Грант вызывает Москву. - Василий Ардаматский

— Может быть, наших рабочих собираются бесплатно в санаторий отправлять? — с вызовом спросил Фомич. — Я же понимаю так: добровольно остался, значит, сдался в плен, а в плену коржиками не кормят.

— А вы сами разве не в таком же плену? — тихо спросил Шрагин.

Фомич молчал.

— А если вы тоже находитесь в плену, — продолжал Шрагин, — почему вы, в отличие от рабочих получая приличный оклад, занимаетесь еще аферами с немецкими интендантами?

Фомич снова промолчал. Шрагин обдумывал, что он скажет адмиралу по поводу этой истории.

— В общем, я вижу, что вы просто не поняли, что ваша экономия немецких денег неразумна, — примирительно сказал Шрагин.

— Допустим, — согласился Фомич. — И что из этого?

— Раз вы, наконец, поняли — значит, надо от этой позиции отказаться, вот и все.

Фомич молча покачал головой.

— Словом, если вы хотите, чтобы я выполнил вашу просьбу не топить вас, — сказал Шрагин, — я должен услышать ваше признание в том, что вы не поняли вредности придуманной вами экономии. В конце концов мне не хочется, чтобы вы понесли слишком тяжелое наказание. Как–никак мы с вами в одинаковом положении.

— Положим, я в холуях при адмирале не состою, — отрезал Фомич.

— Холуи бывают разных рангов, и вам от этого звания тоже не отречься, — улыбнулся Шрагин.

— Может, и так, может, и так, — пробормотал Фомич, удивленно глянув на него.

— Значит, договорились?

— О чем?

— Давайте кончать эту сказку про белого бычка, — рассердился Шрагин, рассчитывая подавить Фомича логикой ситуации. — Если вы действительно хотите, чтобы я помог вам избежать тюрьмы, я могу это сделать только при одном условии: вы должны искренне сознаться, что не понимали абсурдности своей экономии, иначе вы попросту сознательно совершали диверсию. И именно так руководство завода склонно расценивать ваши действия.

— Говорите, что хотите, — устало произнес Фомич.

— То, что я скажу, это мое дело, — Шрагин встал и взялся за ручку двери. — Но если вызовут вас и вы скажете сами, что признаете свою ошибку…

В тот же день Фомич распоряжением адмирала Бодеккера был переведен на должность кладовщика. Шрагин срочно сообщил обо всей этой истории подпольщикам, и вскоре человек подполья, действовавший на заводе, установил связь с Фомичом.

Глава 27

То, что Эмма Густавовна буквально растворилась в новой своей жизни и сейчас трепетно ждала приезда в гости из Германии своего родственника, это можно было если не оправдать, то хотя бы понять. Так уж получилось, что вся ее жизнь в советское время прошла в стороне от тревог и радостей страны, а начало ее жизни прошло в атмосфере типично немецкого мещанства. И сейчас перед ней словно воскресло все из детства и юности.

Шрагин не мог понять Лилю, и это тревожило его все больше и больше. Между ними произошел разговор, которого он, по совести сказать, ждал, потому что замечал кое–что в отношении Лили к нему, но он не мог предположить, что разговор этот приведет к таким неприятным результатам.

Как–то вечером Лиля завела поначалу шутливый разговор об их, как она выразилась, юмористических личных отношениях.

— Я не вижу в этом юмора, — серьезно сказал Шрагин. — То, что нас с вами считают мужем и женой, в данном положении полезно для нас обоих.

— А мне смешно, — упрямо повторила Лиля. — Ставлю вас в известность, муженек, что позавчера генерал Штромм почти что объяснился мне в любви. Но я не смогла выдержать роли и расхохоталась в голос, а потом сказала ему, чтобы он сначала этот вопрос согласовал с моим мужем. Но генерал заявил, что мой муж меня не стоит и что, по его наблюдениям, вы меня не любите. Я, конечно, возражала ему, что мы очень любим друг друга, и еще напомнила ему церковную заповедь: да убоится жена мужа своего. — Лиля засмеялась и, вдруг сникнув, тихо сказала: — А все это вместе взятое дается нелегко.

Шрагин молчал, собираясь с мыслями. То, чего он очень боялся, наступило. У него уже давно были подозрения, но он очень надеялся, что ошибается. Надо было объясниться.

— Лиля, милая, — сказал он, подойдя к ней совсем близко. Он увидел, как она вздрогнула и повернулась к нему с широко открытыми глазами. — Поймите меня, милая Лиля, мы с вами в этом не принадлежим себе, — сказал он очень тихо. — И то, что вы называете «все вместе взятое», — это ведь не что иное, как наша с вами борьба.

— Наша… Наша с вами… Мы… — сказала Лиля, закрывая лицо руками, теперь ее голос слышался глухо, прерывисто. — Если бы вы только знали, как я одинока среди всех этих «нас», «мы» и так далее!.. Ведь у меня даже матери не стало… Вы же сами видите, какая она теперь.

— Надо стараться ее хотя бы понять, — мягко сказал Шрагин.

Лиля открыла лицо, выпрямилась.

— Вам остается только добавить, что она в этом своем состоянии содействует нашей с вами борьбе! — тихо сказала она, глядя ненавидящими глазами на Шрагина.

— Да, это так и есть, — снова мягко ответил Шрагин. — Она создает обстановку, в которой мы с вами получаем очень ценную информацию, не забывайте это.

— Возможно… возможно, — словно сразу обессилев, еле слышно сказала Лиля и спросила жалобно, точно уже зная ответ: — Вы любите свою жену?

— Да.

Она прошлась по комнате, потом остановилась перед Шрагиным и, глядя ему в глаза, сказала с неподвижным лицом:

— Наверное, все сложилось бы иначе, если бы ее не было.

— Нет, все было бы так же, — выдерживая ее взгляд, мягко и грустно сказал Шрагин.

Лиля закрыла глаза, из которых вот–вот должны были брызнуть слезы. Но она пересилила их, постояла немного возле Шрагина и отошла к окну.

— Это последний в моей жизни случай, когда я послушалась, маму, — сказала она, не оборачиваясь. — Это она посоветовала мне объясниться с вами. Извините меня.

Шрагин встал, подошел к ней, взял ее руку и поцеловал.

— Лиля, вы еще найдете себе достойного друга, поверьте мне. Нужно только пережить это черное время.

Не отнимая руки, Лиля сказала чуть слышно:

— Видимо, я переиграла свою роль в спектакле.

— Я не могу, Лиля, лгать ни вам, ни себе. Не могу.

Лиля тихонько высвободила руку и решительно сказала:

— А я больше не могу играть ложь. Я буду играть теперь правду, и моя новая роль: жена, не любимая мужем и не любящая. Как говорится, семья не получилась…

— Зачем вам это?

— Я должна сделать это в ваших же интересах, — уже спокойно говорила она, но сколько скрытой иронии и горечи было в каждом ее слове! — Я боюсь, что наши такие полезные вам гости начнут подозревать неладное сами.

— Наши семейные дела никого не касаются, — начал Шрагин, но Лиля будто не слышала его.

— Но не станут ли они со мной более разговорчивыми, когда я буду играть иную роль? — перебила она и торопливо добавила: — Не беспокойтесь, грязи я не коснусь, но мне так будет легче, честное слово, а в старой роли я могу и сорваться. И дело остается делом, можете мне поверить.