Маяковский без глянца - Павел Фокин

Василий Васильевич Катанян:

Трагедия двух людей из «треугольника», которых Маяковский называл своею семьей, заключалась в том, что Лиля Юрьевна любила Брика, но он не любил ее. А Владимир Владимирович любил Лилю, которая не могла любить никого, кроме Осипа Максимовича.

Любовь Маяковского и Лили Юрьевны не раз подвергалась серьезным испытаниям. В годы, когда революция ломала прежнее искусство, пересматривала все на свете вообще, – казалось, что и человеческие отношения должны найти новую форму, новые взаимосвязи. И что любовь, верность, ревность тоже в известной степени претерпят изменения, и отношения людей в чем-то станут другими. Но вот – в чем? <…>

Авангардизм нес новую идеологию и недвусмысленно заявлял о своих намереньях перестраивать не только жизнь общества, но и каждого человека в частности. А Лиля Юрьевна и Владимир Владимирович исповедовали именно эту идеологию.

Галина Дмитриевна Катанян:

Мы отправляемся по проспекту Руставели покупать ковры.

– Для моей новой квартиры, – говорит Владимир Владимирович. – Ее уже отремонтировали, и на днях моя семья переезжает в новую квартиру.

– А кто ваша семья? – спрашиваю я не без дурного любопытства, так как в те времена ходило много разговоров о личной жизни Маяковского.

Он смотрит на меня очень строго и строго же говорит:

– Моя семья это Лиля Юрьевна и Осип Максимович Брик.

Елена Владимировна Семенова:

Женщина, свободная от материальной зависимости, имеет право на свободу в личной жизни. В Лефе мы увидели, что свобода выбора принадлежит только Лиле Юрьевне. Реально не существовало ни ее, ни О. М. Брика материальной независимости. Они зависели от Маяковского, причем этого никто не скрывал. Брик был одним из эрудированных дилетантов, рассыпающих идеи, но реально не создающих какой-то стройной системы этих идей. Они менялись, появлялись и пропадали в зависимости от очередного увлечения. Он много знал, был пресыщен, а потому искал особо острые и крайние идеи в искусстве, в литературе. Почва для такого широкого дилетантизма была самая благоприятная: он, собственно, нигде долго и прочно не работал, заставить его сделать статью, излагающую одну из этих, в сущности интересных, его же собственных теорий было очень трудно. Он недолго работал в рекламбюро Моссельпрома, в кино, писал небольшие статьи для «Синей блузы» (журнала). Он имел полную возможность не заботиться ни о каких «житейских мелочах», он был вполне обеспечен – о нем заботился Маяковский.

Лиля Юрьевна тоже временами рвалась к труду – так было и в РОСТе, и позже в кино. Но опять-таки это были только кратковременные броски. Вдруг оказывалось, что она «не одета», и она ехала за границу «приодеться». Такое приходилось слышать от нее самой.

Как маленький штрих этого быта меня поразил рассказ Ольги Третьяковой. Когда она была секретарем Лефа, то однажды, разбирая с Маяковским очередной материал для журнала, увидела стопку каких-то бланков. Оказалось, что Маяковский должен пойти уплатить в профсоюз за домработницу в Гендриковом. Ольга отобрала бланки и сделала это сама. И это тоже должен был делать Маяковский, при неработающей хозяйке дома и минимально занятом Брике?

Елизавета Александровна Лавинская:

– Вы себе представляете, – говорила она, – Володя такой скучный, он даже устраивает сцены ревности.

Вообще, Лиля Юрьевна была не особенно высокого мнения о Маяковском.

– Разве можно, – говорила она, – сравнивать Володю с Осей? Осин ум оценят будущие поколения. Ося, правда, ленив, он барин, но он бросает идеи, которые подбирают другие. Усидчивая, кропотливая работа не Осин стиль, ему становится скучно. По существу, Осе нужна стенографистка, которая записывала бы все его слова.

О Маяковском она отзывалась так: <…> «Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи».

Галина Дмитриевна Катанян:

Л. Ю. говорила мне, что из пятнадцати лет, прожитых вместе, пять последних лет они не были близки.

В бумагах Маяковского была записка Лили, в которой она писала Володе, что когда они сходились, то обещали друг другу сказать, если разлюбят. Лиля пишет, что она больше не любит его. И добавляет, что едва ли это признание заставит его страдать, так как он и сам остыл к ней.

Вероятно, в какой-то степени это так и было, потому что на моих глазах он был дважды влюблен, и влюблен сильно. И в те же годы я сама слышала, как он говорил: «Если Лиличка скажет, что нужно ночью, на цыпочках, босиком по снегу идти через весь город в Большой театр, значит, так и надо!»

Вероника Витольдовна Полонская:

Мне казалось, что Лиля Юрьевна очень легко относилась к его романам и даже им как-то покровительствовала, как, например, в случае со мной – в первый период.

Но если кто-нибудь начинал задевать его глубже, это беспокоило ее. Она навсегда хотела остаться для Маяковского единственной, неповторимой.

Когда после смерти Владимира Владимировича мы разговаривали с Лилей Юрьевной, у нее вырвалась фраза:

– Я никогда не прощу Володе двух вещей. Он приехал из-за границы и стал в обществе читать новые стихи, посвященные не мне, даже не предупредив меня. И второе – это как он при всех и при мне смотрел на вас, старался сидеть подле вас, прикоснуться к вам.

Василий Васильевич Катанян:

Лиля Юрьевна переносила их разрыв легче. Если бы она страдала, то могла бы тут же вернуться – ведь она ушла от него, а не он. Но этого не происходило. Правда, она была постоянно при нем, они жили в одной квартире в Гендриковом той жизнью, о которой я уже говорил, ездили отдыхать, ходили в театр, занимались редакционными делами и т. д. Но не более.

Как-то мы с ЛЮ заговорили о поэме Асеева «Маяковский начинается»: «Коля судит о Маяковском по себе, а сам полная ему противоположность. Прожил с ним жизнь, но так ничего и не понял. Вот он пишет обо мне: „Любила крепко, да не до конца, не до последней точки“. Это неверно, я любила Володю „до последней точки“, но я ему не давалась. Я все время увиливала от него. А если бы я вышла за него замуж, нарожала бы детей, то ему стало бы неинтересно и он перестал бы писать стихи. А это в нем было главное. Я ведь все это знала!»

«АРБУЗОВ». Агентурно-осведомительная сводка 5 отд. СООГПУ № 45 от «18» апреля 1930 г. НАЧСООГПУ т. Агранову[5]:

Быт семьи Бриков странный, непонятный. О. Брик, Лиля Брик и Маяковский как бы представляли одно целое, неделимое. Смерть Маяковского это катастрофа для всего быта Бриков. <…>