Левиафан (СИ) - Кристина Ли

впервые прикоснувшееся к моему запястью. Его ладонь, которая обжигает огнем, когда прижимает к его телу, чтобы увести от удара. Прикосновение подушечек пальцев, когда он забирает из моих рук сигарету, и этим вызывает приятный и теплый озноб, бегущий вдоль всей кисти и вверх к шее. Его рука, которая крошит золотой ошейник на мелкие куски, а потом она же держит моё лицо, пока мы целуемся посреди леса. Сжимает цепкими пальцами, двигает ими на коже, приподнимая подбородок, чтобы поцелуй стал глубже и жарче. Следом эта же ладонь сжимает мою грудь, и заставляет издать стон наслаждения, пока его плоть всё глубже проникает в мою, всё слаще двигается во мне, и всё больше вынуждает забыть обо всем.

"Чертов псих!!!" — сжимаю челюсть, поднимая взгляд на парня, который совершенно спокойно жуёт рыбу, которую сам же почистил, приготовил, а теперь просто ест.

Губы Тангира медленно раскрываются. На них остаётся маслянистый и блестящий след от соуса. Парень мягко слизывает его, и опять закидывает в рот кусок рыбы, продолжая жевать. Скулы двигаются под кожей, а глаза смотрят на тарелку, в которой лежат комки из риса. Он водит ими со стороны в сторону, чем заставляет играть свет на веках. Яркие лампы, горящие прямо над нами, создают какой-то сраный дисбаланс в моей голове, ведь раньше я не находила сексуальным то, как ест этот псих, или вообще как ест любой мужчина.

Но сейчас это было именно сексуально, потому что Тангир не гнушался и пальцы облизать, настолько был голодным.

— Я похож на тунца в лимонно-горчичном соусе?

— Я хотела сегодня отпустить тебя, — ровно произношу, а сама смотрю на руку Тангира.

Его пальцы сжимают палочки, а мой больной мозг подкидывает картину того, как они же смыкаются на моих сосках, точно так же как и тогда. Следом взгляд поднимается вверх и ведет вдоль набухших вен на тыльной стороне его ладони, а перед глазами то, как эта рука обхватывает всю грудь, а те самые губы смыкаются на ней. Хочется забыться, и этот парень именно то, что мне нужно для этого. Именно он способен выбросить из моей головы всё, потому что уже делал это.

— И что помешало? — Тангир начал набрасывать еду в мою пустую тарелку, а потом просто схватил мою руку, и вложил в неё вилку.

Это прикосновение заставило вскинуться, как от лёгкого удара током. Взбудоражило кровь настолько, что я задохнулась словами в ответ. Сглотнула комок и сдержала порыв, обхватить его ладонь своей в ответ. Всё потому что это было настоящим, бережным и не несло угрозы.

— Я задал вопрос, Моника. Что тебе помешало просто взять и отпустить меня? — наши взгляды встретились, а его рука сжала мою и вынудила всадить прибор в кусок рыбы, — Ешь и отвечай, агент Эйс. Если не хочешь есть, можем перейти к тому разговору, который рано или поздно всё равно состоялся бы. Либо…

Он отпустил мою руку, и ухмыляясь прошёлся взглядом уже по моей фигуре:

— Либо я просто опрокину к херам всё на этом столе на пол, и сделаю то, о чем думаю последние минут тридцать, наблюдая за тем, как ты трахаешь меня глазами, Куколка. Стол широкий, высокий, удобный, а главное прочный! И ты мешаешь мне вкушать бесценные дары небес, которые на твоём фоне обесцениваются и… превратились в вату во рту, — он продолжал ухмыляться сводя свой тон к хрипловатому шепоту.

Остановился взглядом на моём лице, а следом хмуро кивнув на мою тарелку, продолжил:

— Просто ешь! У нас много времени впереди.

— У нас его нет… — я опустила взгляд на еду и тихо прошептала, — У меня нет времени ни на что, Тангир, потому что Шавкат всё равно доберется до меня. Ты не знаешь и половины обо мне… — горько усмехаясь, говорила смотря на вилку в руке и вспоминая лица арабов, которые не стереть из моей памяти ничем.

— Так расскажи, — он спокойно продолжил есть, пока мне кусок в горло не лез.

— Приёмный отец сестер Делакруз мёртв. Пастор Абрахамс — последняя из нитей ведущих хоть к чему-то, тоже. Я в тупике, а мой начальник прямо говорит, что я наживка…

— Ты умеешь ловить рыбу, Куколка? — Тангир резко перебил меня жуя и хмурясь, перебирая палочками в блюде, а я подняла взгляд со словами:

— В смысле?

— В прямом, — он прожевал остатки еды, а всё, на что я смотрела это кадык который двигался под эластичной, слегка смуглой кожей шеи.

— Правильно, Куколка, — вдруг послышался его шепот, а я опомнилась, — Сейчас наживка — я! Ты смотришь на меня, как рыбка на крючок с прикормом. Плаваешь взглядом по мне и присматриваешься, пока внутри растет желание дотянуться до желаемого. Вот, что значит быть наживкой, Куколка. Играть со своей добычей, как я с тобой. Заставлять тебя смотреть на то, как двигается мой рот, и представлять как он же двигается по твоей коже. Медленно… Плавно… Не спеша, Куколка. Потому что нежность медленна, а ласка, как костер должна разгораться от искры. Как мой голос, который ты сейчас слушаешь и молчишь, потому что тебе он приятен и ты хочешь его слышать. Вот это и есть то, как быть наживкой. А если твой придурок подполковник этого не понимает, то передай ему, что в следующий раз, вместо прикорма для обрезанных тварей, я использую его мошонку. Только вот крючок подберу таких размеров, как гарпун.

— Тангир! — наваждение схлынуло, а я закатила глаза и поднялась, схватив свою тарелку, чтобы опустить в раковину.

Повернулась и почти положила посуду, когда прозвучал уверенный гортанный бас за спиной:

— Невена Мароди. Уроженка Сербии, пропавшая без вести во время военного столкновения в тысяча девятьсот девяносто шестом году в возрасте девяти лет. Предположительно украдена и переправлена в Марокко, по одному из живых транзитных коридоров работорговцев. Вся семья Мароди исчезла из реестра жителей и граждан Сербии в том же году. Никаких следов. Ничего не найдено, кроме маленькой девочки, которая в девятнадцать лет смогла спастись из рабства. Ради неё и ещё нескольких десятков женщин, американские военные силы организовали спецоперацию. В последствии ты была удочерена агентом ФБР Брайаном Эйсом, Невена. Так моя Куколка и стала Моникой Эйс — агентом федерального бюро расследований. А всего пару недель назад…

Посуда выпала из моих рук, звонко разбившись о металлические стенки раковины. По спине пробежал жар, пока я поворачивалась, а Тангир поднимался от стола и продолжал: