Пёс, который изменил мой взгляд на мир. Приключения и счастливая судьба пса Наузада - Пен Фартинг

Мои парни почти все ушли в дозор, а значит, о том, что я улетел, им, скорее всего, сообщат за ужином. Как обычно, времени ни на что не хватало. Я заковылял в сторону посадочной площадки.

В ожидании вертушки я расположился на рюкзаке и прикрыл глаза. Стресс и усталость последних дней понемногу отступали. Почему-то мне вспомнилась радостная морда РПГ – как он ждал завтрака, восседая на ящиках с песком. Я улыбнулся этим счастливым воспоминаниям.

Последние несколько дней промелькнули, как одно мгновение. Неделя, как мы ушли из Наузада. Неделю назад мы посадили собак в такси. С тех пор никаких новостей.

Я успел дозвониться до Лизы, когда нас привезли в Бастион. Было радостно вновь слышать ее голос, но никаких новостей из Афганистана она мне сообщить не смогла. Дорога на север должна была занять дня три или четыре, с двумя пересадками и тремя водителями по меньшей мере. На тот момент наши собаки еще только начали свое неблизкое путешествие.

Два дня мы провели в Бастионе, после чего нас перебросили сюда, в Каджаки. Успели мы разве что захватить постиранные шмотки из прачечной, сложить рюкзаки и построиться для отправки на операцию. А теперь я возвращался в лагерь, скорее всего, уже насовсем.

По крайней мере, по дороге в госпиталь в Бастионе можно было найти интернет-терминал. Я очень надеялся, что к этому времени уже пришли хоть какие-то новости. Должно же мне повезти.

Это была моя последняя мысль. Я задремал, убаюканный мерным плеском волн. Не знаю, сколько я так проспал, пока меня не разбудил гул подлетающего вертолета.

Лиза перечитала сообщение повторно. Теперь оно показалось мне даже короче, чем в первый раз.

– Они пишут: «Привет, нам из Гильменда доставили двух коричневых собак, одну белую и тринадцать щенков».

– И это все? Совсем все? – опять переспросил я.

– Да, больше ничего нет, никаких аттачей, я же тебе сказала. – В голосе Лизы слышалось нетерпение.

Сообщение между Великобританией и Афганистаном простым никогда не было, и к этому я даже успел привыкнуть. Почти.

Я попрощался с Лизой. Тысячи вопросов и предположений по-прежнему вертелись у меня в голове.

Белая собака – это, конечно, Тали. Других белых собак мы на такси не отправляли. Но каких собак они называют коричневыми?

Наузад, Джена, РПГ и Пуля – они все были в той или иной мере коричневыми. А значит, доехали двое из них. А двое – нет.

По мере того как я это осознавал, в душе разгоралась настоящая буря эмоций. Мне хотелось кричать от радости и плакать одновременно.

За неделю после отъезда из Наузада я проигрывал в голове миллионы всевозможных сценариев. Что, если они все добрались нормально? Справится ли приют с такой оравой? Что, если не доехал никто? Как все сложится у Наузада, если он попадет в приют?

От Лизы пришел крохотный обрывок информации, и легче мне от этого не стало. Я по-прежнему гадал на кофейной гуще. Неизвестно, кто из собак доехал, кто был в безопасности, а с кем что-то стряслось по дороге. Я изводил себя догадками. Возможно, было проще, когда я не знал совсем ничего.

«Забавно, однако, как все сложилось», – подумал я в какой-то момент. Единственная, о ком я точно знал, что с ней все в порядке, была Тали – собака, которая появилась у нас позже всех, своенравная, хитрая, занятая только собой и своим потомством. Я был меньше всего к ней привязан. Зато судьба тех, кто был мне куда дороже – РПГ, Пули, Джены и, главное, Наузада – оставалась загадкой.

В глубине души я не сомневался, что одним из недоехавших стал именно Наузад. Если кому-то из трех водителей пришлось избавиться от одного из псов, его выбросили бы первым. Характер у Наузада и без того был не сахар, а в дороге едва ли улучшился. Возможно, мне следовало предоставить его собственной судьбе. По крайней мере, на знакомых улицах у него было больше шансов выжить.

Еще я не мог понять, почему они насчитали лишь тринадцать щенков. Мы точно упаковали четырнадцать. Что случилось с тем, который не доехал? Мне нестерпимо было думать об этом.

Я сидел и ждал результатов рентгеновского обследования. Неизвестность меня убивала. Мало того что приходилось ковылять по Бастиону на костылях и ощущать себя последним симулянтом, потому что свое «ранение» я получил, споткнувшись в чистом поле, так еще и в голове постоянно крутились мысли о том, что случилось с собаками. Два пса, которых бросили умирать от голода на обочине… И что хуже всего – что я не знал, о каких двоих шла речь.

Военный хирург уложил меня на койку в полевом госпитале Бастиона. Я немного поболтал с соседом по палате. Их джип подорвался на противопехотной мине, но ему невероятно повезло: отделался сломанной ногой. Второму морпеху в машине посчастливилось меньше, его с многочисленными ранениями ближайшим рейсом отправили в Великобританию.

Мы оба были слегка озадачены тем, что бок о бок с нами в палате лежат афганцы из числа гражданских, кто нуждался в срочном лечении. Нет, лично мы к этому относились с пониманием, но я знал и таких, кому бы это сильно не понравилось, окажись он на нашем месте.

Хирург говорил со мной коротко и по делу. Подозреваю, я был для него мелкой неприятностью в очень загруженном дне.

– Перелом без смещения, срастется за шесть-восемь недель, – сухо объявил он. – Если, конечно, соблюдать правила и не носиться галопом.

– Отлично. – А что я мог еще сказать?

– Домой отправитесь самолетом через два дня. Тут вам делать нечего.

Спорить с ним я не стал, какой смысл. До конца командировки оставалось шесть недель, и за такой срок я поправиться не успею. Служба в Афганистане подошла для меня к концу.

Перед отлетом из Бастиона я зашел в местное интернет-кафе, обустроенное в тесном фургончике. На экране передо мной были три фотографии. С них на меня смотрели три собаки, которых я хорошо знал. Текст электронного письма гласил:

«Дорогие друзья гильмендских собак и щенков,

Фахран привез нам двух сук и одного кобеля. Одна из сук – белая, с пятью щенками; вторая – темно-коричневая, с шестью щенками; кобель – крупный, без ушей и хвоста.

Большое спасибо за все, что вы для них сделали.

Всего наилучшего,

Вот и все, черным по белому. Мучительное ожидание подошло к концу.

Тали, Наузад и Джена добрались до приюта.

РПГ и Пуля – нет.

Я закрыл почту и похромал на улицу в поисках тихого места, где можно присесть. В голове вновь теснились мысли, как радостные, так и не очень. Я посмотрел за стену, окружавшую лагерь, туда, где на горизонте высились горы. Где-то там лежал город Наузад. Где-то там остались РПГ и малышка Пуля.

Мы с самого начала не сомневались, что если кто-то из псов и попробует сбежать, первым будет РПГ. Я попытался представить, что произошло. Может быть, водитель рассчитывал, что собаки сами пойдут за ним в другую машину?

Щенков на пересадке никто не стал бы вынимать из клетки и из сундука, и Тали с Дженой побежали за ними, ведомые материнским инстинктом. Наузад был на самодельном поводке и сбежать не смог.

А вот Пуля и РПГ – дело другое. Если водитель хоть на секунду оставил открытую дверь без внимания, они наверняка выкинули тот же фортель, что и у нас в вольере: затаились, а потом рванули, что есть прыти, на волю. И уж конечно они не вернулись бы в машину по собственной воле.

Оставалось лишь надеяться, что они успели перегрызть веревку, которой мы связали им лапы. Тогда на свободе у них оставался хоть какой-то шанс.

Однако я никак не мог отделаться от жуткого видения: брошенные на обочине, связанные, несчастные псы. Мысль об этом вгоняла меня в отчаяние.

Утешало хотя бы отчасти то, что остальные собаки на снимках выглядели вполне довольными жизнью.

Джена на фотографии сидела, гордо выпрямившись, перед проволочной оградой и смотрела прямо в объектив. На шее у нее красовался ярко-зеленый ошейник, и вид был скорее недоуменный, но не забитый и не испуганный.

Чья-то рука в резиновой перчатке держала рядом белого щенка – ее дочку, если судить по размеру.

В электронном письме ничего не говорилось о том, в каком из двух пометов не досчитались малыша. Я смирился с тем, что никогда этого не узнаю.

Тали выглядела как обычно, она восседала на крыше деревянной конуры.

Наузад единственный показался мне не слишком довольным жизнью, и меня это ничуть не удивило: на снимке было видно, что его держат на цепи. Глядя на это, я вновь расстроился и почувствовал неуверенность. Мне хотелось, чтобы новая жизнь Наузада была лучше прежней. И чего я в итоге достиг? Какое будущее я ему подарил? Довольно безрадостное, будем откровенны.

Трезво глядя на вещи, в Афганистане никто не решится взять его в дом. И я сильно сомневался, что он найдет новых хозяев за рубежом, в какой-нибудь стране, где к собакам относятся более гуманно. Это означало, что долго он не протянет.