Новый мир. № 4, 2002 - Журнал «Новый мир»

Проблема эта не имеет решения в узком кругу уже выдвинутых аргументов. Остается перевести ее обсуждение в «ритуальную» плоскость. И тут уже неизбежно встает тема «русской смерти» и связанных с ней обрядов.

Сегодня тема всевозможных смертей пронизывает все политическое пространство — от ТВ-новостей до выступлений политиков. Трагическая гибель, катастрофа, природный катаклизм с человеческими жертвами, теракт, война, нелепая случайность — таков набор основных злободневных «новостных» тем. То есть сегодня мир русских событий — это мир смертей.

Одна из разновидностей этой темы — тема похорон некоего лидера. В России еще в XIX веке похороны некоего вождя стали центральным общественно-политическим событием. Очень точно политическую значимость подобных ситуаций подметил Уильям Никелл в своей статье, посвященной смерти Толстого: «Определяющие частную жизнь публичные ритуалы являются той точкой опоры, на которой держится равновесие политических сил»[8]. Для нас очень важен взгляд иностранца, который подмечает эту «склонность русского общества придавать особый политический оборот смертям известных писателей, мыслителей и политиков»[9]. Похороны актера Александра Мартынова тоже «вылились в настоящую смуту, открытое проявление массовых настроений»[10]. Таких смертей, которым придавалось исключительное политическое значение, было огромное количество. То есть они превратились в определенный «ритуальный» церемониал. В свою очередь власть «постепенно… научилась, сколько возможно, затемнять и замалчивать значение публичных событий, заранее принимать меры к сдерживанию панегирических настроений в обществе»[11]. Таким образом, здесь мы тоже имеем дело с некой устоявшейся традицией страха власти не перед фактом смерти, а перед символизацией обрядов, связанных с чьей-либо смертью. Еще в случае с похоронами Толстого «правая пресса не преминула заявить, будто во всем виноваты люди, которые не являются „исконно русскими“. В „Новом времени“ публиковался цикл редакционных статей, где демонстрации объявлялись провокацией евреев и кавказцев»[12]. Далее Никелл точно подмечает, что смерть в России каждый раз «становится общенациональным судным днем — днем, когда совершился акт самосознания общества через присвоение»[13] умершего. То есть опять же «чужая» смерть переживается как всеобщая, как «судный день». Эта смерть именно «присваивается», становится фактом личной «биографии» каждого человека, то есть переживается лично, субъективно как собственное умирание. Смерть Ленина была кульминационной в этой традиции. Одновременно смерть Ленина отрицается: «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин — будет жить». Повсеместные памятники, бюсты, статуэточки, нагрудные знаки и монеты с его профилем, барельефы и прочие амулетоподобные объекты конечно же не могут не вызвать ассоциаций с традиционными культами.

Мавзолей — это не только центр народного Мира, то есть мира живых, но еще и точка соприкосновения с миром мертвых, миром наших предков. Тело, лежащее в Мавзолее, — это не только дань прошлому, это факт продолжающейся сегодня массовой коммуникации с потусторонним миром. Сам Мавзолей, с одной стороны, — это своего рода «храм», где лежит бесконечно отпеваемое тело. С такой точки зрения все разговоры о нехристианском, неритуализированном отношении к этому телу совершенно неправомерны. Когда политики заявляют, упрощенно говоря, о «неправославности» такого отношения к телу усопшего, то они выступают как бы с современных рациональных позиций. Если же учитывать народные традиции, то, напротив, начинает казаться, что это бесконечно растянутый во времени вполне христианский (в народном понимании) обряд прощания с телом. И этот обряд конечно же демонстрирует беспредельную «ритуализованность» массового сознания. В самом деле, если с телом родственника должны попрощаться все близкие, все друзья, то с «отцом нового мира» должен попрощаться весь мир, все нации и все поколения, в том числе и еще не родившиеся. То есть получается, что мы имеем дело с элементом похоронного обряда, не имеющего финала.

Но с другой точки зрения, Мавзолей может восприниматься, наоборот, именно как могила, захоронение. С этой точки зрения разговоры о необходимости срочного перезахоронения могут показаться тоже не слишком актуальными и даже кощунственными, поскольку в массовом сознании такая акция может быть воспринята именно как надругательство над могилой. А интерес к телу в данном случае — не меньший. В этом случае для всех посетителей Мавзолея этот акт превращается, так сказать, в уникальную возможность заглянуть в могилу, перешагнуть гробовую доску, посетить загробное царство. Это своего рода сказочное путешествие в потусторонний мир. Не случайно в Мавзолей было принято ходить с детьми, в том числе и дошкольного возраста. Что они и делали с превеликим удовольствием и любопытством.

Еще в декабре 2000 года Совет Думы внес в повестку дня пленарного заседания палаты вопрос об обращении к президенту Владимиру Путину с предложением создать на базе Мавзолея Ленина мемориальный комплекс в память жертв политических потрясений XX века. Самого Ленина при этом вынести и захоронить. Обращение к главе государства было утверждено на заседании парламентской фракции СПС. Эту идею поддержал и Сергей Иваненко из фракции «Яблоко», однако посчитал ее хотя и «правильной, но несвоевременной». Тогда же Борис Грызлов дипломатично заявил, что вопрос о переносе тела Ленина с Красной площади должен быть решен «своим чередом». Как он сказал, «может быть, это произойдет в 2024 году, когда исполнится 100 лет со дня смерти Владимира Ленина». Точку зрения самого президента озвучил Олег Морозов: «Вопрос о выносе тела Ленина из Мавзолея сегодня не стоит». Это было сказано в декабре в интервью РИА «Новости» после встречи с главой государства в Кремле. Резче всех высказался Анатолий Чубайс. Он заявил о необходимости «вынести с Красной площади труп Ленина». Кстати, патриарх Алексий II тоже предложил похоронить Ленина по христианскому обычаю. И вот ответ левых: «В Госдуме прозвучало предложение о том, чтобы после того, как тело Ленина будет вынесено из Мавзолея, превратить Мавзолей то ли в памятник жертвам репрессий, то ли в памятник политическим мученикам, то ли во что-то еще подобного рода. Это глупо и кощунственно. Прямым текстом это предложение надо читать так: давайте вынем тело из могилы, а могильный памятник объявим памятником совсем другим людям и событиям… Ленин умер. Он спит в хрустальном гробу и не встанет…» Итак, коммунисты настаивают на том, что это могила, которую собираются осквернить. Забавно, но о хрустальном гробе Спящей красавицы действительно думали проектировщики саркофага. Первый саркофаг делал архитектор Константин Мельников: «Он даже как-то думал о Спящей красавице. И первый его вариант таким кристаллом сделан. Преломляющие зеркальные стекла отражали объект. Это первый саркофаг, который показал тело в полном раскрытии» (Виктор Мельников, сын архитектора).

То есть Мавзолей не рассматривается вообще как захоронение. Немцов сказал «захоронить», а не «перезахоронить». Ленин в Мавзолее — это просто труп, лежащий на площади. Такая точка зрения тоже актуальна, но, к сожалению, для массового сознания покойник, смерть которого окутана тайнами, вовсе не обязательно должен быть похоронен на общем кладбище. В народе распространен слух, что Ленина отравил Сталин. А умершие неестественной смертью назывались на Руси «заложными» покойниками. А «народ повсюду избегает хоронить заложных на общем кладбище»[14]. «Заложный» покойник должен лежать либо в «чистом поле», либо «в овраге», либо на дне омута: «В Древней Руси трупы лиц, умерших неестественною смертью, не хоронились обычным способом в земле… и не сожигались…»[15] По мнению Д. К. Зеленина, это «особый способ надземного погребения»[16]. А его удаление из такой своеобразной могилы может интерпретироваться как страшное кощунство, которое, по народным поверьям, может привести ко всевозможным бедствиям.

Как видим, при любом подходе все ссылки на необходимость захоронения тела натыкаются на народное восприятие его либо как уже захороненного, либо как находящегося в процессе обряда прощания с телом, либо как не нуждающегося в захоронении вообще.

Еще один важнейший недостаток всех предложений по решению проблемы захоронения-перезахоронения Ленина — это полное отсутствие адекватного идеологического оформления того «нового» места захоронения, куда должно быть перемещено тело. Это новое место должно быть для массового сознания не менее, а более «значимым», нежели прежнее. Идеологический центр не может быть уничтожен. Он может быть только перемещен. Причем ценностный статус его должен быть сохранен. Между тем желание убрать тело Ленина с Красной площади часто основывается на интерпретации его как «плохого», то есть это — желание убрать «ненужное», «вредное». Но если Ленин — «плохой», если он не отпетый, не причастившийся, «заложный» покойник, то он может быть перемещен только в «плохое» место. Здесь есть, как видим, определенное противоречие. Для того чтобы перезахоронить его в «хорошем», «лучшем» месте, нужно признать его тело «хорошим». А для этого в нынешней ситуации «православизации» государства придется свершить множество обрядовых действий, отпеть Ленина и похоронить чуть ли не как «святого», построив для него, к примеру, специальную часовню. Что, в общем, тоже невозможно в нынешней политической ситуации. Но перезахоронить тело, не решив всех этих «пограничных» проблем, тоже нельзя.