Чиновник для особых поручений - Юрий Каменский

— А ты перед ней извинился?

— Я нечаянно! — голова покаянно опустилась папе на плечо.

— Вот, тут ты не прав! Напрокудил, имей мужество честно сознаться.

В отличие от женщин, Стас с сыном никогда не сюсюкал, разговаривая как с равным. Малыш это ценил и потому разногласий между ними не возникало.

— Я ей обезьянку дам поиграть, — с серьёзным видом кивнул Андрюшка, полагая, что этим вопрос исчерпан.

Стараясь не рассмеяться, Стас согласно кивнул и коснулся губами тёплой макушки. Так, разговоривая, они добрались до столовой. Столыпин и Наташа сидели за столом, и их вид оперу не понравился с первого взгляда.

— Что стряслось? У вас вид, словно кто-то помер.

— Всё к этому идёт, — мрачно обронил Пётр Аркадьевич.

— Деда, а блины давать будут? — встрял малыш.

Неделю назад, Клава, поминая своего, лет с десяток тому, помершего батюшку, кормила Андрюшку блинами. Вот, и запомнил.

— Папа! — протестующее воскликнула Наташа.

— Что «папа»? — пожал плечами отец. — Это отречение — смерть русской государственности.

Стараясь не звенеть, Клава поставила Стасу прибор. Усадив Андрюшку на высокий стул, он ушёл в туалетную комнату, вымыл руки и, вернувшись, занял своё привычное место напротив тестя.

— Значит, отрёкся государь Император?

Жена кивнула.

— И, разумеется, в пользу Михаила?

— Разумеется, — буркнул Столыпин. — Ведь эти сраные реформаторы прекрасно понимают, что отречение в пользу цесаревича им ничего, ровным счётом, не даёт.

— Почему? — робко спросила Наташа.

Отец молча отхлебнул чай и только хмыкнул.

— Очень просто, — ответил вместо тестя опер, принимаясь за поданный Клавой бифштекс. — Если корону примет великий князь Михаил, он может заключить мир с немцами, может изменить Конституцию, в общем, всё, что угодно, может. В том числе, отречься от престола, ибо человек он взрослый и вполне дееспособный. А главное — на него можно влиять.

— А цесаревич Алексей. — сообразила Наташа.

— Вот именно, — подхватил Стас. — На мальчишку влиять бесполезно, потому, что до своего совершеннолетия он не имеет права что-либо менять. И долгие годы всё останется неизменным. А это наших «народных радетелей» категорически не устраивает.

— Но, по-моему, это противоречит Закону о престолонаследии, — пожала плечиками жена. — Самодержец не имеет права передавать власть по своему усмотрению.

— Вот, именно, — глухо сказал Столыпин. — В том-то и штука. Создан прецедент.

— Да, — проглотив кусочек бифштекса, кивнул опер. — Стоит отступить от Закона один раз, второй раз уже легче, ибо прецедент, как справедливо заметил Пётр Аркадьевич, уже создан. И пошло-поехало….

— Но, с этим же что-то надо делать, — серьёзно сказала Наташа. — Есть какие-то другие законы.

Столыпин опять хмыкнул и, отвернув голову, уставился в окно, за которым моталось белое покрывало вьюги.

— Видишь ли, солнышко, — серьёзно сказал Стас. — По престолонаследию в законах всё написано. Потому, что это власть законная и легитимная. А про всякие, там, временные правительства, революционные комитеты, они же по определению незаконны. Они, вообще, вне правового поля находятся. В том-то и преимущество всех этих «спасителей России».

Он тяжко вздохнул.

— С ними по закону ничего сделать нельзя. Ещё и потому, что этот прецедент отступления от Закона создала, как раз, законная власть в лице дворянина Романова.

— Я бы попросил! — глаза Столыпина опасно сверкнули.

— А как его прикажете называть? Самодержцем уже нельзя.

Пётр Аркадьевич, резко встав из-за стола, бросил на скатерть скомканную салфетку и, тяжело ступая, вышел за дверь.

— Зачем ты так? — тихо сказала жена.

— Наташа, отец ещё не понял, что всё прежнее кончилось. Точнее, умом-то, конечно, понял, но не до конца осознал. Прежней жизни больше никогда не будет. Никогда. И хорошего ничего уже не будет. Выбирать придётся только между «плохо» и «очень плохо». Дай Бог, чтобы уцелела сама Россия.

— Но, ведь. Станислав, ты же пришёл из будущего. И ты пришёл из России. Значит, она останется.

— Будем надеяться, — Стас ласково поцеловал жену в в пушистый завиток на виске.

— И с этими «борцами за народное счастье» попробуем разобраться.

— Ты пистолетом их застрели, — подняв на отца чистые глаза, выдал ребёнок.

— Я подумаю над твоим предложением, — без тени улыбки ответил отец.

Перед ним стоял крепкий широкоплечий мужчина в генеральской форме. Пенсне и докторская бородка делали бы его похожим на земского врача, если бы не великолепная выправка и скупая экономичность движений, много говорящая узкому специалисту.

— Генерал-майор Потапов.

— Капитан Сизов.

— Да, я знаю. Присаживайтесь, — генерал обернулся к двери. — Кирилл, там Ильин ещё не прибыл?

— Никак нет, Николай Михайлович.

— Как прибудет, сразу ко мне.

— Есть! — Капитан Вольский, коротко кивнув, скрылся за дверью.

— Ну-с, Станислав Юрьевич, присаживайтесь. Вы не возражаете против беседы? Конечно, в прошлом наши департаменты не особенно дружили, ну, так нет уж теперь того соперничества. Как, впрочем, и самих департаментов. У нас теперь всеобщая любовь, равенство и братство, а разведка и контрразведка выброшены на свалку истории за полной ненадобностью.

— Бред собачий, — вырвалось у Стаса.

— Вы так полагаете? Ну, спорить не буду, самого, не скрою, подобные мысли посещали не раз. Позвольте вопрос?

— Пожалуйста, Ваше Превосходительство.

— Можете просто, Николай Михайлович.

— Я к вашим услугам, Николай Михайлович.

Генерал, пружинисто поднявшись, прошёлся по кабинету.

— Сидите, сидите, — махнул он рукой. — Мне так думается легче. Скажите, вы верите в то, что большевик Ульянов со своими присными — немецкие шпионы?

— Не верю, — коротко отозвался Сизов. — Но это хороший предлог, чтобы его дезавуировать. Впрочем, это вряд ли выйдет.

— Угу, — кивнул Потапов.

Казалось, ему очень понравился ответ Стаса.

— А скажите, кого вы, вот, лично вы, видите человеком, на кого можно было бы опереться, чтобы спасти государство от развала? Пожалуйста, насколько можно, подробно.

Опер пристально посмотрел на стоящего перед ним генерала.

— Боюсь, мой ответ вам не понравится. Ну, раз спросили, это те же большевики. К великому сожалению.

— Мотивируйте, пожалуйста.

— Думцы, аристократия, великие князья, эти расшатали ситуацию, добились отречения Императора, но утеряли контроль над ситуацией, следовательно, в этом плане полезными быть не могут. Далее — Керенский энд компани.

Потапов хмыкнул.

— Эти ведут откровенную политику разрушения государства. При этом сам «Главноуговаривающий» почти в открытую подыгрывает большевикам и эсерам. Я его, конечно, за руку не ловил, но его действия выгодны только англичанам и французам. Не удивлюсь, если он просто проплачен.

— Так, теперь стоп, антракт!

Генерал, повернувшись, взял с подоконника папку и, достав из неё исписанный лист бумаги, протянул его Стасу.

— Вот, ознакомьтесь, пожалуйста.

С первого взгляда опер понял, что держит в руках донесение агента.

«…объект „Карл“ в номере гостиницы, расположенной на станции Базель-Бадишер-Банхоф Швейцарской железной дороги, встретился с неизвестным мне господином, который был опознан хозяином гостиницы как Эдвард Смит. Со слов хозяина гостиницы, Э. Смит — английский правительственный чиновник, останавливается у него не впервые. Ходят слухи, что упомянутый Смит имеет отношение к каким-то секретным делам, возможно, к разведке.

Установить фонограф в номере не представилось возможным. Доверенное лицо „Матрёна“, перед тем, как занести в номер заказанный кофе, успела подслушать часть разговора. Слова Смита:

„…пока вы лупите русских, наши войска с места не сдвинутся. Но и вы на этот период воздержитесь от активных действий на Западном фронте. В крупном масштабе. Мелкие стычки, конечно, не в счет. Вам нужно только пропустить этих революционеров к себе в Россию“.

К сожалению, появление коридорного лишило её возможности услышать больше.

Увидев входящую „Матрёну“, они замолчали.

Предполагаю, что представители английской разведки ведут с немецкими коллегами какие-то сепаратные переговоры с целью причинения вреда российским интересам. Штейнбауэр».

— Это про Ленина, — уверенно сказал Стас.

— Вот, и мне так кажется. А привидение, которое видят двое, к галлюцинациям никакого отношения не имеет. Так, вот, 27 марта в 5 часов 30 минут началось наступление французских войск под командованием генерала Нивеля на немецкие позиции. Теперь смотрите — немцы заранее отвели с Нуайонского выступа свои войска. Англичане и французы, несмотря на это, атаковали мощно укреплённые позиции «в лоб». Причём, наступление начато в спешке, на месяц раньше срока, которые сами же и назначили.