Черти поневоле - Владимир Пучков

На лице Эдика разлилась идиотская улыбка. Он выдохнул воздух, одним глотком осушил стакан, но так и не вдохнул. Совершенно круглыми глазами он уставился на Маланью. И старуха не выдержала:

— Ты чего не дышишь-то? — испугалась она.

По щекам шефа градом покатились крупные слезы, он выронил стакан, судорожно вздохнул и повалился на кровать.

— Ну вот, теперь как новенький! — обрадовалась Маланья, глядя, как лицо шефа лиловеет на глазах. Одно ее беспокоило, что время от времени Эдик сгибался пополам, как червяк, и так же быстро разгибался.

«Подушку бы рогами не проткнул, — забеспокоилась бабка, — может, ему лучше полено под голову подложить? Стукнется раз-другой и затихнет!» — Однако подойти ближе чем на метр она не решилась. Побоялась рогов.

Между тем шеф сгибался и разгибался со всевозрастающей амплитудой и в какой-то момент начал расплываться, исчезать в быстрых колебаниях. В воздухе явственно запахло озоном.

Зачарованные зрелищем братки даже не услышали, как стукнула калитка и противный голос Лисипицина захныкал под окном:

— Отдайте мои тридцать процентов! Иначе я буду жаловаться! Где ваш шеф?

— Тута я! — крикнул Эдик, выпадая из прозрачности, мокрый от пота и с перекошенным лицом. — Иди на фиг, пока не убил!

— Ухожу, ухожу, — вежливо откликнулся Лисипицин. — Я просто напомнил!

— А ну пошел! — загомонили братки. Серый замахнулся гирей и вмазал Толяну. Тот ласточкой вылетел в окно и грохнулся прямо на Лисипицина.

— Убивают! — взвизгнул Рудольф и пустился наутек.

Толян, ни слова не говоря, залез в окно и снова улегся на кровать.

Утро было тихим, безоблачным и обещало прекрасный день. Однако братки пребывали в скверном расположении духа. Почему-то хотелось спать, и опять же неизвестно почему у всех четверых ныли рога.

— Подъем! — гаркнул наконец шеф, но вместо бодрого крика вышел какой-то дребезжащий петушиный пассаж.

Тем не менее команда зашевелилась, перестала вздыхать, и на Эдика уставились три пары мутных, словно подернутых болотной ряской, глаз.

— Рога болят, — пожаловался Колян, — спасу нет!

— Отставить! — прошептал Эдик. — У всех болят рога. Но надо быть в форме. Сегодня отчаливаем. Нужно соответствовать. Начнем с зарядки… Толян, не толпись в проходе, лежи смирно, потом разберешься с Серым, кому сказал?!

Толян вздохнул, обиженно покосился на Серого и повернулся к шефу. Не вставая, шеф поднял вверх желтые жилистые руки и развел их в стороны.

— Раз-два!

При этом он угодил Толяну в глаз, и тот залился долгим жалобным воем.

— За что? — причитал Толян. — Что я тебе сделал?

— Извини, — смутился шеф, — нечаянно вышло! Ты вон мне тоже вчера каблуком в глаз заехал, а я хоть бы хны!

— Нас бьют, а мы крепчаем! — поддержал разговор Колян.

— Точно! — подтвердил Серый и тут же раскашлялся, схватившись за грудь, на которой лежала гиря.

— Продолжим, — предложил шеф. — Упражнение следующее: пошевелили правой ногой… Достаточно! Пошевелили левой… Сильней. Еще сильней! Ох! Свело, не разогнуть! — Эдик заорал и забил руками по кровати.

— Иголкой надо кольнуть, — лениво посоветовал Толян.

— Рогом! — предложил Колян и, дотянувшись до шефа, боднул его в ногу.

— Спасибо, Колян. Ты настоящий друг! — прочувствованно сказал Эдик, потирая рога. — Да что ж они болят, проклятые? Будь другом, Колян, посмотри!

Польщенный вниманием шефа, Колян поднялся с кровати и наклонился над командиром. С минуту он рассматривал рога, а потом уставился на Эдика.

— Труба, шеф! — еле слышно прошептал он.

— Что? — испугался Эдик. — Что такое?

— Кариес! — трагическим голосом возвестил Колян. — Шеф, у тебя в обоих рогах дупла, как в зубах. Неужели и у нас то же самое?!

— Только без паники! — заволновался Эдик. — Гниют рога — это, может, даже хорошо. Сгниют на фиг, и выдирать не надо!

— Надо, шеф, надо! — застонали Серый и Толян. — Это же сколько терпеть?

— А может, действительно сходить к зубному врачу? — задумался Эдик. — Пусть выдирает. Только с заморозкой. Слушай мою команду! — сказал он. — Сейчас перекусим — и к зубному! А пока — водные процедуры.

Шеф вылез из-под одеяла и прошлепал на кухню, стараясь не налетать на предметы. На кухне гремела посудой Маланья. Но вместо веселого зычного голоса слышалось только ее тяжелое дыхание.

— В монастырь пойду, — сказала наконец старуха, — это мне наказание за грехи тяжкие. Вот уж и черти дома живут!

— Если черти живут, — весомо сказал шеф, — то ходи, не ходи — никакой монастырь не поможет!

— А все вы, ироды несчастные, — завопила вдруг бабка, — свалились на мою Голову!

— Мы не свалились, — обиделся Эдик. — И мы заплатили тебе хорошие деньги. А ты нам даже жрать не даешь!

Старуха тут же насупилась:

— Всем давать без меры, так свинью кормить будет нечем. У меня на все одной картошки ведро уходит, а еще капустный лист!

— А мясо? Где мясо? — застонал Эдик. — Хотя бы по кусочку на брата!

— Врачи говорят, что мясо вредно, — набычилась старуха, — от него кровь портится.

— Это от твоей шамовки все портится, — пошутил шеф, судорожно облизываясь и косясь на чан, в котором булькало пахучее варево.

Старуха перехватила взгляд и ухмыльнулась:

— Что, вкусно пахнет?

— Нормально, — сказал шеф, прислушиваясь к бурчанию в желудке, — накладывай, нам сегодня некогда.

— А что так? — невинно поинтересовалась бабка.

— Дела! — отмахнулся шеф и тут же замер, пораженный внезапной мыслью. В комнату он не вошел, а влетел. — Пацаны, где сундуки?

— А мы их это, шеф, в пруде утопили! — сказал Колян, глупо ухмыляясь.

— Как — утопили? — взревел Эдик. — Да вы в своем уме?!

— Все нормально, шеф! — поддержал напарника Серый. — Мы рыжевье перетарили в мешки, присыпали картошкой и спрятали в погреб. На всякий случай.

— В погреб? — завизжал шеф. — В сарай?! Да вы идиоты! Вас убить мало! Взять и выбросить сокровища на улицу!

— Все путем! — стал уговаривать шефа Толян. — Погреб глубокий. Никто туда не залезет. Да у нее на люке свинья лежит, ее фиг подвинешь.

— Это верно? — Шеф поднял правую бровь и посмотрел на братков.

— Век Эллады не видать! — сказал Серый, щегольнув понравившейся фразой.

— В этот сарай и сунуться-то страшно, — добавил Толян, — у бабки не свинья, а зверь! Клыки — во! И весит пудов тридцать!

— Смотрите, — сказал шеф, смягчаясь, — головой отвечаете!

— Ясный пень, — закивали пацаны. — Все будет ништяк!

— Ну если ништяк, то ладно, — оттаял Эдик. — Чалить нам отсюда пора. — Он снова принюхался.

От бабкиной пищи шел такой дух, что листья вишни, заглядывающей в окно, скрутило, как от неведомой хвори, а петух, очумело прогуливающийся по двору, время от времени разевал клюв, словно ему не хватало воздуха.

Старуха посмотрела на петуха, на двух баранов, привязанных к столбу, и сказала, жалеючи:

— Ишь, томятся, сердешные! Тоже ведь аппетит нагуляли! Потерпите, сейчас всех накормлю.

Бандиты, каждый со своей миской, встали в очередь.

— Добавки не просить! — предупредила Маланья. — У меня скотины много, все жрать хотят.

Вскоре за столом раздалось дружное чавканье. Обгладывая селедочную голову, шеф зорко следил за тем, что происходит на улице. Он был уверен, что главный механик шума поднимать не будет. Конечно, ему досадно, что денежки утекли, но ведь и он поступил против закона. Сокровища полагалось немедленно сдать, иначе получалась утайка. Нет, ни ментов, ни механика шеф не ждал. Ну разве что попытаются воспрепятствовать их отъезду. Но не на тех напали! Если будет драка, то парни пустят в ход рога, а Серый — еще и гирю. Тут шеф снова задумался. От рогов следовало избавляться. Появляться в городе с таким украшением было немыслимо. Всех знакомых распугаешь! Оставался один выход — снова идти к Шлоссеру и требовать, чтобы избавил от рогов. Можно было пригрозить, припугнуть, наконец. Эдик вздохнул. Все так запуталось, что нормального выхода он не видел. Эх, была бы у него помповуха! Но ружье превратилось в бросовую палку. Правда, еще оставалась тротиловая шашка, но это уже смахивало на терроризм.

Наконец последняя селедочная голова была обглодана, и бандиты уставились в пустые миски голодными глазами.

— А у меня есть кое-что на десерт! — загадочно сказал шеф, извлекая украденные у Шлоссера муляжи: два яблока и три сливы. Себе он выбрал яблоки, румяные и прозрачные, а сливы отдал братве. Пацаны взяли по сливе, и с хрустом сомкнули челюсти. После нескольких минут удивленного жевания они извлекли сливы обратно и дружно направились к умывальнику, выплевывать раскрошившиеся зубы.

— Не спевые, фто ли? — пробормотал Серый. — Не фуются!

— Слабаки! — отмахнулся Эдик и вонзил зубы в пластиковое яблоко.

С нечеловеческим усилием откусив кусок, шеф принялся жевать, не сводя с яблока изумленных глаз. И чем больше он откусывал, тем круглее становились его глаза. Наконец, когда яблоко было съедено, он потрогал пальцами зубы, ставшие разом как у старой пилы, и пробормотал: