания, кто умер? — раздался возмутительно бодрый голос Семёна.

— Мы оплакивали безвинно ушедшего от нас раба божьего Семёна, — проворчала я. Очарование момента оказалось безнадёжно разрушено, Инг выпустил меня из объятий, и захотелось мне братца больно стукнуть. Но это нормальное желание, оно меня часто посещает. — А он взял и вернулся. Зря, получается, старались.

— Наоборот, — заржал Сёма, тыкая кнопки синтезатора. — Видишь, как хорошо оплакивали: он пожалел вас и решил вернуться! Ну, или, если это были слёзы радости, ещё немного попортить вашу жизнь. Блин, как же надоела эта синтетика, — с тоской вздохнул брат, плюхаясь напротив нас с двумя тарелками в руках. — Варежка, пожарь мужу яичницу, будь человеком! И мне заодно.

— Муж мне нужен целиком в сыром виде, — хмыкнула я. — А тебе я что угодно пожарю! Яичницу, ножку, ручку; ты мне бластер только дай побольше, я тебе целого кабана запеку. В собственном соку.

— Жестокая женщина, — укоризненно покачал головой брат, при этом ухмыляясь от уха до уха.

— Сами воспитали, — парировала я.

— И гордимся этим! — прочавкал Семён сквозь макароны по-космофлотски[5].

Я с материнской нежностью улыбнулась, разглядывая жующего брата. Тот даже с ритма не сбился; и не к такому привычный.

Вообще, мои «три богатыря» удались родителям на славу. Это я могу себе позволить над ними дурачиться, потому что братья, а нормальная женская реакция на них — повышенное слюноотделение. Вот почти как у меня на Инга незадолго до почти библейской сцены грехопадения. Может, потому из них никто ещё и не женился: женщины на них вешаются, а хочется-то поохотиться, всё-таки настоящие мужики.

Вот на ком женится Семён, я знаю совершенно точно: на такой же ехидной язве, как я, если сумеет вторую такую найти. Которая будет зверски над ним издеваться, шутить и подстраивать всякие гадости. А, главное, сумеет его переспорить. И мне почему-то кажется, что после этого оба успокоятся; хотя, может, это просто мечты, и от такой пары взвоет не только семья, но вся галактика. Он потому так и высказывается по поводу моей внешности, характера и делает прочие неприличные замечания, что очень я на девушку его мечты похожа. Можно сказать, страдает так.

Что касается внешности, больше всего я похожа на Ванечку: мы оба светлые, оба голубоглазые, оба как ангелочки со старинных пасхальных открыток. Во всяком случае, в детстве были, я сравнивала голографии. Что касается Ивана нынешнего, это оружие массового поражения для романтически настроенных девичьих душ. Галантный, немного застенчивый, тихий Ванечка с совершенно умопомрачительной улыбкой. Мне особенно нравится, когда он вот так на ринге улыбается: морда разбитая, бинты на руках в кровище, на обнажённом торсе синяки и ссадины — и глазища голубые сияют. Правда, только в тех случаях, когда зубы все остаются на месте, и глаза не заплывают, а то всякое бывает. Бои без правил — спорт непредсказуемый. Хотя многим он с фингалами ещё больше нравится; наверное, будит материнские чувства и желание позаботиться. Он, кстати, по манере общения чем-то здорово Валерку напоминает. Может, я их потому обоих так нежно и люблю. Хотя Валерика всё-таки больше…

Семён внешне удался в отца, причём целиком и полностью, буквально клон, а не сын. Те же тёмно-русые волосы в рыжину, те же серые хитрые глаза, та же насмешливая улыбка. И меня терзают смутные сомнения, что он по характеру тоже больше остальных братьев похож на папу в молодости. Просто папа быстро встретил маму и несколько остепенился, а Семён до сих пор гуляет.

Что касается Вовки, он из нас самый тёмный, каштановой масти, предположительно — в дедушку по папиной линии. То есть в загадочное существо, которое и сам папа никогда не видел, мать воспитывала его одна. Просто больше не в кого, все остальные гораздо светлее. Зато глаза у Владимира мамины, и я ему в связи с этим ужасно завидую с самого детства: такие же по-кошачьи зелёные, большущие и яркие. Кто знает, может, я себе Инга по глазам и выбрала?

А ещё Вовка самый огромный из всех мужчин Зуевых. На пол головы выше отца, в полтора раза шире в плечах и значительно шкафообразней. Кстати, надо будет как-нибудь их с Ингом ещё раз в спарринге стравить, очень я хочу на это посмотреть. Как Ванечка старшего упаковывает, я видела и хорошо представляю, а вот как это сделал мой дориец — уже любопытно. Думаю, ради меня они не откажутся немного подраться, а?