Черти поневоле - Владимир Пучков

— Чего-чего! — Серый презрительно скривился, но тут же сладко улыбнулся, повернувшись к Эдику. — И тебя, шеф, не забудем!

— Умляут! — Произнеся непонятное кошачье слово и вздрогнув, словно его ударили током, Эдик захрапел.

— Отпустило! — прошептала, криво ухмыляясь, бабка. — Ну и ладненько! А теперь потащили мешки в сарай. Там у меня свинья, Авдотья. Так вот, аккурат под ней — погребец. Туда и спрячем. А Авдотью на место подвинем. Под ней ни в жизнь не найдут!

Возле дома Евстигнеева друзья остановились перевести дыхание.

— В кого они превратились? — не удержался Костя, хотя и понимал, что на этот риторический вопрос никто не ответит. Но он ошибся.

— Стадо чертей! — сказал Евстигнеев. — Вот кого Маланья воспитала! Макаренко! Ушинский! Гений воспитания!

— Она тут ни при чем, — проворчал Костя, — это Яга на них заклятие наложила. И Леший тоже.

— Не верю! — сказал Евстигнеев. — Тут что-то еще. О! Они же в реакторе побывали… Правда, не все. Нет, Маланья наверняка к ним руку приложила. Чувствуется размах, стиль! Да если б наша Степанидовна увидала этих красавцев, она бы с ума сошла!

Один Шлоссер молчал. Однако было видно, что он не просто так молчит, а в голове его созревает новая гипотеза. Не говоря ни слова, механик вытащил из кармана гаечный ключ, повертел его в руках, просветлел лицом и успокоился. Успокоившись, он усмехнулся, извлек из другого кармана калькулятор и принялся что-то подсчитывать. Минут пять Шлоссер занимался этим делом, наконец убрал калькулятор и повернулся к друзьям.

— Я тут посчитал… Этим дуракам повезло, что они влезли в реактор, когда тот был на холостом ходу. Мощность небольшая, кривизна гиперполя минимальная. К тому же они выпили противоядие. Так что скоро у них все нормализуется!

— Стало быть, светиться перестанут? — уточнил Евстигнеев. — А как скоро? День-два?

Шлоссер покачал головой:

— Ты даешь нереальные сроки. Все пройдет само собой лет через пятьсот. Гарантирую. Конечно, можно их загнать в поглотитель. Тогда все как рукой снимет. Правда, вместе с волосами.

— И с головой, — ехидно добавил Евстигнеев.

— Это смотря какая голова, — серьезно возразил Шлоссер. — У них, как я посмотрю, головы на редкость крепкие. Чугун!

— Но-но! — сказал Евстигнеев. — Не хватало еще чужими жизнями рисковать!

— Согласен, — кивнул Шлоссер, — головы можно смазать защитным кремом. В этом случае гарантируется полная безопасность.

— Защитный крем — это вазелин! — хихикнул Евстигнеев.

— Верно, — удивился Шлоссер, — а ты откуда знаешь?

— Да уж знаю, — усмехнулся Евстигнеев.

— Откуда, откуда?

— Да что у меня, носа нет? — рассердился Евстигнеев. — Сколько раз от тебя вазелином воняло? И кожа на башке постоянно блестит!

— Ах, ну да, — смутился Шлоссер, — было дело. Это когда я на себе хотел поставить эксперимент. Насытить тело энергией. Чтобы есть не надо было.

— Это как же? — ахнул Евстигнеев. — И, главное, зачем?

— В целях экономии времени и денег, — сказал Шлоссер. — И вообще. Принципиально. Пора человечеству научиться обходиться без пищи. Чтобы нажал кнопку — и сыт лет на сто. Ну пусть не на сто…

— На всю оставшуюся жизнь, — вздохнул Евстигнеев. — Ты, Семеныч, когда-нибудь доэкспериментируешься. Вот что. Пока мы не можем обходиться без пищи, пойдем-ка выпьем чайку!

От этого предложения не отказался никто.

Евстигнеев отпер дверь. На кухне горел свет. Чайник уже пыхтел на газу, а рядом на табуретке стоял на задних лапах Антуан, подвязав полотенце не хуже иной кухарки, и готовил яичницу.

— Мм-няу! — воскликнул он. — Наконец-то! На троих?

— Кто же пьет ночью? — пошутил Шлоссер.

— Какая испорченность нравов! — покачал башкой кот. — Зачем понимать превратно? Я, мм-няу, имел в виду яичницу!

— Тогда на всех, — сказал Костя.

— Заметано! — бодро ответил Антуан. — Считая, мм-няу, конечно, меня. Вы ведь не собираетесь сбросить разумное существо с парохода современности?

— Тебя?! — воскликнул Евстигнеев. — Ни за что! Ты нам дорог, как вечный укор совести, как грехи далекой юности!

— Это юмор? — спросил Антуан, замерев над сковородкой.

— Самокритика, — улыбнулся Евстигнеев.

— Тогда я готовлю?

— Валяй, — махнул рукой Евстигнеев и, увидев, что чайник вскипел, бросился заваривать чай.

Действие «Громовержца» сказалось незамедлительно. Разум у друзей прочистился необыкновенно. Правда, яичница снова его слегка затуманила, но основную мысль все высказали единодушно:

— Без Яги не обойтись!

Они имели в виду не только Степанидовну, но и Горыныча с Кощеем и, конечно, Лешего.

— Народное ополчение поможет, — твердо обещал Костя.

— Давно ли лесная… хм, нечисть… стала народным ополчением? — Шлоссер вопросительно поднял бровь.

— Семеныч! — с упреком сказал Евстигнеев. — Нечисть — это жильцы Маланьи!

— Верно, — смутился механик. — Это я оговорился, не прав. И вообще, дело зашло слишком далеко. Хулиганство, грабеж со взломом, избиение Лисипицина. Что с бандитами делать?

— Выгнать их с треском, — сказал Евстигнеев, — у нас своих чертей хватает, нам новые не нужны.

— Новые и вдобавок злые, — напомнил Шлоссер.

— Выгнать их не удастся, — напомнил Костя, — отворот-поворотное зелье не пустит. Придется своими силами укрощать. Слушайте! А может, товарищеский суд, а?

— Верно! — обрадовались друзья. — Соберем общественность, призовем преступников к ответу. Правда, Маланья их не выдаст.

— Тогда и Маланью призовем, — сказал Костя, — как укрывателя.

— Соучастника! — добавил Антуан сквозь дрему и, сладко вытянув лапы, захрапел снова.

— А ты вообще должен был за ними следить, — сказал Костя, устранился, понимаете ли, от важного дела.

— Я следил, — возразил Антуан.

— И много наследил? — улыбнулся Евстигнеев.

— Скукотища! Они только спят да ругаются.

— Н-да, — вздохнул Шлоссер, — та еще компания.

— Народное ополчение я беру на себя, — сказал Костя, — соберу всех.

— А я поставлю вопрос перед директором, — пообещал Шлоссер, — чтобы все было по закону.

— А я пройдусь по поселку, — сказал Евстигнеев, — соберу всех, кто от братков пострадал. Проведем настоящий процесс! Не хуже международного трибунала.

В доме Маланьи царила тревожная тишина. Измученные бандиты приходили в себя и тут же уходили снова. Серый лежал на раскладушке, положив себе гирю на грудь и поглаживая ее, как котенка.

— Ах ты моя хорошая, — горестно приговаривал он. — Только ты меня и понимаешь!

Гиря умудренно молчала.

Колян и Толян лежали вытянувшись, словно по команде «смирно», и не шевелились. Бараньи рога Толяна в полумраке казались огромными ушами.

«Слухач! — подумал Серый с ненавистью. — Наверное, шпион. Гирей бы его!»

Однако приподняться уже не хватало сил.

Что касается шефа, то бабка заботливо укрыла его солдатским одеялом. Эдик был неузнаваем. Под воздействием пережитого редкие, коротенькие волосенки колосились у него на голове, разделившись по одному, и торчали теперь в разные стороны, отчего голова стала казаться в два раза больше.

Время от времени шеф отваливал нижнюю челюсть, да так, что заглянувшая к браткам Маланья невольно ахнула:

— Совсем проглотом стал! Теперь и не накормишь!

В этот момент шеф как-то особенно жалобно хрюкнул, скосил глаза на старуху и что-то неразборчиво забормотал.

— А-мня-мня! — послышалось Маланье, и она навострила уши.

— Хахахама дахавай! — пролепетал шеф.

«Ну вот и все, — подумала бабка. — Не успела подумать, а он уже жрать просит!»

— Рано еще! — буркнула она и вдруг оживилась: — Да тебя лечить надо! Погоди, болезный, я тебе сейчас лекарство дам.

Маланья прошла на кухню и вытащила из-под шкафа целлофановый пакет с таблетками. Вывалив содержимое на стол, она призадумалась.

— Надо чего покрепче, чтобы быстрее в чувство пришел, — решила бабка. Покопавшись, она отобрала, на ее взгляд, самое необходимое: две таблетки аспирина, анальгин, таблетки от кашля, от диареи, от давления и несколько штук добавила за красоту, по цвету — зеленую, желтую и розовую. Немного поколебавшись, взяла пурген.

Весь этот оздоровительный комплекс старуха растерла в ступке, высыпала в стакан, залила теплой водой и добавила стопку водки для крепости и ложку меда для сладости.

С льстивой улыбкой Маланья приблизилась к шефу и проворковала:

— Выпей, соколик, здоровеньким станешь!

— А? — испугался Эдик, глядя на стакан осоловелыми глазами.

— Ты пей, пей, не спрашивай, плохого не дам, — ласково сказала Маланья.

Серый мгновенно пришел в себя и перестал гладить гирю. Толян и Колян не шевельнулись, но оба раскрыли глаза.

Шеф взял стакан, приблизил его к правому, здоровому, глазу и, принюхавшись, осведомился:

— Аспирин?

— Ага! — коротко ответила Маланья, с трудом удерживаясь от того, чтобы не двинуть шефу по челюсти.