Колыбель Героев - Алла Пинейру

Я успела пробежать не больше десяти шагов, когда как будто кто-то выдернул из-под меня землю. Падая, я схватилась за шершавый древесный ствол и в кровь ободрала руки.

— Глупо, — послышался над ухом голос моего конвоира. — Спорить в скорости с берсерками — бесполезное занятие.

Сильная рука оторвала меня от ствола и подтолкнула к тропе. И я, воин Колыбели Героев, беспрекословно пошла дальше по дороге, в конце которой меня ждала гибель в йонском Ритуале Новой Крови. Люди-птицы не стали нас наказывать за попытку бегства — им не с руки было убивать назначенных в жертву. А мы снова не стали геройствовать. «Воины Колыбели Героев никогда не сдаются», — я почти слышала мысли угрюмо плетущегося впереди Эштерила. «Мы не сдаемся», — в который раз мысленно возражала ему я. — «Мы выжидаем».

Однако и мной начинало понемногу овладевать отчаяние. Ситуация донельзя смахивала на безнадежную — если уж мы не смогли отбиться от шести йонов, заставших нас врасплох, то уж тем более не справимся с целой толпой людей-птиц, собравшихся поглазеть на пресловутый Ритуал Новой Крови.

— Очень хочется ныть и жаловаться на судьбу, — неожиданно для самой себя сказала я вслух, зная, что йоны молча проглотят болтовню нашей обреченной команды. — Будь здесь Юч, он бы сначала рвал и метал, а потом принялся бы за нытье и оплакивание нашей горькой участи. Никто не против, если в его отсутствие эту священную миссию возьму на себя я? Идти нам, я так понимаю, еще немало, а душа требует развлечений.

Йоны как в рот воды набрали — казалось, они даже не слышали моих слов. Я метнула взгляд на «своего» йона, шедшего слева от меня и на шаг позади. Тот бесстрастно пожал плечами. В конце концов, даже закоренелым преступникам положено последнее желание за шаг до эшафота. Пусть обреченные мелют языком, если им так хочется.

— Любопытно будет послушать, как ты ноешь, — бросила магичка, шедшая где-то позади.

— Почему бы не доставить тебе такое удовольствие в последние часы нашей жизни, дорогая сестра по кварте, — мило проворковала я.

И я начала ныть. Самозабвенно, с достойными бродячих лицедеев интонациями — наверное, здешние леса ни разу не слышали подобных излияний. Я с горечью в голосе проклинала родителей, что отдали меня в Колыбель Героев и тем самым предрешили скорбный удел дочери. Я проклинала Марчиса, который так невовремя умер, а потом так же невовремя воскрес. Ах, если б не он, сидеть бы нам спокойно в надежных стенах Колыбели и век не видеть гнусных йонских рож, кроме как на полях сражений, в равной битве! Я проклинала Юча, призывая на его голову всех людоедов Синейской пустоши, за то что именно по его вине мы утратили бдительность и позволили йонам себя схватить. Потом мне показалось мало, и я стала ныть на каждого спутника отдельно. На Азаль — за то, что от девчонки никакой практической помощи. На Натэю — за то, что она мне просто никогда не нравилась и все, что бы она ни делала, меня несказанно бесило. На Эша, который наверняка вынашивает планы героического сопротивления и героической гибели всего отряда, чтоб воину пусто было! На Шактаяра, который — тоже мне, аларинец! — жил всю жизнь бок о бок с йонами, на границе с Миадвэем, но ничему не научился от такого соседства и даже не пытается выручить товарищей. Все эти обвинения сыпались на моих спутников не в обычной моей ядовитой манере, а именно так, как мог бы произносить их сгинувший Юч — с надрывом и неизбывной обидой в голосе.

Товарищи по несчастью вяло препирались, йоны молчали, а я продолжала изливать свое красноречие на их несчастные головы. Кто знает, может мне и правда суждено на рассвете умолкнуть навеки, так хоть сейчас наговорюсь всласть.

Конечно, моя болтовня преследовала не только цель развлечь спутников и разорвать в клочья тягостное молчание идущих под конвоем на смерть. Я активно оттягивала внимание на себя — а вдруг кто-то из моих товарищей все-таки породил план спасения и вот-вот им воспользуется? Йоны устанут от моей непрерывной болтовни, утратят бдительность, и вот тогда…

Мои надежды оказались не напрасны. Как будто я снова прочитала мысли — на сей раз Шактаяра, хотя он не принадлежал к тридцать восьмой кварте, и между нами не было незримых нитей единства. Темный, трезво оценивая расстановку сил, не стал геройски нападать на представителей ненавистной аларинцам рас с голыми руками.

Он попытался вызвать демона.

И у него ничего не получилось.

Со стороны могло показаться, что Шактаяр, устав от моей непрерывной болтовни, воздел руки к небу и, размахивая ими, начал ругаться на непереводимом наречии. Но судя по реакции йонов, которые тут же толкнули парня на землю, лицом в пыль, и скрутили ему руки, темный не просто ругался.

— Это была хорошая идея, — похвалил мой йон аларинца. — Но этот темный совершенно не умеет вызывать демонов. Даже странно.

Шактаяр, которого в четыре руки вздернули в вертикальное положение, презрительно сплюнул в сторону говорившего. Спутанные черно-золотистые волосы аларинца стали совсем серыми от пыли. Шактаяр, не привыкший вызывать демонов с самого детства, и правда замешкался с заклинанием вызова. О Единственная, а ведь если бы у него получилось…

Я мысленно перечислила соратников и заново прикинула, на что каждый из них способен. Бой голыми руками затевать не стоило, боевого мага при нас не было, способности Азаль вряд ли нам помогут, а Шактаяр свою попытку уже сделал.

Оставалось только взывать к Единственной и ждать помощи извне.

«Ринхат! — вдруг вспомнила я, и сердце забилось быстрее от отчаянной надежды. — Наставник Ринхат, ты ведь обещал придти нам на помощь, если будет совсем паршиво! Услышь меня! Где же ты?»

Глава 38

Наставник Ринхат стоял на открытой галерее и слушал тишину, укутавшую Колыбель Героев душным жарким одеялом.

С той самой поры, когда шестилетний будущий маг попал в магнамарскую крепость, она казалась ему огромным гудящим ульем, не утихающим ни на минуту. Даже ночью, когда Колыбель погружалась в сон, когда Полночный Патруль обходил галереи, коридоры и площадки, нещадно карая нарушителей режима — даже тогда сердце крепости не переставало биться. Стихал звон мечей, замолкали слова заклинаний, не слышно было веселого смеха молодых учеников и строгих голосов наставников. Но им на смену приходила живая ночь, наполненная мечтами и мыслями, роящимися в воздухе. Необычно чуткий для боевого мага к призрачному волшебству снов, Ринхат ощущал в сонной тишине трепет незримых крыльев. Радости, печали и надежды множества молодых и зрелых сердец слетались ночью к башням неприступной крепости.