Слепой стреляет без промаха - Андрей Воронин

– Ты чего, Сеня?

– Сеня, Сеня… Заладил, – сквозь зубы процедил бритоголовый, – я тебе сказал: никаких имен!

– Так мы же одни.

– Сейчас одни, а потом…

– Так что, тебя Лысым теперь называть?

– Да, Лысым, – резко ответил Сеня, забросил на плечо тяжелую спортивную сумку и легко перепрыгнул через борт.

Шофер уже стоял возле машины и нервно курил. Все четверо его пассажиров собрались возле заднего борта машины. Лысый явно тут был старший.

– Значит так, братва, – он посмотрел на часы. – У нас в запасе полчаса.

– Можно еще и пивка попить, – обратился к старшему небритый, а затем указал рукой на освещенные окна станции. – Там, местные ребята говорили, ночной магазинчик есть, «Сова» называется. По баночке – и времени как ни бывало.

Говоривший уже было сделал шаг по направлению к станции, но Лысый злым шепотом остановил его:

– Куда? С этого момента слушаешься только меня. И никакой самодеятельности, понял? А если хочешь пивка, то мы сейчас его пошлем. – Он подошел к шоферу, протянул ему несколько смятых купюр и скомандовал:

– Принесешь пять банок пива. Да только смотри, долго там не светись.

Странная это была компания. Мало напоминали мужчины людей, собравшихся на отдых, – ни чемоданов, ни удочек, одинаковые спортивные сумки, тощие бока которых напоминали бока выгнанных весной на пастбище колхозных коров, хотя, несомненно, сумки были тяжелыми. Да и клички у мужчин были какими-то странными:

Лысый, Дружок, Пепс и Штык. Они устроились на покосившейся лавке под развесистым кустом сирени. Блаженствовал лишь один Лысый. На лицах остальных читалось лишь недовольство людей, которым запретили выпить.

Вскоре вернулся шофер. Он нес, прижимая к себе, охапку металлических банок с пивом, на которых поблескивали капельки.

– Вот, ребята, прямо из холодильника.

Всем досталось по одной банке, и только Лысому – две. Одну он опустил в сумку, а другую жадно, не отрываясь, выпил.

– И чего ты все так боишься, Лысый? – низкорослый Дружок отер тыльной стороной руки влажные усы и покосился на предводителя.

– Боюсь не боюсь, а осторожность не помешает, – вновь блеснув золотыми зубами, ответил Лысый. А затем зло зашипел на водителя:

– А ты чего здесь торчишь? Уезжай!

Водитель по очереди пожал руки всем четверым, забрался в кабину, и автомобиль, раскачиваясь на выбоинах, покатил в сторону поселка. Лысый проводил его недобрым взглядом.

– Может, в храпа сыграем? – предложил Пепс, вытаскивая из нагрудного кармана рубашки новенькую, в упаковке, колоду карт.

– Играйте. А я не буду, – ответил Лысый, отодвигаясь в сторону и давая своим приятелям место для карточной игры.

Дружок с Пепсом остались сидеть на лавке. Штык устроился на корточках.

Вместо стола картежники приспособили кусок гофрированного картона. Дружок принялся тасовать. Делал он это мастерски, почти не глядя разделял колоду на две части, а затем, придерживая карты за уголки, сдвигал их и отпускал по одной. Слышался звук, похожий на шелест дождя. Колода вновь сдвигалась, вновь разделялась, и все начиналось по следующему кругу.

Наконец, Дружок решил, что тасовать достаточно и начал сдавать. Он держал колоду в одной руке, над центром картонки и большим пальцем ловко сбивал верхнюю карту.

– С тобой опасно садиться играть, – заметил Пепс, поднимая сдачу.

– Куда? – прихлопнул его руку мощной ладонью, несоизмеримой с его ростом, Дружок. – Сперва в банк поставь!

Деньги легли на картонку. И чтобы их не сдуло ветром, бумажные купюры придавили камнем, поднятым тут же с земли. Мужчины играли, сосредоточенно косясь один на другого, словно ожидая подвоха. Но когда на тебя смотрят взглядом, полным подозрения, с нехорошей улыбкой на губах, то желание слукавить сразу пропадает. Было ясно: в такой игре чуть что, и может пойти в ход нож.

Лысый резко поднялся и скомандовал:

– Пошли!

– Да мы еще кон не доиграли, – возмутился Дружок, – а карта такая, что того и гляди – банк мой будет.

Ни слова не говоря, Лысый сгреб деньги и засунул их себе в карман, а карты, лежавшие на картонке, ссыпал на землю.

– Я сказал, пошли!

Спорить никто не стал. Все двинулись за предводителем. Когда они уже стояли на платформе, Пепс дернул Лысого за рукав.

– Эй, ты бы хоть деньги поделил, все-таки не твои. Лысый подарил ему такую улыбку, что тот сразу заткнулся. А затем для пущей убедительности добавил:

– Вот когда получишь свою долю, это и будут твои деньги. А пока пусть полежат в моем банке, – и он похлопал себя по карману.

При этом сумка на его плече качнулась, и из ее глубин послышалось металлическое позвякивание. Лысый улыбнулся, теперь уже сам себе, мечтательно посмотрев в ту теряющуюся в темноте точку, где сходились рельсы железной дороги.

– Слышите? – пробормотал он. – Поезд идет.

И хоть звука еще не было слышно, но уже ногами ощущалось, как подрагивает и гудит земля под тяжестью приближающегося поезда.

На платформу вышел заспанный железнодорожник в наброшенном на плечи форменном пиджаке и в надетой набекрень фуражке. Он с подозрением покосился на четверых мужчин. Обычно на их станции никто не садился в поезд Москва-Адлер.

Вдалеке, на самом повороте, рельсы внезапно вспыхнули пронзительно-белым светом, и по ним зазмеился двумя рядами похожий на молнию отблеск, отчетливо зазвучал перестук колес. Сноп света ударил в стоявших на платформе.

Лысый чуть прижмурил глаза. Железнодорожник вскинул руку с раскрашенным масляной краской жестяным кружочком. Поезд начал сбавлять ход.

– И чтоб теперь без всяких глупостей! – зло прошептал Лысый.

Поплыла лента темных окон вагонов. Лишь только в тамбурах горели неяркие лампочки, забранные в матовые плафоны. Раздалось шипение, поезд замер.

– За мной! – скомандовал Лысый, и вся компания бегом бросилась к шестому вагону.

Мужчины не стали дожидаться, пока проводник освободит подножку. Лысый сам вскочил в тамбур и поднял толстый металлический лист, закрывавший ступени.

Проводник даже и ахнуть не успел, как все четверо уже оказались в вагоне.

– Ваши билеты!

– Сейчас, будут тебе и билеты, – улыбнулся Лысый, подавая проводнику сложенные веером, словно карты, четыре картонных карточки.

Проводник один за другим поднес их почти к самой лампочке, тускло мерцавшей под потолком, проверяя, прокомпостирована ли дата. Он за свои долгие годы поездок прекрасно научился разбираться в людях, и эта компания не внушала ему доверия. Он почти наверняка мог сказать, что если проверить у них документы, как минимум у двоих вместо паспортов окажутся справки об освобождении. И он с тоской подумал о том, что скорее всего теперь до самого утра новые пассажиры будут донимать его просьбой отыскать пару бутылочек водки.

Короче говоря, конец ночи виделся ему только в мрачных тонах.

«А потом они затянут матерную песню, – подумал проводник, – и мне придется выслушивать жалобы пассажиров». Но делать было нечего. Билеты оказались в порядке. Поезд уже трогался. Проводник почувствовал себя неуютно, стоя в окружении мрачных, явно враждебно к нему настроенных людей.

И туг Лысый неожиданно ласково, но одновременно с угрозой произнес:

– Дай четыре комплекта белья и не беспокой по пустякам. Без чая и водки мы обойдемся.

Это уже явилось полной неожиданностью для проводника. А когда Лысый протянул ему деньги, то железнодорожник вконец растерялся.

– Я что… я ничего, – запричитал он, вытаскивая из полотняного мешка комплекты белья.

– И чтобы не беспокоил, – еще раз напомнил ему Лысый, высунув голову из купе.

Тут же дверь задвинулась, щелкнул замок. Проводник вздохнул с облегчением.

«А может, и не будут петь?» – подумалось ему.

Глеб Сиверов не проснулся ни тогда, когда поезд останавливался, ни тогда, когда вновь тронулся в путь. Лишь Наталья, на лицо которой упал яркий свет от фонаря, приподнялась и посмотрела в окно. Но она успела увидеть лишь отдаляющееся здание станции и одиноко стоящего на платформе железнодорожника. В коридоре слышались приглушенные голоса. А затем все смолкло.

Девушка посмотрела на спящего Глеба.

«И какого только черта я ему все рассказывала! Ведь это ложь от первого до последнего слова», – подумала она, вновь опускаясь на подушку.

А в купе, занятом четверыми мужчинами со странными кличками, тем временем шли приготовления. Первым делом Лысый опустил шторку на окне. Затем поставил на сиденье сумку и расстегнул ее. Он положил себе на колени короткий автомат, а затем достал из сумки с десяток картонных коробок с патронами. Каждую он раздавливал в пальцах, и тускло поблескивающие цилиндрики раскатились по столу.

– Снаряжайте, – негромко произнес он.

В глазах мужчин появились блеск и оживление. Негромко щелкая, патроны вставали в обоймы. Наконец, ритуал был закончен.