Жёлтая линия - Михаил Тырин

Раненый зацепился одеждой и болтается, как тряпка. Отцепили, унесли…

Я молчал. У меня не было сил даже посочувствовать тому пехотинцу.

— Вообще, аппаратура часто отказывала. Воды наберешь под броню — и привет.

Танки-то старые и дерьмовые. Не знаю, сколько человек до меня в этом мешке болталось. И сколько тут подохло, тоже не знаю. В башне щелей нет, только пять панорамных экранов перед глазами. Если три работают — хорошо. А бывает, закоротит — и все гаснут. Стоишь слепой и не знаешь, то ли тебя подожгут, то ли корова рогом боднет и в болото скинет. Знаешь, сколько народу вот так захлебнулось? А у скольких крыша поехала… Представь, подгоняют тебя вечером в ангар, и стоишь до утра в полной темноте. Другие хоть болтают, жрут, программы смотрят. А ты ничего не можешь. Вот, как сейчас, даже еще хуже. Даже почесаться не можешь. Я поначалу весь чесался — с головы до ног. Ну, вернее, до задницы.

Так и думаешь, вот протянуть бы руку и поскрестись. А нечем. Потом привык как-то…

— Жрать охота, — сказал я.

— Да, это точно. Я тут пару жуков видел. Таких здоровых, знаешь? Много в них мяса, как ты думаешь?

— Когда ты только все успеваешь — и жуков увидеть, и реаплан услышать? Я вот ни хрена не вижу, кроме этой грязищи.

— Высоко сижу, далеко гляжу… А ну, стой!

— Что опять? — с досадой сказал я, но остановился охотно.

— Вон туда посмотри. Вон, левее…

— И что?

— Ну, глаза-то разуй!

Я вытер с лица брызги грязи, присмотрелся. В следующую секунду меня прошиб холодный пот. Там был большой остров, и на нем поднимались стебли болотной капусты. Ее длинные листья, окаймленные бордовой полосой, невозможно было не узнать.

— Уходим, только тихо, — осторожно проговорил Щербатин. — Ластами не шлепай, ладно?

— Поучи бабушку кашлять, — ответил я.

Однако Щербатин был прав. Мне во всех красках вспомнилась картина, как на таком же островке полегла почти вся команда “Крысолов”.

— Нет, — сказал я через некоторое время. — Эти листья можно есть. Нужно набрать немного, а то через полчаса я просто свалюсь.

— Ты уверен? — Щербатину тоже ужасно хотелось съестного, но он боялся.

— Давай так — я оставлю тебя где-нибудь в лопухах, а сам быстренько, аккуратненько…

— Ага, а там тебя завалят, и буду я тут куковать, как Соловей-разбойник под калиновым кустом. Нет уж, подыхать — так всем коллективом.

— Ну, дело твое. — Я достал из мешка ружье. — Смотри в оба, ладно?

— Буду твоими глазами на затылке, — пообещал Щербатин.

Едва лишь добравшись до огорода, я не выдержал и вцепился зубами в сочный лист. Вкус был как у обычного огородного салата. Сначала я просто пихал листья в рот и торопливо заглатывал — вакуум в желудке, казалось, готов был всосать полмира.

— Эй, эй! А мне? — возмутился Щербатин.

Я, не глядя, сунул назад большой мясистый лист, Щербатин ловко поймал его зубами и тут же начал хрустеть.

— Ну все — набираем и уходим, — сказал он. — Нечего тут пастись.

— Набираем за пазуху и в живот, — возразил я. — Набирать надо больше.

— Ну, тоже правильно…

Видимо, неспроста родилась поговорка “Чем дальше в лес — тем больше дров”.

На краю огорода листья росли точно такие же, что и в глубине. Тем не менее какой-то дурной рефлекс двигал моими ногами, меня тянуло все дальше и дальше, пока мы не оказались в самой гуще капустных зарослей, сами не свои от голода и жадности. Я срывал листья, распихивая их в карманы и под одежду, Щербатин как-то умудрялся отхватывать куски зубами на ходу. Чувство осторожности было при этом забыто напрочь.

Так продолжалось, пока я не услышал за спиною испуганное щербатинское “ой!”. Я поднял глаза — и недожеванный лист вывалился у меня изо рта. Прямо перед нами, не далее чем в десяти шагах, стояли ивенкская женщина и двое ребятишек. Она стояла неподвижно, словно заколдованная, и смотрела на нас. У ее ног я увидел две корзины, полные капустных листьев.

— Ну, все… — услышал я обреченный вздох Щербатина.

Время шло, ничего не происходило. Разве что из зарослей выбежали еще двое детишек и прильнули к матери. Она завернула их в свою широкую юбку.

— Они одни здесь, — сипло проговорил я. — Без мужиков.

— И что? — отозвался Щербатин. — Все равно надо уходить.

— Не так сразу. — Мой голос начал терять твердость. — Если она позовет своих, мы далеко не уйдем. А она позовет.

— Ты что задумал? — произнес Щербатин не своим голосом.

— Ничего. Молчи… — Я начал медленно поднимать ружье.

— Беня, остановись. Давай просто уйдем, и все.

— Мы не уйдем. Нас догонят и порежут на куски.

— Беня, не вздумай! — заорал Щербатин прямо мне в ухо. Его голос напугал женщину, она еще сильнее прижала детей.

— Черт побери… — У меня тряслись руки, мне хотелось провалиться сквозь землю. Но нам нужно было выжить. Убей или будешь убитым — этот первостепенный закон войны веками служил для оправдания убийств.

— Беня, давай уйдем. — Он принялся ерзать и подпрыгивать в своем мешке. У него не было рук, чтобы мне помешать, и он мешал, как мог. — Я не дам тебе стрелять в детей, ты просто псих!

— Конечно, не дашь, — выдохнул я. И тут же сам сорвался на крик:

— Хватит меня нервировать, меня и так всего колотит!

— Беня, если боишься — брось им меня! — орал Щербатин. — Пусть меня режут на куски, а сам проваливай. Не трогай их! Уходите! Уходите отсюда! — повернулся он к ним.

Женщина видела, что я направил на нее ружье. Она, конечно, знала, что это такое. Но ей некуда было бежать, и она не могла бросить детей. Она просто обняла их длинными гибкими руками, обернула в юбку и опустила голову. С достоинством приготовилась к смерти.

— Уходите! — продолжал орать Щербатин, извиваясь и толкая меня в спину.

— Черт возьми! — простонал я и бессильно опустил ружье. — Хватит орать, Щербатин, заткнись! Успокойся! Я не собираюсь стрелять! Мы уходим.

— Да, да, мы уходим! — с напором крикнул он, словно боялся, что я передумаю. — Уходим прямо сейчас!

Через минуту я уже вовсю шлепал по болоту, не разбирая дороги. Щербатин в мешке так тяжело дышал, будто он, а не я, работал сейчас ногами.

— Что с тобой сделали, Беня? — проговорил он наконец. — Во что ты превратился?

— В образцового гражданина, — равнодушно ответил я.

— Неужели ты мог их убить?

— Если б мог — убил бы.

— А если б меня рядом не было?

— Заткнись!. — зарычал я. — Нашелся тут гуманист, на чужой шее ехать!

— А это ты зря, — беспомощно ответил он, и мне стало так гадко, как никогда еще не было. У меня даже не хватило духа извиниться, и мы продолжали путь молча.

На мое счастье, повод заговорить появился сам собой. Я как раз разведывал шестом очередной свой шаг, как вдруг впереди блеснули глазки небольшого зверька, похожего на водяную крысу. Я видел их раньше, они не считались опасными.

— Не поджарить ли его ударом плазмы? — предложил Щербатин.

— Тихо… Погляди, что там у него?

Зверек кушал. Он пытался разгрызть тело какого-то маленького серого существа с вялой безволосой кожей. Это тельце болталось у него в зубах беспомощно, как тряпочная кукла.

Когда мы подошли, зверек вцепился в добычу зубами и попытался унести, но не смог справиться. Бросив все, он исчез под водой.

Я разглядывал его обед и никак не мог понять, что это такое. Большая голова, кривые лапки-прутики, узкая костлявая спинка… В этом виделось что-то знакомое, но все было слишком попорчено зубами.

Весьма озадаченный, я двинулся дальше и через минуту увидел еще одного зверька с такой же добычей в зубах. Он не дал нам шансов что-то рассмотреть, потому что очень быстро спрятался под островок вместе с трофеем.

Щербатин что-то пробормотал, а затем я совершенно отчетливо услышал слева от себя: “Эйо!”

У меня в один момент сердце ушло в пятки. “Эйо” — всем известный ивенкский клич, которым они привлекают внимание незнакомцев. Осторожно, словно стоя на канате, я повернул голову.

Плечистый длинноволосый ивенк возвышался над кустами в пяти шагах от меня.

За его спиной — еще один, чуть дальше — трое других. У всех в руках грубые неуклюжие самопалы, на ремнях — знаменитые клинки шириной чуть ли не с лопату.

— Вот она, твоя доброта, Щербатин, — прошептал я. — Все, приехали. Пиши завещание.

Он не ответил. Ивенки некоторое время с любопытством нас разглядывали, не двигаясь с места. Я прикидывал свои шансы выхватить ружье и… Нет, шансов явно не хватало. У ивенков были такие взгляды, что мороз шел по коже. Казалось, их даже плазма не возьмет.

И вдруг ближайший к нам ивенк начал смеяться. Переглянулся со своим товарищем — и тот тоже захохотал. И в ту же минуту все пятеро обитателей болот начали покатываться, глядя на нас. Со мной в тот момент, видимо, случилась истерика-я смеялся громче всех. И Щербатин за спиной как-то подозрительно хрюкал и вздрагивал всем телом. Мы долго надрывались от хохота, переглядываясь с ивенками, пока мой смех не начал переходить в болезненные всхлипы.