Третий глаз - Владимир Фалеев

— А сам разве не будешь выступать? — удивился голос из столицы.

— Захворал. На недельку… Щеку и лоб повредил. — Робот лихорадочно шарил пальцами по столу, нащупал и машинально расшнуровал папку с документами. — Мы собрали цифры по нескольким трестам, все заинтересованы в быстром открытии всех трех очередей железной дороги Красногорск — Нефтяные Юрты… Сейчас одна добытая тонна стоит в девять раз дороже, чем обойдется государству при наличии рельсового пути…

— Знаю… Хотите гнать дорогу зимой по-армейски?

— Настаиваю! — горячо сказал робот. — Линию на Искер мы дали досрочно! Но это дело честное, да и вторая очередь до леспромхозов — тоже… Главное — Нефтяные Юрты!

— Молодцом! Так, так, — пробубнил далекий голос. — Дожди прекратились? Хорошо. А что там у тебя за история с вороной?

«Уже знает!» — огорчился робот, прикрыл глаза рукой, неохотно ответил:

— Ворона и есть ворона, на расстоянии не объяснить…

— И не надо, — ответил Фокин и кашлянул. — Однако нехорошо как-то…

Робот вспотел.

— Меня утвердили начальником вашего, то есть нашего, управления, хотел бы с тобой сработаться, — вежливо добавил Фокин.

— Спасибо, — сдержанно поблагодарил робот.

В трубке что-то заскрипело, булькнуло. Беспокойство, которое томило робота много дней, наконец спало, в сознание стремительно потекла апатия, вытесняя энергию. Павел почувствовал, словно бы пустеет, теряет силы, очеловечивается… «Обвели вокруг пальца», — напрягал волю, чтобы непринужденно продолжать беседу. Поддакивал: пожаров больше не будет. Понятно, что дорожных строителей нельзя поселять в стационарные кирпичные дома… С безразличием соглашался: надо беречь передвижное щитосборное жилье, оно мобильно, легко разбирается и транспортируется, быстро монтируется в дома, а новые вагонные городки еще требуют испытания, они не практичнее щитосборных… Не верилось, что карьера кончалась бесславно и второго восхождения по служебной лестнице не будет.

— Рекомендую в Москву на заседание коллегии Егора Андреевича Дудкина, Ивана Ивановича Петухова, Семена Васильевича Заварухина, — бесстрастно перечислял.

— Этого еще зачем? — не согласился Фокин. — Бузит… Его идея? Ну и что? Почему бы не командировать Викторию Филипповну? — Вызвал Гончеву по селектору, задал вопрос напрямую. Виктория Филипповна весело отрапортовала, что ворон развелось вокруг столько, хоть из ружья пали! Павел и ей поддакнул. «Что со мной?» — поймал он себя на забытом ощущении человеческого сомнения. Неожиданно ему захотелось попариться в бане.

Гончева очень гордилась финской баней в профилактории, потому что сама руководила ее строительством, сама ездила в Ленинград за электрическим камином и теперь лично распоряжалась, кого в бане парить, а кого не пускать, и, разумеется, по ее заказу заведующий профилакторием привозил туда вяленую или копченую рыбешку. На просьбу Павла она ответила со всем радушием. Он пригласил Корзухина. После обеда они помчались в машине по гладкому асфальту через бор к озерку. Было еще светло. Но в дороге Павел почувствовал, что его трясет лихорадка ярости, руки дрожат и голова в тумане. Приказав шоферу остановиться, Павел, криво усмехнувшись, сказал Корзухину, чтобы он ждал его в машине, а сам побрел в просвет между соснами. Неожиданно лес оборвался, и Павел оказался на лужайке со свежесметанным стогом сена, у края опушки еще валялись остатки прутьев, предназначенных, видимо, для укрепления верха стога, но оказавшиеся лишними. Приблизившись вплотную к скирде, навалился грудью на мягкое, еще не слежавшееся сено; сухие голубоватые усики травинок рябили перед глазами, щекотали нос. Павел зажмурился и попытался, как делал в салоне вагона в присутствии Зота Митрофанова, увидеть еще раз сцену с вороной, когда та напала на него в кабинете… Кинофильм не возобновлялся, перед глазами вспыхивали искры, но вот мелькнул переплет окна, а за ним завиднелась белая стена города, облицованная, казалось, восковыми рамками с ячейками сот — сотни, тысячи окон. Павел сосредоточенно всматривался, пытаясь уловить неведомые волны информационного поля. За стеной высились две трубы теплоэлектроцентрали, одна из них выпускала коричневатые волны дыма.

И тут мелькнули крылья птицы, ворона летела на фоне белой стены города, она то снижалась, то подымалась вверх, нырнула в коридор улицы… Из клюва вороны вырывался огонь, искры разлетались по сторонам. Вот пламя охватило карниз одного дома, плеснулось на второе здание, заплясали огненные языки, черный дым заклубился над крышами… Мысленно Павел как бы считал: «На каждый миллион выигранного миллиарда можно построить два стоквартирных дома, а на тысячу миллионов — две тысячи зданий…» Но этот сказочный город горел, огонь пожирал кварталы. Со всех сторон на город смотрели люди, толпы людей, это были мужчины с чемоданами, рюкзаками, они стояли возле щитосборных бараков, у балков, вагончиков, землянок и сельских изб и, как Павел, беспомощно наблюдали за грандиозным пожаром… «Но это же мираж!» — сказал себе Павел.

«Нет, не мираж! — ответит внутренний голос. — Ты хозяйственник, смысл твоего дела — устранять конфликты, уравновешивать на весах экономики проблемы, выбирать оптимальные варианты, выигрывать выгоду государству и людям. Ты обязан подталкивать людей к успеху, а ты цепляешься за кресло, идея громадного города сгорела».

«Нет! Город не сгорел!» Павел помнил, что в сейфе лежат три покоробившихся листа бумаги с наклеенными на них Зиной клочками заварухинской заявки. Брошенные Семеном, они могут возродиться для борьбы против Семена. Институту дорог старый проект строительства железной дороги — это их родное детище. Там не уступят нажиму управления строительства сделать зимой рывок с рельсами по стылой земле на пятьсот километров до Нефтяных Юрт, там не станут спасать новый сказочный город, сверкающий в идее — в мираже. А без согласия института и Министерство путей сообщения, и Госплан просто отмахнутся от сказочной идеи, как от миража.

Павел вздрогнул от нервной разрядки, в глазах мелькнули огоньки, словно он еще видел горящие головешки, но огоньки отлетели куда-то в сторону. Подняв голову, он увидел, как несутся над головой, скручиваясь в жгуты и разрываясь, опаленные, побуревшие тучи. Возвращался к машине, тяжело ступая. На какой-то момент солнце разорвало скатанную пелену туч, озарило поляну. Павлу почудилось, что застрекотали кузнечики и ударил в ноздри медвяный запах трав, но края туч сомкнулись, и опять все померкло.

В кирпичной бане, отделанной плотно подогнанными досками, метлахской плиткой и кафелем, — три отделения: раздевалка, душевая с небольшим бассейном и парилка; в парилке — полок и железный электрический ящик, уже нагнавший жару до ста тридцати градусов, в чем Павел сам убедился, глянув на шкалу термометра. После третьего захода в парилку Павел забыл об усталости. Побулькался в воде бассейна, азартно обмылся под душем, закутавшись в простыню, посидели с Вадимом на диване.

Заряженные бодростью, легкие, Стрелецкий и Корзухин прошлись метров сто по сосняку, и тут Павел вновь увидел в своем сознании горящий город. Его охватил панический страх, ему захотелось бежать, не разбирая дороги, немедленно что-то предпринять, сердце громко стукнуло, на миг замолкло, потом зачастило, вбивая костяные иглы, от которых тупая боль охватила половину груди. Ему показалось, что огонь пожара лизнул его левую руку и лопатку, он побледнел, пошатнулся, на лбу его выступил пот. Корзухин подхватил Стрелецкого под руку, а он бессвязно бормотал: «Ехать… пожар… спасать…» Ценя юмор, комсорг принужденно улыбнулся и даже пошутил; уж не открылся ли Павлу Николаевичу третий глаз…

Догадливый шофер помог усадить Павла в машину, вел ее как можно осторожней, стараясь не трясти на ухабах, но не успели они добраться до города, как Павел потерял сознание. Корзухин приказал свернуть с главной улицы, заехали во двор областной больницы, тут Вадим побежал к дежурному врачу, тот спешно спустился со второго этажа с двумя санитарами, и больного на носилках понесли в реанимационное отделение.

…Он бежал в гуще народа на пожар, тушить горящий город, бежал по какому-то тесному коридору, рядом с ним была Златогривка, а над головой кружилась ворона. Потом все оказались в вагоне поезда, он слышал перестук колес. Состав вынырнул из мрака, остановился у светлой обстроенной станции, за которой были громадные здания, объятые пламенем, и Павел, пожав Сонечке руку, выскочил на перрон, где люди с баграми и ведрами катили старую пожарную машину. Смехотворно пытаться спасти такой город с помощью допотопной мотопомпы!.. Звякнул сигнал отправления, люди опять кинулись в двери, состав вновь помчался с бешеной скоростью, стремительно приближаясь к пожару… Сонечку оттеснили от Павла, он видел, как в суете и толчее какой-то мужчина обнимал ее, а Павлу было не до того — он спешил на пожар. Но снова раздался сигнал, чтобы ехать еще ближе к пожару… Какая неразбериха! Этак весь город сгорит, и никто не успеет даже начать пожар тушить! Гонка от станции к станции — это жизнь? А тушить пожар? Длится гонка от станции к станции; в жизни столько перегонов, сколько пролетит состав, а кончается, когда человек не успеет вскочить в поезд и останется на пустынном перроне. Как же, не останавливаясь, приступить к тушению пожара? Дождавшись очередной остановки, Павел решил больше не ехать, а броситься к горящим стенам города. Будь что будет! Кроны деревьев уже искрились, дым клубился над ними. Поезд умчался в сторону Нефтяных Юрт.