Призрак в машине - Грэм Кэролайн

— Мы могли бы продавать ее, — сказал Николас. — Нажили бы целое состояние.

— В нее гадят овцы.

— Нет. Овцы добавляют в нее минеральные вещества. — Николас вынул из кармана горсть мелочи и сунул туда носовой платок. — Думаю, нам следует бросить в ручей деньги. Как те, кто бросает их в римский фонтан Треви.

— Дурачок, они делают это, потому что хотят вернуться.

Но Николас бросил деньги все равно. Швырнул в воздух пригоршню мелочи. В ручей посылался сверкающий дождь; его капли легли на песчаное дно и начали искриться и подмигивать.

К вечеру деревенские дети тщательно достали все монеты. Николас и Калли больше не вернулись в Форбс-Эббот. В отличие от отца Калли. Главному инспектору уголовного розыска соседнего Костона предстояло узнать эту деревню как следует.

Глава четырнадцатая

Как у всех деревень, у Форбс-Эббота имелись свои недостатки. Увы, кроме изящных домиков микрорайона Барретт с окнами из закаленного стекла и красивыми уличными фонарями, нескольких прекрасных старинных домов с собственными участками и тщательно восстановленных коттеджей девятнадцатого века, здесь были и муниципальные дома[88].

К счастью, эти дома (всего их было около двадцати), стоявшие полумесяцем, были выстроены на окраине деревни, так что на них можно было не обращать внимания. Конечно, там жили люди, которые настаивали на своем праве входить и выходить, но почти все они имели машины, ездили за покупками в магазины сетей «Асда» или «Теско» и местный «Всегда готов» посещали редко. Остальные ворчливо признавали, что почти во всех домах есть хорошо ухоженные палисадники, а на окнах висят чистые занавески. Некоторые из этих домов были приватизированы и обзавелись красивыми парадными и облицовкой из искусственного камня. И все же тех, кто здесь жил, считали отверженными.

Большинство арендаторов муниципальных домов не имело об этом понятия. Впрочем, если бы нашелся смельчак или глупец, который сказал бы им об этом в глаза, они бы даже не почесались. Но имелось одно исключение. Пожилые родители не слишком приветливо встретили Аву Гаррет, вернувшуюся с Ближнего Востока на восьмом месяце беременности. Ссоры начались почти сразу; можно было ожидать, что с рождением ребенка в семье настанет мир, но увы… Мать Авы, с трудом поднимавшаяся по лестнице и стоявшая в очереди на получение отдельного бунгало, несколько раз решительно поговорила по телефону с кем-то из служащих муниципалитета, и когда Карен исполнилось шесть месяцев, родители переехали. Ава осталась единственной владелицей современного дома с двумя спальнями и центральным отоплением, к стоимости аренды которого добавлялся местный налог. Однако она не испытывала за это благодарности властям; наоборот, была недовольна. Перемена номера дома и переименование его в Рэйнбоу-Лодж[89] только сбили почтальона с толку. Соседи, смеявшиеся над ее претензиями, не всегда относились к ней плохо. Когда Ава осталась одна, на первых порах ее приглашали выпить чаю и поболтать, а временами ставили на крыльцо корзинку овощей. Ближайшие соседи даже предлагали в случае крайней необходимости посидеть с Карен. Но мало-помалу выяснялось, что Ава предпочитает не давать, а брать. Постепенно люди поняли, что их просто используют, а потому перестали предлагать ей свою помощь. Аву это не удивило. Продолжалась та же история. Все хорошие, пока получают то, чего хотят, а потом не ударят для тебя палец о палец. Даже если ты будешь гореть на костре.

Но в утро после выступления в Церкви-за-Углом никаких мрачных мыслей у Авы не было. Она сидела за кухонным столом и чувствовала себя почти счастливой. За последнюю неделю случились две важных вещи, которые были способны изменить ее судьбу. Последней стала встреча с Калли Барнеби, воскресившая былую веру Авы в успех на подмостках. Эта молодая актриса все понимала. Задавала толковые вопросы и мотала на ус то, что говорила Ава. О господи, а ее муж даже делал заметки!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ее возьмут в театр в качестве консультанта. Причем в настоящий театр, а не в какую-нибудь мерзкую дыру в Сохо, битком набитую парнями в куртках, расписанных всеми цветами радуги, которые смотрят на тебя и дрочат, прикрываясь «Ивнинг стандард». Она думала о том, какой будет плата. Ей могут предложить определенную сумму, будут обращаться в случае надобности и приглашать на каждую репетицию. В таком случае она будет настаивать, чтобы ее привозили и увозили на такси. Или на служебной машине. Нужно поставить себя с самого начала, иначе никто не станет тебя уважать.

Ава закурила первую сигарету за день, начала разбирать почту и выудила из нее объявление о распродаже ковров в Пиннере[90]. На его обороте она написала слово «Алмейда», подчеркнула его, погрызла кончик ручки, а потом добавила: «Веселое привидение». Первым делом требовалось достать текст. Тратить деньги не хотелось, но дело того стоило. Фильм, который Ава видела по телевизору год-два назад, запомнился ей плохо. Тем более что пьеса (о существовании пьесы с таким названием Ава слышала впервые) могла быть совершенно другой. Когда люди снимают экранизации, они переделывают все на свете.

«Одежда». В шоу-бизнесе это жизненно важно. Нельзя явиться в театр в тех скучных тряпках, которые ты надеваешь, когда идешь на службу в церковь: обычные юбки или брюки, стеганый жакет и старое пальто из верблюжьей шерсти. К счастью, кое-какие деньги у нее были. Несколько дней назад на нее пролился золотой дождь. Именно это и было ее второй удачей. Точнее, предзнаменованием. Звезды сулили ей то же самое: «Встреча с незнакомцем может расширить ваши горизонты».

Ава решила поехать за одеждой в Уэст-Энд[91]. Она уже видела, что входит в театр и сражает всех наповал, как во время просмотров в былые дни. Платье выше коленей — ноги у нее еще неплохие — и пальто в тон. Или сногсшибательный белый брючный костюм с блузкой бирюзового или аквамаринового цвета, сережки и желто-коричневые босоножки, купленные на распродаже у Дольчи и еще лежащие в коробке в задней части шкафа. Кроме того, нужно будет купить красивый «дипломат», где будет лежать ее экземпляр «Веселого привидения».

«Волосы». Ава погрызла ручку и приписала: «Подрезать кончики плюс сполоснуть». Конечно, цвет не должен быть слишком легкомысленным. Ее натуральные тускло-мышиные волосы были высветлены краской «Земляничная блондинка», но для данного случая это не годилось. Ава решила воспользоваться краской «Осенние листья», позволявшей добиться каштанового оттенка с пепельно-серыми полосками, чтобы подчеркнуть свою компетентность и искренность… Затем Ава сделала паузу и на мгновение вспомнила (слава тебе господи) недавно умершую мать. Единственный разумный совет, который могла дать ей миссис Бантон, заключался в следующем: «Если волосы будут в порядке, все остальное приложится». Тут Ава верила матери и по сей день, хотя волосы самой миссис Бантон вечно торчали в стороны, как ржавые опилки, напоминая сверхновую звезду.

Она затушила сигарету в блюдечке с жидким джемом и налила себе еще чаю. Наверху Карен топала в туфлях, которые получила от одноклассницы в обмен на выполненное домашнее задание. «Смешные туфли, — подумала Ава. — Даже ужасные. Тусклая черная кожа, ремешки на щиколотках и высоченная платформа, делающая их похожими на ортопедические».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Валяй, валяй, — сказала она, когда девочка гордо вошла в переднюю дверь. — Авось свернешь себе шею. — Карен могла знать, что выглядит смешно, но ей хотелось носить то же, что носят другие. Аве это никогда не приходило в голову.

Платный жилец Рой спал наверху. Он жил в Рэйнбоу-Лодже уже восемнадцать месяцев. Сразу после выхода из Костонского детского дома. Конечно, соседи выдали Аву. Не могли подождать. Она ведь и так катается как сыр в масле, верно? Получает социальное пособие, пособие на ребенка, пособие на оплату жилья, имеет кучу всяких других льгот, а еще сдает дом в поднаем и прикарманивает плату. Ну и что? «Каждый хочет пить какао», как справедливо говорил Фред Карбой (инвалид, незаконно подрабатывавший по ночам в «Такси Кокса»), стойко отбиваясь от крючкотворов соседей.