Зарубежная фантастика - Клиффорд Саймак

Саттон сказал ей просто:

— Я всегда буду хотеть, чтобы ты была рядом, Ева.

Он протянул руку и нежно коснулся медного завитка волос, упавшего ей на лоб.

— Я знаю, что ты никогда не приедешь. Если бы это было хотя бы немножко по-другому… Если бы мы были два обычных человека, у которых самая обычная человеческая жизнь.

— В тебе есть величие, Аш, — тихо проговорила она. — Ты будешь богом для многих людей.

Он стоял, безмолвно ощущая, как вечное одиночество опускается на его плечи. Не было того величия, о котором она говорила, а было лишь одиночество и горечь человека, который одинок и который всегда будет одиноким.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

Саттон плыл в море света, и откуда-то недалеко от него доносилось жужжание работающих механизмов, маленьких механизмов, которые расчленяли всего его тончайшими пальцами световых лучей. Щелкали какие-то переключатели. Светочувствительная бумага протекала, как поток серебра через ролики.

Расчленение, взвешивание, опробирование, измерение… Ничего не пропуская, ничего не добавляя. Точная запись его каждой частицы, каждой клетки, каждой молекулы, каждого нерва и волокна мускулов.

И откуда-то издалека, из какого-то места за гранью этого моря света, в котором он плыл, голос говорил только одно слово, которое он все время повторял про себя:

— Предатель.

— Предатель.

— Предатель.

Одно слово, без восклицания. Голосом, который не имел эмоциональной окраски. Одно безликое слово.

Сначала это слово произносил один голос. Затем к нему присоединился другой, потом еще, это были голоса целой толпы. Толпа стала гигантской, а звук ее голосов настолько усилился, что стал целым морем, выкрикивающим только одно слово.

Оно выкрикивалось до тех пор, пока не потеряло всякий смысл, пока не стало звуком, который слишком долго повторяется, чтобы сохранить смысл.

Саттон попытался ответить, но ему это не удалось. Не было никакой возможности ответить. У него не было голоса, не было губ, языка, горла Он был чем-то, что плавало в море света, а слово продолжало звучать, никогда не меняясь, никогда не умолкая…

Но за ним были еще какие-то другие, невысказанные слова.

— Это мы, те, кто впервые использовал камни, чтобы создать первые инструменты, это мы, кто разжег первобытный огонь, это мы, кто изгнал диких зверей из пещер и занял эти пещеры и в них создал прообраз человеческой культуры. Мы, те самые, кто изобразил охрой бизона на стенах пещер при свете ламп с фитилем из мха, в качестве масла взяв обыкновенный жир. Это мы, те, кто обработал землю и приручил дикие растения, чтобы они послушно росли под нашей рукой. Мы, те, кто построил великие города, чтобы подобные нам существа могли жить в них вместе и добиваться величия, которого не может достичь одна маленькая горстка людей. Мы, те, кто мечтал о звездах, кто расщеплял атом и подчинил себе его силу, добиваясь целей, рожденных в наших умах.

Ты предаешь наше наследство. Ты отдаешь наши традиции, отдаешь их существам, которых мы создали с помощью наших искусственных машин, наших умелых рук и нашего острого разума…

Механизмы продолжали пощелкивать, а голос продолжал говорить одно и то же слово.

Но был еще один голос, где-то внутри трудноопределяемого понятия, которым был сейчас Ашер Саттон. Очень слабый голос…

Тот голос не произносил никаких слов, так как мысль, передаваемую им, нельзя было выразить словами.

Саттон ответил ему:

— Спасибо, Джонни. Очень тебе благодарен.

Он был удивлен тем, что смог ответить Джонни. А тем, другим, ответить не мог.

Механизмы продолжали пощелкивать.

Серебристый корабль пронесся по взлетной эстакаде, прошел по закруглению стартовой полосы и устремился вверх, как дыхание огня, перечеркнувшее голубизну неба.

— Он не знает, — сказал Херкимер, — что мы организовали это для него. Он даже не предполагает, что мы много лет назад послали туда Бастера для создания укрытия. Мы знали, что оно потребуется, и сделали это последнее для него дело.

— Херкимер, — прошептала Ева, — Херкимер…

Голос ее прервался.

— Он попросил меня поехать с ним, Херкимер. Он сказал, что нуждается во мне. А я не могла поехать и не могла объяснить причину.

Ева стояла, подняв голову, следя за крохотной точкой огня, устремляющейся в космос.

— Ему необходимо думать, что есть еще человеческие существа, которым он помог и которые верят в него.

Херкимер кивнул головой.

— Ты все сделала правильно, Ева, только так и нужно было поступить. Мы получили от него достаточно, от его человеческой сущности. Но не можем же мы отнять у него все человеческое.

Она подняла руки к лицу, затем охватила ими плечи и долго-долго стояла так. Женщина-андроид, выплакивающая свое сердце.

Джон Уиндем

“ПОПРОБУЙ, ПОЙМИ ЕЕ…”

Не было ничего, кроме меня. Я висела в каком-то вакууме без времени, пространства и силы, который не был ни тьмой, ни светом. Я имела сущность, но без формы, знание, но без чувства, ум, но без памяти. Интересно, и это-то ничто — моя душа? Мне казалось, что я вечно блуждала так, и буду блуждать до бесконечности…

Но, как-то вдруг, безвременность прекратилась. Теперь я знала, что есть сила: что меня двигают и что, следовательно, прекратилась и внепространственность. Никаких признаков движения не было, но я просто знала, что меня что-то влечет. Я была счастлива, потому что знала, что это было что-то или кто-то, к кому мне хотелось двигаться. У меня не было других желаний, кроме как повернуться подобно игле компаса и провалиться сквозь вакуум…

Но меня ждало разочарование. Никакого гладкого, быстрого падения не последовало. Вместо этого на меня устремились другие силы. Меня тащили то в одну, то в другую сторону. Не представляю откуда я это знала, ведь не было никакого соотношения, никакой неподвижной точки, даже направления. И все же я могла чувствовать, что меня дергают туда-сюда, как будто против сопротивления какого-то внутреннего гороскопа. Как будто одна сила завладела мной на какое-то время только для того, чтобы ослабев, уступить меня новой силе. Потом я вдруг начинала скользить к невидимой цели, пока меня не задерживали и не перекладывали на другой курс.

Меня швыряло то так, то этак, со все сильнее растущим ощущением осознанности. Я хотела понять, что за силы — соперницы борются за меня. Может быть, добро и зло, жизнь и смерть…

Ощущение, что меня тащат то взад, то вперед, становилось все определеннее, пока я просто не стала перескакивать с одного курса на другой. Тут чувство борьбы резко прекратилось. Я ощущала, что перемещаюсь все быстрее и быстрее, проносясь, как блуждающий метеорит, который наконец-то поймали.

— Все в порядке, — произнес голос. — Приход в сознание по какой-то причине немножко задерживается. Лучше сделайте-ка пометку в ее карточке. Какой номер? Ах, у нее это только в четвертый раз. Да, конечно, отметьте. Все в порядке. Она приходит в себя.

Это был женский голос, говоривший с легким незнакомым акцентом. Поверхность на которой я лежала, дернулась подо мной. Я открыла глаза, увидела движущийся надо мной потолок и снова сомкнула веки. Тотчас же другой голос, опять же с незнакомой интонацией, сказал мне:

Выпейте это.

Рука приподняла мою голову, и к моим губам прижали чашку. Выпив содержимое, я легла обратно с закрытыми глазами. На некоторое время я впала в беспамятство и, очнувшись, почувствовала себя крепче. Несколько минут я лежала, уставясь в потолок и смутно недоумевая, где же я нахожусь. Я не могла припомнить ни одного потолка, который был бы покрашен вот в такой розовый оттенок кремового цвета. И вдруг, внезапно, все еще уставясь в потолок, меня передернуло, как будто бы что-то резко вонзилось в мой мозг. Я с испугом осознала, что чужим был не только розовый потолок — чужим было все. Там, где положено было бы быть воспоминаниям, был один сплошной пробел. Я не имела ни малейшего понятия, кто я и где я, я не могла припомнить как или почему я оказалась здесь… В панике я попыталась сесть, но рука удержала меня и тотчас же приставила к губам чашку.

— С вами все в порядке. Только расслабьтесь, — убеждающе сказал мне тот же голос.

Мне так хотелось спросить, но я чувствовала себя такой утомленной, а все вокруг причиняло слишком много беспокойства. Первая волна паники спала, оставив меня в полной апатии. Я недоумевала, что же со мной случилось? Может быть, несчастный случай? Но разве так бывает с теми, кто серьезно ранен? Я не знала, и на несколько мгновений мне не было никакого дела до этого. За мной ухаживали. Я чувствовала себя такой сонной, что вопросы могли и подождать.

Наверное, я впала в беспамятство, это могло длиться и несколько минут, а может, и час. Знаю только, что когда я открыла глаза снова, я чувствовала себя спокойнее: скорее озадаченно, чем встревожённо, и я лежала некоторое время без движения. Я достаточно пришла в себя, чтобы утешиться мыслью, что если это и был несчастный случай, по крайней мере, не было боли.