Долгорукова - Валентин Азерников

Тем временем новые министры действовали с подобающей энергичностью новой метлы, прутья которой все в целости. От предупреждений и временных запрещений сеятелям вредных идей перешли к решительным действиям: журналы «Современник» и «Русское слово» были закрыты. Чернышевский взят под арест, последовали ссылки его единомышленников в отдалённые губернии.

Спасибо Шувалову: Александр мог с подобающей торжественностью отметить двадцатипятилетие бракосочетания. И эта дата всколыхнула в его душе остывшую было вовсе благодарность к Марии Александровне, и из-под давно остывшего пепла проглянул жар былых чувств.

Четверть века! Сколько всего — и всех! — было. Сказать ли Марии, что он пленился княжной более всего потому, что она живо напомнила ему юную супругу в первые медовые месяцы их жизни? Нет, язык не повернётся. Да и вряд ли это можно принять за правду. Мария не из легковерных, она достаточно умна и пережила великое множество увлечений мужа, не испытав ничего, кроме лёгкой досады, равно и опасений подхватить какую-либо заразную болезнь. Такое в среде великих князей тоже бывало.

Он испытывал чувство благодарности к своей венценосной супруге. Всё-таки она оставалась верной спутницей его жизни несмотря ни на что. Он не услышал от неё ни слова упрёка. Она была единомышленницей во всём, что касалось жизни государства, подавала советы умные и дельные, когда он просил, но не вмешивалась — упаси Бог. Мария Александровна поддержала его в главном деле жизни: в отмене крепостного права, в великой реформе, как потом по праву стали её именовать. Помогла Александру преодолеть сомнения и колебания, осаду крепостников...

Да, она всегда была с ним — ненавязчиво, преданно, верно. Он ценил эти ненавязчивость и преданность. Порой Александра посещало кратковременное чувство вины. И тогда он говорил, как ценит её, мать его детей и спутницу, надёжность которой есть награда, дарованная небом.

Но можно ль укротить желания? Он не перестал быть мужем, но в равной степени не перестал быть мужчиной. Ханжи почитают это за грех. На самом же деле это столь же естественно, как и все другие чувства, дарованные человеку от Господа. Сказано: плодитесь и размножайтесь! Тем более это относится к нему, помазаннику Божию. Его семя — драгоценно. И чем более женщин примут его в своё лоно, чем более понесут от него, тем прекрасней потомство оставят они на земле. Пора наконец это понять! Он, император Александр, — благодетель женской части его империи.

Вот такие мысли приходили порою ему в голову, и единственный человек, с которым он делился ими, был генерал-адъютант Рылеев. Этот безусловно понимал и оберегал страстную натуру своего государя. Мог бы его понять и брат Костя, но Александр отчего-то не хотел заговаривать с ним об этом. Костя тоже грешил, но чересчур скромно. Вдобавок после каракозовской истории кое-кто пустил слушок, будто брат был в связи со злодеем.

Александр принял Каткова в Петровском дворце, и тот без обиняков сказал ему об этом: вот, мол, Ваше императорское величество, пущен слух, что Каракозов имел встречу с великим князем Константином Николаевичем. Что великий князь имел-де виды на престол, ежели ваше величество падёт от рук убийцы.

   — От кого ты слышал эту ересь? — Александр стукнул кулаком по столу.

   — Не хотелось бы называть, Ваше величество...

   — Я требую!

   — От графа Дмитрия Андреевича Толстого...

   — Ну этот известный выдумщик.

   — Он ссылается на Трепова...

   — Они все хотят меня запугать, — возмутился Александр. — Будто я не понимаю зачем. Мы-де преданы вашему величеству и бдим, во все стороны глядим. Я велю тебе пресекать этот паскудный слух, слышишь!

   — Слышу, Ваше императорское величество. И повинуюсь, как должно верноподданному.

   — Верю тебе, — заключил Александр. — Брат Константин верный и честный человек, близкий мне. Да, он порой увлекается либеральными идеями, да, они заводят его чересчур далеко. Но он предан мне по-настоящему и в крестьянской реформе всё время был рядом, был единомыслен. А это, как тебе известно, главное дело моей жизни. И я прошу тебя поддерживать идеи крестьянской реформы в своей газете.

«Со всех сторон обложили меня, — думал Александр, отпуская Каткова. — Как трудно делать добро, когда даже соратники понимают его розно. Вот и Толстой понимает добро по-своему, как обер-прокурор Синода, а не как министр народного просвещения. Не сделал ли я ошибку, назначив его на этот пост? Не лучше ли было бы оставить его обер-прокурором? »

Не впервой Александру приходили в голову такие мысли. Этот Толстой был непопулярен, более того — нелюбим. Но главная мысль его правильна: надлежит прекратить повторяющиеся попытки к возбуждению вражды меж различных сословий. Говорят: он-де ретроград, он был в стане крепостников. Бог с ним. Сейчас некоторые заблуждения на пользу. Крамола не выкорчевана! Она растекается по империи.

А меж тем преданных престолу и ему лично выхватывает смерть. В Бозе усоп Михайла Муравьев, которого окрестили «вешателем». На седьмом десятке — всего месяца не дотянул до торжества. Уж ему и голубая лента Андрея Первозванного сулилась, и многие другие награды. А ведь в молодости был в Союзе Благоденствия — вот как меняет человека жизнь. Иные злорадствовали: Господь воздаёт за грехи, за свирепство. Воздаёт, верно. Однако же дожить до семидесяти годов и праведнику не удаётся.

С этой последней мыслью, побывав на отпевании, Александр отправился восвояси. Предстояла высокоторжественная церемония помолвки наследника-цесаревича Александра Александровича, которому суждено стать императором Александром III, с дочерью короля Дании Христиана IX принцессой Софией-Фридерикой-Даграмой, получившей при святом крещении имя Марии Фёдоровны. Это была третья Мария Фёдоровна на российском престоле. Первой была дочь Фёдора Нагого, истинная Фёдоровна и последняя жена Ивана Грозного. Второй — супруга Павла в девичестве тоже София-Доротея-Августа-Луиза. Невеста наследника оказалась Катенькой ровесницей, вот как бывает, родилась с нею в один год. Но это обстоятельство было известно лишь одному участнику церемонии — самому императору. Нельзя сказать, что невеста была хороша. Правда, у неё был гармоничный овал лица и серые глаза, глядевшие умно и с некоторой снисходительностью на творившуюся вокруг суету. Но из множества претенденток цесаревич выбрал её, себе под стать.

Время было тревожное и суетливое. Весной Александр направился на Парижскую всемирную выставку — был приглашён королём Наполеоном III. Его сопровождали двое сыновей и вице-канцлер Горчаков. Пред поездкой он побывал на торжественном освящении часовни, сооружённой у входа в Летний сад, там, где в него стрелял злодей Каракозов.

— Господь меня не оставил и не оставит, — убеждённо произнёс он. — Ибо в память России я вошёл как освободитель, и это пребудет со мною навеки.

В самом деле — не оставил, и это было похоже на чудо.

Быть в Париже и не развлечься?! Государь начал с того, что заказал ложу в Опера комик, где шла весёлая оперетка Жака Оффенбаха «Герцогиня Геролынтейнская». Говорили, что в роли герцогини композитор Якоб Эбершт — таково было настоящее имя этого сына кантора из Кёльна, — вывел на сцену императрицу Екатерину Великую. Сестра императора великая княгиня Мария Николаевна, которой было предложено место в ложе, засмущалась было — говорили, что российская императрица представлена на сцене в непристойном виде. Но любопытство превозмогло, и никто из сидящих в царской ложе не был ни шокирован, ни разочарован: зрелище было весьма сочное. А какая музыка! Какие голоса! Какие красотки в кордебалете!

Наполеон оказал честь русскому императору: встретил его ещё на вокзале и сопроводил в Елисейский дворец. Посредника-переводчика не требовалось: российский монарх прекрасно говорил по-французски.

Александр намеревался отвести душу и повеселиться на славу: ведь Париж создан для веселия. И всё было бы хорошо, если бы не проклятые поляки. Они были вездесущи и при появлении русских выкрикивали «Долой палачей Польши!», «Ещё Польска не сгинела!», наконец «Александр — убийца поляков!». Они проникли даже во Дворец правосудия со своими выкриками и, похоже, вызывали сочувствие у французов.

На шестое июня был назначен военный парад в Лоншане, пригороде Парижа. Его должны были освятить своим присутствием три монарха: французский, немецкий и российский.

Когда Александр вместе с Наполеоном возвращался с парада в одной коляске через Булонский лес, неожиданно прогремел выстрел.

   — В меня, в меня! — воскликнул Александр. — И наверняка поляк эмигрант.

Пуля просвистела мимо, ранив коня шталмейстера. Покушавшегося схватили. Им оказался поляк по фамилии Березовский.

   — Господь снова спас, — Александр трижды перекрестился. — Он простёр надо мной свою охранительную длань.