Культура растафари - Николай Сосновский

Вослед Блайдену проповедовал чистоту расы и культуры его последователь и поклонник, генеральный консул США в Либерии Джон Генри Смит (1844–1908), наставлявший: «Вы — отдельный и отличный от кавказской расы народ, и высшая добродетель, которой может достичь человек, должна состоять в том, чтобы трудиться в соответствии с тем лучшим, что есть в его гении, а другая — в том, чтобы трудиться в гармонии с Божьим замыслом, вложенным в его расу при творении».[367]

Мартин Делани в проекте экспедиции в долину Нигера обосновывал необходимость репатриации тем, что«…мы были лишены угнетателями нашей чистоты, наши самобытные особенности были ими извращены, так что мы унаследовали от них пороки и лишь немногие из добродетелей, вот и выходит, что характерной нашей особенностью стало то, что мы поистине разбитый народ».[368]

Что до исторических воззрений, то западно-африканцев Блайден считал потомками древних египтян, попавшими сюда в результате миграции. Наряду с Египтом, африканцам следовало гордиться Эфиопией: «В ранней традиции почти всех наиболее цивилизованных наций древности встречается имя этого отдалённого от них народа. Им полны анналы египетских жрецов, о них писали народы внутренней Азии, жившие на Тигре и Ефрате, когда грекам едва были известны по имени Италия и Сицилия, их поэты уже славили эфиопов в стихах как „достойнейших из людей и любимцев богов“».[369]

В заключение приведём пространную, но ёмкую характеристику Блайдена, данную Х. Линчем и отражающую общие типологические черты любого почвенничества: «Блайден изображал своего африканца как антитезис европейцу, предназначенный уравновесить худшие аспекты влияния последнего. Европейский характер, согласно Блайдену, — жёсткий, индивидуалистичный, состязательный и бойцовский, европейское общество чрезвычайно материалистично: поклонение науке и производству заняло в нём место веры в Бога. В характере африканца, как утверждал Блайден, обнаруживаются „нежнейшие аспекты человеческой природы“: приветливость, сочувствие, любезность как наиболее заметные его свойства. Особый вклад африканской цивилизации будет духовным. Африке нет нужды участвовать в сумасшедшей погоне очертя голову за научным и промышленным прогрессом, оставляющей Европе мало времени и желания, чтобы лелеять духовную сторону жизни, которая, в конце-то концов, наиболее важна. Блайденовский африканец „следует с блеском призванию человека“, он будет заниматься сельским хозяйством, которое является „основой одновременно и жизни, и религии“. Блайден не предвидел для Африки индустриализма или „больших и опасно перенаселённых городов“, которые были в его глазах просто-напросто „порчей творения Божьих рук“ — сельского ландшафта.[370] Он определял будущие отношения африканца к европейцам следующим образом: Нордические расы будут брать из Африки сырьё и возвращать его назад в готовом виде, что будет способствовать комфорту и даже изяществу жизни в этой стране; тем временем африканец в простоте и чистоте сельского труда будет иметь возможность культивировать те элементы человеческой натуры, которые подавлены, молчат и бездействуют придавленные жёсткими требованиями материального прогресса.[371] Как „духовная оранжерея мира“ Африка будет выступать миротворцем между беспрестанно воюющими между собою европейскими нациями, как „утешитель горестей“, когда разрушительные научные изобретения белых заведут их цивилизацию в кризис».[372]

В третьмирском почвенничестве ныне особенно популярна идея о том, что их страны будут поставлять погрязшему в бездуховности Западу «духовные ценности» в обмен на материальные. Это подогревается и тревожной самокритикой в общественной мысли самого Запада.

В вышеприведённом отрывке X. Линч цитирует работу Э. Блайдена «Христианство, Ислам и Чёрная раса». Продолжим цитату далее того места, на котором остановился X. Линч: «Мир нуждается в том, чтобы негр развился так на африканской почве. Его вкладом[373] будут тончайшие аспекты человеческой природы. Суровый и жёсткий душевный строй кавказской расы нуждается в дополнении его более мягкими элементом. Африканец женственен: и нам не следует полагать, что это маловажно в свете высших интересов развития человечества».[374]

Деление культур на «женственные» и «мужские», будучи продолжением изначальных, присущих ещё мифопоэтическому мышлению основных структурообразующих классификационных оппозиций, и сегодня крайне популярно в почвеннической идеологии, причём, за исключением откровенно фашизоидных теорий, собственная культура неизменно оказывается «женственной», а соседние — «мужскими».

Любимцем Э.Блайдена был баптистский миссионер Д.В. Винсент, сменивший европейское имя на Моджола Агбеби.[375] Считается, что именно в отношении М. Агбеби (ещё одна излюбленная академической наукой тонкость!) Э. Блайден впервые употребил понятие «африканская личность». Основатель Независимого туземного баптистского союза Западной Африки и Туземной баптистской церкви, Агбеби предвосхитил Чёрную теологию и Африканскую теологию, также логично вытекающие из культурного национализма. Он проповедовал, что африканцам нужна религия, коренящаяся в учении Христа, но африканская по мироощущению, понятиям и их интерпретации, а также организационно самостоятельная.

Но особое внимание уделял Моджола Агбеби художественной культуре. В лагосской проповеди 1902 г. Агбеби выступил против чуждой Африке музыки, песен, танцев, музыкальных инструментов, считая, что заимствования снижают креативность. Мелодии и песни, — поучал М.Агбеби, — «зависят от структуры мышления, душевной широты, жизненного опыта, религиозного склада и любви к ближнему».[376]

В 1911 г. Моджола Агбеби как бы замещал занемогшего Блайдена на Всемирном расовом конгрессе в Лондонском университете, защищая блайденовский тезис о том, что культура не приобретается с воспитанием, а наследуется, социальная же организация есть выражение расовых характеристик.

Другим верным блайденовцем был основатель Национального конгресса Британской Западной Африки Дж. Кейсли Хейфорд. Его труд «Раскрепощенная Эфиопия» был популярен среди растаманов. Ф. Ннабуеньи Угонна (Ибаданский университет) в предисловии ко второму изданию этой книги видит в растафари «прямых наследников концепции эфиопианизма Кейсли Хейфорда».[377]

Согласно Кейсли Хейфорду, «мудрость» перешла от римлян к англичанам, а от них уже возвращается в Африку, откуда она, собственно, изначально и появилась: «Впервые она вышла из Африки, чтобы благословить другие края. Африка, таким образом, лишь вернулась к своему изначальному знанию, и её провидцам, и пророкам дано видение извечно неизменной по духу цивилизации».[378]

Принимая идею циклической смены лидерства в мировой культуре, Кейсли Хейфорд как истинный культурный националист отстаивает неприкосновенность того целостного духа культуры, который мы бы назвали культурным кодом: «Африканцы не смогут мыслить величаво, усваивая без разбора суматоху, суетность и образ жизни, присущие европейцу. Это противно природе. Те, кто пытается сделать это, плохо кончат. Хуже того. Это означает смерть. Ибо даже двуличный человек не может одновременно служить Богу и Мамоне. Худшее бремя, которое только может навязать цивилизация африканскому национальному характеру, — это бремя двойственной жизни, главного врага истины».[379]

В речи «Патриотизм» в литературно-общественном клубе Кэйп-Коуста Хейфорд вопрошает: «И какую же роль будет играть чёрный человек в новую эру для высшей службы человечеству? Чернокожий сослужил цивилизации прекрасную службу, да так, что люди вряд ли и мечтали об этом, и едва ли ещё полностью осознают. Наступает день Эфиопии,[380] и Эфиопия должна шествовать к своем триумфу.»[381]

Герой романа-утопии (вернее, проекта создания Великой Западной Африки) Кейсли Хейфорда «Раскрепощенная Эфиопия» мечтает об образцовом африканском университете: «Я бы основал в таком университете кафедру истории, и преподавал бы на ней всеобщую историю с особым вниманием к той роли, которую сыграла Эфиопия в делах мира. Я бы сделал упор на том факте, что когда Рамзес I посвящал храмы „Богу богов, а во вторую очередь — и собственной славе“, Бог евреев ещё не явился Моисею в пылающем кусте, что Африка была колыбелью мировых[382] систем и философии и кормилицей религий. Короче говоря, что Африке нечего стыдиться своего места среди народов Земли»[383]

Роман завершается визионерским пророчеством: «Эфиопия приступит к выполнению своей духовной миссии, затем, убелённая почтенными годами и освобожденная от пут так называемого мирового прогресса, его целей и амбиций, она устремит стопы свои к Богу на пути скромного служения человечеству: так станут правдой слова провидца о том, что „малое дитя поведёт их“».[384]