Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) - Айно Куусинен

Заключённых поднимали в пять утра. Они шли пешком два километра до шахты и работали с восьми часов утра до восьми вечера. Не удивительно, что почти все были больны. Надо, правда, признать, что доктор Семашко[172] в министерстве здравоохранения прилагал все силы, чтобы поправить положение. Именно его стараниями мы получали некоторые лекарства и, что ещё важнее, свежую кровь, молоко и мясо для больных пеллагрой.

После лечения в течение четырёх или даже восьми недель многие мои пациенты выздоравливали. Но всё равно смертность среди работавших в шахте была очень высокой — у нас не хватало мест для всех нуждающихся в лечении. НКВД это не печалило: человеческая жизнь ценилась чрезвычайно низко. Более чем странным казалось требование составлять в пяти экземплярах заключение о смерти и посылать его в министерство здравоохранения. В документе надо было дать подробную картину болезни, указать причину смерти. Работавшие в шахтах гибли от голода, но об этом упоминать запрещалось.

Каждое утро в маленькой комнатке складывали друг на друга голые, худые, как скелеты, трупы. Когда их как следует прихватывал мороз, трупы вывозили на санях. Я однажды спросила возчика, где же трупы хоронят. «Бросают в тундре», — ответил он. Вот и все похороны! На радость волкам. Правда, в этих северных широтах земля не оттаивала даже летом, огромного труда стоило бы вырыть могилу хотя бы в метр глубиной. Когда таяли снега, олени обгладывали разлагающиеся на солнце трупы и заболевали. Олени принадлежали зырянам, кочевому народу, и власти республики Коми писали в Москву жалобы, но советское правительство не считало нужным вмешиваться.

С постройкой железной дороги воркутинский лагерь заметно расширился. Стройматериалы подвозили на поездах, заключённые построили административные здания, электростанции, жилые дома, бараки, театр и многое другое. При лагере было даже хирургическое отделение, там лежали получившие травмы в авариях на шахте. Я проработала там свыше трёх лет старшей медсестрой. Каждый раз, когда открывали новую шахту, число наших пациентов резко возрастало. Поэтому неподалеку от шахт в 1946 году построили новую поликлинику. Там мы оказывали раненым первую помощь, а затем их переправляли в хирургию.

Строительство железной дороги от Кошвы до Воркуты стоило жизни тысячам заключённых. Строительством ведало НКВД, руководил работами инженер Френкель[173]. Он был осуждён ещё в 20-х годах по шахтинскому делу[174]. В 1928 году служба безопасности обвинила советских инженеров и специалистов в сотрудничестве с контрреволюционными элементами за границей, в создании контрреволюционной шпионской и подрывной организации. Центр организации был якобы в Париже, называлась она промпартией[175]. Целью организации было свержение советской власти и восстановление в СССР капитализма. В принадлежности к промпартии обвинялись инженер Рамзин[176] и несколько других известных инженеров. Никакой партии и никакого заговора, естественно, не существовало. Всё это — выдумки госбезопасности, которая нашла козлов отпущения, когда первая пятилетка оказалась на грани провала. Процесс над промпартией начался 18 мая и закончился 5 июля 1928 года. Назывался он шахтинским, потому что промпартия свою подрывную работу сосредоточила якобы в городке Шахты, в Донбассе. Одиннадцать обвиняемых были приговорены к смерти, тридцать с лишним — к долгим срокам заключения. К последним принадлежал и Френкель. Но в тюрьме он пробыл недолго, получил задание от госбезопасности руководить строительством Беломорканала. Канал соединил Финский залив (через Неву, Ладогу, Свирь) с Белым морем.

Френкель дал обязательство построить канал в немыслимо короткий срок, если ему будет предоставлено достаточно рабочей силы. ГПУ выполнило его требования. Десятки тысяч заключённых, в основном политических, доставляли в глушь Восточной Карелии, где их заставляли трудиться в нечеловеческих условиях. Кормили плохо, больных не лечили, люди умирали от голода и болезней. Видимо, никогда уже не выяснить точное число жертв, ясно одно: их многие тысячи. Канал имени Сталина был готов в срок, в 1933 году, и в награду Френкель был освобождён.

Его ждала новая грандиозная работа — строительство железной дороги до Воркуты. Что было проку в огромном количестве угля, добытого в воркутинских шахтах, если его можно было вывозить только по реке во время короткого лета? Нужна была железная дорога.

Итак, приступили к строительству четырёхсоткилометровой ветки через безлюдные болота и топи. Руководил строительством Френкель. Снова бессчётное количество рабочих и снова та же трагедия — гибель многих тысяч заключённых, как и на сталинском канале. Условия в воркутинской глуши были ещё хуже, к тому же там суровый арктический климат. Но человеческие резервы воркутинского лагеря были неисчерпаемы и тратили их нещадно.

В течение нескольких лет каждый заключённый на вечерней поверке с ужасом ждал, что бригадир зачитает его фамилию в списке тех, кто утром пойдёт на строительство железной дороги. «Списочных» на ночь запирали, хотя у них и не было никакой возможности избежать этой работы. Мало кто из них возвращался в лагерь. Оставшиеся в живых рассказывали страшные вещи. Кормили плохо, больными никто не занимался. Упадёшь, ослабев, и не сможешь подняться — тут же пристрелят. Трупы укладывали вместо шпал — древесины не хватало, в тех широтах лесов нет. Зимой, когда земля промерзала, рельсы, положенные на трупы, выдерживали немалое движение. Но летом, когда земля в Воркуте превращается в глинистое месиво, движение прекращалось. Один заключённый, работавший машинистом, рассказывал мне, что иногда людские кости не выдерживали тяжести паровоза и рельсы проседали то с одной, то с другой стороны. Он рассказывал, что испытывал ужас, чувствуя, что паровоз вот-вот провалится и его поглотит топь. «А зимой, — рассказывал он, — можно не бояться, под колёсами только похрустывает окаменевшая тундра».

Когда осенью ударяли морозы, движение возобновлялось, и на большую землю текли целые реки каменного угля. Жаль, те, кто пользовался этим углём, не знали, ценой каких нечеловеческих страданий они получают тепло и свет! Они ничего не знали о тысячах заключённых, разложившимся трупам которых они обязаны теплом в своих домах. Ну а Френкель? Он всё ещё был в почёте, Сталин признал его заслуги, пожаловав в генерал-лейтенанты. Но для воркутинских заключённых это был самый ненавистный и презираемый человек во всей стране.

Воркута постепенно разрослась, стала городом, правда, основное «население» содержалось в зонах за колючей проволокой. В каждой зоне было пятнадцать-двадцать бараков, в каждом содержалось по сто, иногда по двести человек. Зоны занимали огромную площадь, общее число заключённых — многие, многие тысячи. В зоне жили и мужчины и женщины, уголовников не отделяли от политических. Уголовники, урки — убийцы, грабители и воры — обычно были бригадирами. Они были наглые и жестокие, и если они отказывались работать, никто с ними ничего не мог поделать. Главари назывались паханами. Они командовали остальными, и если те не подчинялись, их избивали, иногда до смерти. Но самое удивительное, что главари относились к политическим заключённым с уважением, никогда их не мучили. К женщинам они вообще не подходили.