Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

резко. Но зато при Пестереве процесс сведения тематики ИПЯ на нет, начатый еще Белановым, был практически доведен до конца. Нельзя сказать, что соответствующие чины в ГКНТ ничего не замечали. Нет, они смотрели и даже время от времени делали окрики. Но, поскольку эти окрики никакими серьезными санкциями в адрес институтского и комитетского руководства не сопровождались, на них не обращали внимания. В конце концов, все определялось позицией отдела промышленности и отдела науки в ЦК КПСС. Там знали истинные приоритеты власти, вот их и обеспечивали ресурсами. А тому, что не входило в число приоритетных тем, давали в лучшем случае тлеть, но для хорошего костра дров не отпускали. Ну, а тлеть оставляли из соображений государственной предусмотрительности (кстати сказать, не лишней) – ведь из искры при надобности можно быстро раздуть большое пламя.

Все как один директора института были достаточно беспринципными конъюнктурщиками. Очевидно, иных в номенклатуру не зачисляли. Все они неплохо понимали, куда дует ветер и как лучше подставлять под него свои паруса. Каким бы курсом они ни шли, институту от этого лучше не становилось. И все-таки в нем удалось, скорее вопреки дирекции, нежели с ее помощью, воспитать немало грамотных специалистов, каких ни в одном вузе страны тогда не готовили. С ними можно было бы решать сложные вопросы в информатике, если бы Родина этого хотела. Но так как Родину олицетворяли Белановы, Пахомовы, Болденко, Пестеревы разных калибров на разных местах, ей постоянно хотелось иметь от науки нечто другое, а именно то, чему по-настоящему честный научный работник не соглашался служить ни под каким видом (или только делая вид) – подстраивать результаты исследований под конкретные нужды карьеры начальника – и как можно скорей. Вот как раз – то для этого тематика информационно-поисковых языков совершенно не подходила. Как нельзя вырастить строевой лес за пять или даже десять лет, так невозможно было выстроить и полноценную систему обеспечения общения локальных систем друг с другом и со множеством потребителей информации, очень по-разному опирающихся даже на один и тот же естественный язык, за меньший срок, чем вырастить лес, да еще и при большей нехватке специалистов, чем в лесном деле.

Михаил всегда смотрел на свою работу только как на способ зарабатывать деньги, а не как на исполнение призвания, но это вовсе не означало, что ему было все равно, что из этого получается – хорошее или плохое. Мысль Паскаля о том, что все, что имеет смысл делать, имеет смысл делать хорошо, была справедлива и в его случае. Информационно-поисковыми языками безусловно имело смысл заниматься, ибо общество и понятия не имеет, сколько оно теряет без них из того, что могло бы служить на пользу его членам, в том числе и властителям – и даже прежде всего именно им. Поэтому было обидно не только за себя. Не нравился Горский, но прежде чем его самого, собирались уничтожить тематику, которой он занимался. Значит, и то ценное, что ему удалось сделать, обречено было пойти жирным котам под хвост. А поиски новой работы затягивались, и его могли выставить вон еще до того, как он сумеет найти пригодный для себя аэродром.

Приближался съезд КПСС. Михаилу было известно, что в соответствии с партийной демагогией именно он считался высшим правящим органом страны, что по логике вещей – и с точки зрения практики советской власти тем более – было лишено всяких оснований. Но догма есть догма, и единственная партия страны не раз оказывалась в положении жертвы собственной демагогии. В адрес каждого партийного съезда направлялось множество обращений от коллективов и от отдельных граждан, и об их числе секретариат каждого съезда сообщал трудящимся по телевидению и радио. Оно было астрономическим. И по любому обращению от имени съезда следовал тот или иной ответ – не обязательно тому, даже почти всегда не тому, кто обращался – как правило в ту инстанцию, которая могла принять меры по фактам, приведенным в обращении. Процедура выдачи ответов затягивалась надолго, далеко выходя за время действительной работы съезда. И покуда из этой инстанции, в которую секретариат съезда переправил обращение, не будет дан ответ в ЦК КПСС, того, кто ждал ответа из высшего органа партии и страны, побаивались трогать. Обращение в адрес съезда сулило дать возможность растянуть время пребывания в институте худо-бедно месяца на два, а то и на четыре. Прибегать к этой технологии все равно не хотелось, но выбора они Михаилу не оставили. Уходить в никуда означало всерьез подорвать семейный бюджет. В угоду своему чистоплюйству перекладывать все тяготы добывания средств к существованию на Марину Михаил не собирался.

И он написал «на съезд». Весь огонь он сосредоточил на Пестереве и Феодосьеве как авторах липы о сданных в промышленную эксплуатацию четырех институтских автоматизированных информационных систем.

Каждое слово там было правдой, но Михаил наперед знал, что первое, что сделает институтское начальство – это постарается обвинить его в клевете. Ну, что ж, обеим конкурирующим сторонам присуще свое суждение об истинности – в свете тех интересов, которые у них есть. И еще было ясно, что никаких видимых изменений к лучшему в институте не произойдет, даже если проведенное по обращению расследование «вскроет имеющие место отдельные (или серьезные – смотря как предпочтут решить в госкомитете) недостатки». Ведь в государственной машине страны визжала или скрипела без денежной смазки и хорошего управления и ухода каждая кинематическая пара, каждый шарнир, а другой машины в стране уже почти семьдесят лет как не было. За счет чего же можно было бы улучшить работу одного узла или агрегата этой машины, не ухудшая работу других узлов? Нет, на положительный сдвиг надеяться было нечего.

Отправив свое писание «на съезд» заказным письмом (для этого на почте понадобилось предъявить паспорт), Михаил сразу проинформировал об этом секретаря партийной организации института. Эта дама девять лет назад была в его отделе заместителем. Сообщая ей о своем шаге, он убивал сразу двух зайцев – уведомлял ее саму, чтобы могла наперед подготовиться к звонку из райкома, и освобождал себя от нужды выдумывать, каким путем дать знать Пестереву о том, что он, Горский, до завершения разбирательства остается на своем месте.

Ждать реакции секретариата съезда КПСС пришлось четыре месяца. Проявилась она в том, что Михаила уведомили о приказе госкомитета создать комиссию по рассмотрению его обращения. В ее составе оказались: в качестве главы-чиновник из управления Болденко (стало быть, недоброжелатель), два члена, в человеческом и профессиональном плане вполне симпатизирующих ему (о чем Болденко мог и не знать, но все равно это были люди подневольные, и от их участия вряд ли можно было ожидать принципиальной неуступчивости официальной установке от Болденко) и две давних недоброжелательницы, от которых понятно чего следовало ожидать.

Комиссия приступила к работе в институте, и через какое-то время его вызвали туда. По существу и по форме задаваемых вопросов он понял, что там уже поработали и Феодосьев, и Пестерев – чтобы он, Горский, «поплыл» в своих объяснениях. «Претензии к руководству – претензиями, но что, дескать, он сам от себя предлагает? – Ничего!» С этим было нетрудно справиться. Михаил заявил, что свое видение рациональной деятельности института по своей проблеме он изложил в соответствующем разделе прогноза на следующую пятилетку, который был составлен по приказу госкомитета, и насколько ему известно, этот раздел без правок и купюр вошел в итоговый прогноз. В свое время и Пестерев, и Феодосьев оставили этот материал без внимания, никак не считая себя обязанными вспоминать через шесть-семь лет о том, насчет чего они когда-то расписались. С другой стороны, Михаил предъявил комиссии в копиях свои многочисленные докладные записки на имя Феодосьев и Пестерева по поводу текущих безобразий, творимых по административному произволу Феодосьев и оставленных Пестеревым без принятия мер. – «Вы передавали свои докладные через канцелярию?» – поинтересовался председатель комиссии, очевидно, уже зная, что в канцелярии никаких следов докладных нет. – «Я передавал их лично Феодосьеву и директору во время приема по существу затрагиваемых вопросов. Поскольку по устному докладу решений, удовлетворяющих меня, не было, я оставлял им заранее подготовленный письменный текст». – Председатель признал, что это вполне допустимо. Пока что комиссия не влезала в подробности по поводу обвинений в том, что ни одна из автоматизированных систем, сданных а промышленную эксплуатацию, не работает. Пикантность этих вопросов состояла в том, что Пестерев и Феодосьев подсовывали липу, а комиссии, присылаемые Болденко, принимали и «актировали» ее. Но вот что всерьез заинтересовало и председателя, и двух членов, которые могли оказать посильное содействие Михаилу – так это намерение Пестерева в недрах института полу-конспиративно вести разработку персональных ЭВМ. Это был вызов государственной системе управления научно-техническими разработками и еë прерогативе заказывать технику в высочайше определенных компетентных организациях. – «От кого вам известно о разработке в институте персональной ЭВМ?» – напрягшись как пойнтер на стойке, спросил председатель. – «От самого директора. На совещании, где я ставил вопрос об установке в отделе дисплея для непосредственного ввода