София. В поисках мудрости и любви - Дэ Нирвакин

Оксана. — То ли дело полотна Андервуда, в его картинах есть все то, чего не хватает моим.

— Зато в твоих картинах есть то, чего нет у Андервуда, — заметил Евгений.

— Как мило, ты меня утешаешь?

— Нет, я серьезно, — ответил Женич.

— Ты хоть видел его картины?

Евгений задумался, и ему стало смешно. Он, в самом деле, не видел картин Андервуда, а если видел, то не знал, что это картины Андервуда. Поняв это, Оксана над ним расхохоталась. Они проходили по притихшему городу мимо закрытых модных бутиков, мимо зашторенных офисов и салонов красоты, мимо Дома контор, случайно попавшего однажды на обложку юбилейного альбома «The Beatles», и этим, собственно, оправдавшего всю фриковость своего вырванного из общего контекста существования.

— А как тебе Костик? Я давно его таким не видела, — задумчиво произнесла Оксана. — Он редко вспоминает студенческие годы, но сегодня его понесло.

— Да, это точно.

— Он в меня влюблен, — неожиданно призналась Окси. — Я с ним даже перепихнулась пару раз по пьяни.

— Перепихнулась по пьяни? — поморщился Евгений.

— Это из жалости, у него жена умерла несколько лет назад. С тех пор он окончательно завязал с наукой, — попыталась оправдаться Окси, скорее сама перед собой, чем перед Женькой. — Мне кажется, я совсем отупела от этого города, от вечеринок, от этих снобов, живущих ради лайков в соцсетях. Ты не представляешь, сколько боли я Славке причинила, а он, дурак такой, все равно меня любит.

Они свернули с улицы в сторону Набережной и пошли прямо к подземному переходу — к тому самому месту, где Женька когда-то встретился взглядом со своей лотосоокой богиней, которая затем растворилась у выхода, исчезла на границе света и тени в ярких весенних лучах своего самого нежного и чувственного расцвета. Было так странно оказаться здесь снова, у этого перехода. Будто вся его жизнь оказалась лишь треком, записанным на ленту Мебиуса, этаким алхимическим Уроборосом, вышедшим из этого перехода и в него же теперь возвращавшимся, только уже с другой стороны.

— А ты его любишь? — спросил он.

— Наверное, да, — простодушно ответила Оксана. — Ты знаешь, я обожаю его руки, особенно когда от них исходит аромат красок, когда они рисуют мое тело, а потом те же руки прикасаются ко мне, это заводит, это реально сводит с ума! Понимаешь?

— По крайней мере, пытаюсь, — улыбнулся Женька.

— Слушай, а какая музыка тебе нравится, если не секрет? — поинтересовалась Оксана, когда они зашли под своды подземного перехода, расписанные разноцветными граффити, стихами и песнями разных лет. — Просто я такое открытие для себя сделала, что человека можно узнать через музыку, которая ему нравится.

— Ну, когда-то нравилась группа «Нирвана», — сказал Евгений первое, что пришло в голову. — Не все их песни, но многие.

— «Нирвана»? — удивленно распахнула глаза Окси, заглянув ему в лицо. — Они же сделали самый потрясающий ремейк на песню Дэвида Боуи «The Man who sold the World».

— Не-ет, не может быть, — усмехнулся Евгений. — Скорее всего, это Дэвид Боуи сделал ремейк на песню Кобэйна.

— Да ты что? Я тебе сейчас докажу, — она высунула свой телефон, полистав на экране список музыкальных треков. — Вот послушай, я сама сегодня все утро эту песню слушала.

Евгений узнал скользящие аккорды, которые Кобэйн сделал более выразительными, тогда как у Боуи они звучали мелодичнее, но это, несомненно, были те же самые аккорды «Человека, который продал мир». Он впервые слышал оригинальное звучание Боуи, поднимаясь по ступенькам подземного перехода. Окси знала текст наизусть и напевала слова вместе с Дэвидом, прикрывая ресницы и совершая головой забавные движения:

— О, ноу, но ми! Ай нэвэ-э лост контрол…

Она легко взбежала по ступенькам и стала плавно танцевать наверху, подняв руку с телефоном, из которого раздавался психоделически мерцающий голос Боуи. Потом она включила песню еще и еще, продолжая танцевать, повторяя вновь и вновь свои плавные движения. Евгений смотрел, как она танцует, не понимая, что с ней происходит, но в ее движениях странным образом выражался загадочный смысл этой песни. Она спорила, говорила, что на самом деле все не так, что Дэвид Боуи хотел сказать совсем другое. Они долго шагали по Набережной вдоль длинной полосы с черной водой, в которой плавали огни мегаполиса.

Нет, они не пытались друг друга согреть, как пишут в женских романах, не целовались и даже не держались за руки. Они просто гуляли по ночному городу, словно далекие друзья или подруги, ведь если бывают близкие друзья или подруги, то уж наверняка должны быть и далекие. Евгений так и не спросил у нее, кем был тот усатый незнакомец, сидевший с ними в кафе, хотя он действительно был каким-то известным человеком, но в ту нереально магическую ночь это было совсем не так важно.

Эпизод девятый

Джанапутра

Царь без царства в мире без людей

Он различал какие-то неясные звуки. Далеко, на самом дне ушной раковины, раздавался тихий шепот на удивительно певучем наречии. Чей-то голос вопрошал о своей судьбе, молил высшие силы о помощи. Пытаясь разобрать, что угнетало душу молившегося человека, Евгений вслушивался в иноземную речь — и лицо его неожиданно побледнело, когда в потоке слов стали встречаться знакомые выражения.

Если бы он спал, то ничего странного в этом бы для него не было. Раньше в сновидениях он часто говорил на иностранных языках, которых никогда не изучал. Иногда он даже представления не имел, как эти языки назывались, в какой части света на них говорили или, возможно, с их помощью общались лишь странные существа в его воображении. Но в том-то и дело, что он не спал. Глаза его были открыты! Он просто лежал в полутьме своей каморки на цокольном этаже, глядя на каменную стену прямо перед собой. Ему подумалось, что слуховая галлюцинация прекратится сама собой — надо лишь перестать к ней прислушиваться. Изрядно устав от бормотания внутри своей головы, он закрыл глаза и постарался заснуть. Поначалу голос стих и даже совсем прекратился, так что Евгений ушел в сладкую дрему. Как вдруг до него снова донеслась незнакомая речь — на этот раз очень четко, словно кто-то находился прямо за стеной.

Наверняка за кирпичной кладкой, в соседнем помещении, молился представитель азиатской диаспоры, однако сон так крепко сковал Евгения, что он даже не пошевелился. На спящем лице у него не дрогнул ни один мускул, хотя ему захотелось улыбнуться. Было забавно слышать, как пылко молится парень, бежавший из теплой солнечной страны в заснеженную и промозглую Россию. Если бы