Черненко - Виктор Прибытков

Служба безопасности республики принимала необходимые меры по охране лидера. Никто не должен был заранее точно знать место его пребывания. В это время Фидель, как говорили нам кубинские коллеги, не имел постоянного ночлега, систематически менял свои резиденции, а сколько их было у лидера, точно никто из наших собеседников назвать не мог. В одной из таких резиденций в ходе съезда кубинских коммунистов нашей делегации удалось побывать на встрече с Фиделем, которая состоялась глубокой ночью. Помнится, наши машины с потушенными фарами, сопровождаемые джипами и мотоциклистами, долго петляли по зарослям, ветки которых часто скользили по ветровым стеклам. Наконец головной автомобиль остановился, и в свете зажженных с двух сторон фонарей мы увидели решетку ворот и группу солдат с автоматами. Машины пропустили в ворота, и они еще довольно долго, хоть и медленно, продолжали свой путь к цели. Подъехали к невысокому особняку, с наглухо зашторенными окнами, через которые проникал неяркий свет.

Фидель встретил нашу делегацию в небольшой, слабо освещенной прихожей. Он обнялся с Черненко, крепко пожал руки членам делегации. Из официальных лиц с нашей стороны тогда присутствовали секретарь ЦК КПСС В. И. Долгих, посол СССР в Республике Куба В. И. Воротников, секретарь Одесского обкома партии И. П. Кириченко. Бросилась в глаза такая деталь: прежде чем пройти с нами в комнату для беседы, Фидель в прихожей снял с себя и оставил порученцу широкий кожаный пояс, на котором были закреплены две кобуры с пистолетами. Как нам потом объяснили, это был жест большого доверия к собеседникам. Все расселись за небольшим круглым столом. С кубинской стороны, кроме Фиделя и его помощника-переводчика, на встрече был его брат Рауль Кастро.

Впервые мне пришлось наблюдать так близко Фиделя — этого легендарного человека, героя-революционера, кумира молодежи шестидесятых годов. С каким упоением мы — комсомольцы тех лет приветствовали кубинскую революцию. Мы дружно пели тогда «Куба — любовь моя!», с воодушевлением повторяли слова этой песни-марша: «И говорит вдохновенно Фидель: мужество знает цель!»

Я жадно вглядывался в человека, сидевшего напротив. Широкоплечий, заметно погрузневший, с бледным лицом. Резко, словно напоказ, проступала седина в знаменитой его бороде. И глаза… Мне всегда казалось, когда я слушал страстные выступления Фиделя, что глаза его — это постоянно пылающий пламень, способный всех зажечь вокруг себя. Но в тот раз я увидел глаза бесстрастные, холодные, безучастно смотрящие куда-то вдаль. И я понял, что передо мной человек, страшно уставший, находящийся на пределе человеческих возможностей.

В ходе беседы больше говорил Фидель. Обратили на себя внимание резкость и безапелляционность его суждений по отношению к антикубинской политике Соединенных Штатов, событий в Польше и по другим международным вопросам. Таким же, не допускающим возражения тоном он говорил и о неизменной преданности кубинцев своему верному другу — Советскому Союзу. Причем его просьбы о дополнительной экономической помощи имели такой настоятельный характер, что скорее походили на требования. Черненко в этой беседе выразил полное согласие с позицией кубинского руководителя по всем затронутым вопросам и заверил Фиделя в том, что со своей стороны мы будем и дальше крепить солидарность с кубинским народом.

А тем временем на съезде кубинских коммунистов страсти накалялись. Каждый выступавший делегат горячо поддерживал идею о военной защите кубинской революции, предлагал конкретные практические меры, обращался с просьбами к Советскому Союзу помочь с вооружением народного ополчения. На всё это надо было давать делегатам прямые и ясные, неуклончивые ответы. Но для того чтобы их сформулировать, понадобилась напряженная работа — неоднократно проводили встречи с Фиделем и другими кубинскими руководителями, консультировались с Москвой.

Черненко дважды говорил с Брежневым. И был, в конце концов, найден достойный ответ, который с восторгом встретили делегаты съезда кубинских коммунистов. Его суть заключалась в следующем: «Экспортом революции ни вы, ни мы, ни другие страны социализма не занимаются. Революции рождаются и побеждают на почве каждой данной страны в силу ее внутренних условий, а не привносятся извне. Но и экспорт контрреволюции, вмешательство извне в дела социалистических стран недопустимы. Это империалисты должны знать!»

Долго после этих слов в зале не смолкали оглушительные аплодисменты. Острота вопроса постепенно начала спадать, страсти поутихли.

Потом Черненко мне признавался, что сам он не очень был доволен этим тезисом. «Произношу эту фразу, — говорил он, — а в голове автоматически возникает воспоминание о вводе наших войск в Прагу в 1968 году».

В феврале 1982 года проходил съезд Французской компартии, и вновь Константин Устинович возглавил делегацию КПСС. Этот факт, по сложившимся негласным канонам, должен был означать, что произошло существенное изменение его положения в руководящем ядре Политбюро ЦК. Как правило, представлять КПСС на съезде одной из крупнейших компартий капиталистических стран, а именно такой являлась ФКП, могло только первое, в крайнем случае — второе руководящее лицо в партии. Брежнев не мог поехать во Францию не только потому, что в межпартийных отношениях были налицо разногласия по ряду принципиальных вопросов. Основная причина крылась в его болезни. Тяжело болел тогда и Суслов, и нелегкая миссия «отдуваться» на съезде ФКП за руководство КПСС была возложена на Черненко. Изначально считалось, что на форуме французских коммунистов будут подняты серьезные и «неудобные» для КПСС проблемы, и эти прогнозы сбылись.

В состав нашей делегации, наряду с членами ЦК П. С. Федирко и В. Н. Голубевой, входил первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС В. В. Загладин. Он был одним из немногих работников, глубоко и хорошо понимавших процессы, происходящие в ФКП, расстановку сил в ее руководящем ядре. К тому же он был лично и довольно близко знаком со многими членами ЦК французских коммунистов, постоянно общался с ними, в том числе и в неофициальной обстановке. И, конечно, его несомненным преимуществом было свободное владение французским языком. Вот почему для Загладина дни работы съезда стали особенно напряженными. Ему приходилось прикладывать максимум усилий и дипломатического искусства, чтобы «наводить мосты» между руководством КПСС и ФКП не только по вопросам глобального характера. В ходе самого съезда возникало немало недоразумений, касающихся непосредственных контактов с руководителями Французской компартии.