Никто не выйдет отсюда живым - Хопкинс Джерри

В промежутке между судебными заседаниями в календаре Джима значился ещё показ фильма “HWY” для менеджеров кинопроката и для друзей. “HWY” показывали уже несколько раз, но лишь однажды – публично, на кинофестивале в Ванкувере. В основном же фильм показывали в “Synanon” и частных киносалонах. В конце концов двое молодых продюсеров, Бобби Робертс и Хол Лэндерс, предложили Джиму сделать фильм с Микеле Филлипсом, который раньше работал с “The Mamas and the Papas”. Вместо этого Джим заявил, что думает о другом сюжете, и прекратил переговоры. Фрэнк спорил с ним, но он был непреклонен.

Переговоры с “MGM” казались более успешными. Джим регулярно встречался с Биласко и Обреем по поводу “Адепта”, и они убедили его, что сценарий можно сильно сократить. Он с усмешкой заметил на это, что они собирались “вырезать из секвойи зубочистку”.

Биласко и Джим искали нового директора, и наконец они остановились на Теде Фликере, который в первую очередь был известен как руководитель импровизационной театральной труппы под названием “Играющие вступление” и как автор, совместно с Джеймсом Кобурном, недооцененной сатиры “Аналитик Президента”. Совместными усилиями дело медленно сдвинулось с места. Обрей хотел использовать Джима в качестве актёра не только в “Адепте”, но также и в фильме под названием “Пьяный”. Джиму не нравилсясценарий (роль, в которой его хотел снимать Обрей, будет сыграна Робертом Блэйком), но он согласился немного похудеть для своего собственного фильма – кроме всего прочего, кто бы слушал толстого торговца кока-колой? – и сбрить бороду, которая за время процесса в Фониксе снова успела отрасти.

В середине июня “MGM” фактически предложила Джиму то, чего он хотел: 35.000 долларов за окончательную доработку сценария и, если этот сценарий будет принят к производству, ещё 50.000 долларов за работу в качестве сопродюсера (с Биласко) и “звезды”. По голливудским меркам это небольшие цифры, но Джим был доволен. Он дал указания своим адвокатам разобраться в этом деле, поручил им заплатить 600-долларовый штраф, наложенный Федеральным агентством авиации в связи с полётом в Фоникс (и независимо от суда), и стал собирать чемодан для поездки во Францию и Испанию.

Глава 10

Патриция Кеннели была в панике. Когда они проснулись, у Джима была температура под 38 градусов, и вместо того, чтоб идти на работу, Патриция осталась дома – ухаживать за Джимом, выйдя только для того, чтобы купить диетического питания: супа и эмбирного пива. Через два часа у Джима была уже температура 39,4 градуса. Она дала ему аспирина, тетрациклина, воды и натёрла спиртом, попыталась найти Леона Барнарда. Её врачу, который жил всего в двух кварталах отсюда, было невозможно дозвониться домой. Температура Джима поднялась до 40,6 градуса.

Джим приехал в Нью-Йорк накануне, по пути в Европу, вместе с Леоном и одним из друзей Леона, с последними записями для концертного альбома.

Хотя он был совершенно пьян, когда Патриция нашла его в гостинице, они провели приятный и не богатый событиями вечер, посмотрев новый фильм Мика Джеггера “Ned Kelly” и последний фильм Ингмара Бергмана “Страсть Анны” – дважды. Единственным приметным происшествием было то, что перед тем, как они отправились спать, Джим убрал в комнате Патриции перегородку. Теперь же, на следующий хмурый нью-йоркский день, в квартире Патриции он чувствовал себя умирающим.

В два часа Патриция решила ещё раз измерить ему температуру, прежде чем вызвать скорую. Жар вдруг спал, с 40,6 до 38,3 градуса за пятнадцать минут. Ещё через три часа Джим встал и отправился гулять, как ни в чём не бывало. Он вернулся в гостиницу, переоделся и, взяв с собой Леона, они с Патрицией пообедали, снова сходили в кино и купили в “Brentano’s” несколько книг.

На следующую ночь Джим и Патриция поженились.

Двадцатичетырёхлетняя Патриция была главным редактором рок-журнала и одной из нескольких лояльных к “Doors” рок-критиков на Восточном Побережье. Она обожала Джима с того момента, как они познакомились 18 месяцев назад, когда она брала у него интервью в гостинице “Plaza”. Он стоял у входа в её комнату и во время знакомства формально пожал её руку. Она помнит эту сцену:

Всё, что я могла тогда подумать, было: “О Господи, его мать научила его манерам, и он в самом деле их помнит!” Когда мы коснулись руками, полетели искры. Конечно, это было статическое трение моих ботинок о ковёр, но искры были настоящие, как из сборника сказок. Джиму это понравилось. “Предзнаменование”, – сказал он. И был прав.

С тех пор Патриция стала часто писать в своём журнале о Джиме и “Doors” в сдержанном критическом стиле, в сочетании с буквальными ссылками и цитатами. Она всегда воспринимала работу Джима всерьёз, критикуя его работу, но не его имидж. “Если бы Т.С.Элиот был рок-группой, он был бы “Doors” и сделал бы “Тихий парад””. В рецензии на “The Lords и Новые Творения” она предположила, что “новое прочтение при первой же возможности аристотелевской “Поэтики”, а ещё лучше – “Предисловия к лирическим балладам”, должно помочь в восстановлении крайне необходимых поэтических приоритетов”.

У Патриции было обоснованное мнение почти по всем вопросам; лёгкий, хлёсткий ирландский язык, очень похожий на язык Джима; весьма необычная внешность – с длинными тёмно -рыжими волосами, карими глазами и сексуальной фигурой; широкие познания в оккультизме; и прекрасный дар рассказчицы.

Во многом их отношения были вполне типичны для Джима. Кроме Памелы, не было ни одной девушки, которую он видел очень часто или периодами больше нескольких дней подряд, и с тех пор, как они познакомились, Джим и Патриция ночевали в одной комнате не больше 7-8 раз. Не больше было и телефонных звонков. Пачка необычно личных писем, драгоценности и редкие книги, экземпляры трёх своих частно изданных книг в подарок; но всё же ничего не говорило о страстном ухаживании.

Не было и ничего, в чём бы Джим вёл себя по отношению к Патриции иначе, чем к другим. С нею он также пил, “умирал” и играл в свои бесконечные игры. “Мы могли сидеть в баре, вспоминает Патриция, – и он мог выдать вдруг эти совершенно неожиданные экспромты совсем без повода, типа “Однажды ночью я уснул при свете полной Луны, а когда я проснулся, я увидел над собой лицо матери, смотревшей на меня сверху. Что ты об этом думаешь? Как ты думаешь, что это значит?” Он всегда испытывал людей, всегда пытался увидеть, как сильно вы стараетесь приноровиться к нему или как вы собираетесь ему противодействовать. Он никому не доверял. Кажется, он никогда не верил мне, когда я говорила, что люблю его. Я понимаю, что он слышал это от каждой женщины, с которой когда -нибудь спал. Но я, однако, имела в виду именно это. Даже при том, что, я чувствовала, когда я говорила ему, что люблю его, я тем самым давала ему оружие против себя, которое он мог опустить мне на голову. В первый раз, когда я сказала о том, что чувствую к нему, он ответил: “Ну вот, теперь ты меня любишь и, наверное, я никогда не смогу избавиться от тебя ”. Я спросила: “Ты хочешь избавиться от меня, да, Джим?” Он просто улыбнулся, закрыл глаза и сказал: “Нет”. А потом он сказал мне, что любит меня. Возможно, он это и имел в виду ”.

Ночь середины лета, 1970-й год. В викторианской готической квартире Патриции горят свечи. Объявили свадебную церемонию. Колдуньи, или Wiccans – не сатанисты; они поклоняются древним силам природы, Триединому Божеству, Великой Матери и её мужскому воплощению Лорду, Бодающему Богу. Это была религиозная традиция, предшествовавшая христианству и иудаизму, и, по мнению многих исследователей, была пережитком древней религии.

Колдовская свадьба, – объясняла Патриция, – это смешение душ в кармической и космической плоскостях, которая оказывает воздействие и на будущие инкарнации двух связанных душ: смерть их не разделяет, и данная клятва “всегда в поле зрения Божества”. Патриция говорила Джиму, что, согласно легенде, Генрих VIII и Анна Болейн поженились по колдовскому ритуалу – возможно, отчасти и по этой причине.