Дельфания - Владимир Лермонтов

— Еще как! — приговаривал я, прожевывая хрустящую рыбу. — Видишь ли, я не взял с собой денег, не думал, что так надолго задержусь. Но, честно говоря, моя самая сокровенная мечта — это вот так жить где-нибудь в лесу или на берегу моря, а может быть, даже на острове, затерянном в океане, вдали от суеты мирской и людской. Боже мой! Какое счастье: созерцать закаты и восходы, слушать пение птиц, наблюдать за природой, облаками, красотами, в которые каждый день наряжается мир и которые никогда не повторяются. Наблюдать, как растут цветы, вдыхать их аромат, а главное, чтобы у меня внутри, в моей душе воцарился наконец безбрежный покой, как на озере в тихую погоду. И тогда небо отразится в моей душе! — Я прикрыл глаза, пытаясь представить Дельфании как можно более ярче свою мечту, а она лишь засмеялась и сказала:

— Ты прямо поэт, вот-вот заговоришь стихами.

— Ты не понимаешь, Дельфи! — погрустнел я. — Ты странствуешь по морским просторам, наслаждаешься свободой, природой и тебе трудно представить, что такое наша безумная жизнь с тысячами, миллионами своих условностей, обязательств, правил, установок. Я ненавижу учреждения, бумаги, справки, квитанции и так далее. А никуда от этого не денешься. Сколько раз я пытался вырваться на волю так, чтобы напрочь оторваться от цивилизации, но будто неведомая сила вновь и вновь возвращает меня и тыкает носом в то, что более всего я ненавижу. Я чувствую себя бессрочным пленником цивилизации, которая цепко держит меня в своих кандалах. Это прямо-таки проклятие!

— Да нет, Вова, просто ты должен знать, что высшие силы тебя не отпустят, как ты выразился, на свободу, пока ты не сделаешь свою работу среди людей. Потому как всякий человек, который идет духовным путем, свыше получает определенную миссию, ибо Всевышний именно руками этих людей и совершает на земле Свой план. Посему не отчаивайся, ты получишь желанное одиночество и свободу, но лишь после того, как поможешь другим подняться на более высокую ступень духа.

— Ты коснулась, Дельфи, темы, болезненной для меня, ведь ты, я так понял, не хуже меня знаешь, каково сейчас духовное состояние общества, — произнес я и подбросил в огонь несколько палок. — Честно говоря, я разуверился в том, что небесное людям вообще нужно. Знаешь, еще в конце девяностых годов в России был такой подъем, что я необычайно воспрянул духом и поверил, что наша страна действительно пробуждается и начинает новый, подлинно духовный путь. Но потом все это прошло, да и люди постепенно так были зажаты новым, а точнее диким экономическим порядком, что им сейчас не до высших материй, лишь бы, как говорится, на кусок хлеба заработать. А меж тем небольшая кучка людей безмерно обогатилась, и с такой скоростью, что западным бизнесменам и во сне не приснится. Ведь на западе заработать можно лишь на том, что в конечном счете улучшает и развивает их экономику, повышает производство, а у нас все разрушается, а кучка людей обогащается. Так что, Дельфи, я не вижу перспективы.

— Ты не прав, Вова, я знаю ЧТО более всего заставило прийти к такому разочарованию, но поверь мне, в России скоро все изменится. Скорее МОЖЕТ измениться, если те, кто слышит, чьи сердца не затуманены мраком, пороком и невежеством, будут для этого трудиться.

— Я уже все это слышал, — выговорил я с неким раздражением. — И я тоже пытался что-то изменить, но все остается по-прежнему, если не хуже.

Я помолчал, и Дельфания также притихла, давая мне время высказаться, так как видела по моему лицу то, что притронулась к больному месту моей души. — Хорошо, — наконец прервал я молчание.

Что ты мне предлагаешь делать для этого?

— Ты должен делать, Вова, то, что делаешь — писать книги. Это твоя главная работа, а точнее, призвание на земле. Твои книги будут пробуждать в людских сердцах веру в добро и любовь, в возможность счастья и новой радостной жизни.

— Дельфи, ты наивный человек! Кому нужны мои книги? Видела бы ты книжные прилавки — чего там только нет! И в первую очередь раскупаются боевики, детективы, криминал и так далее. Мои книги на прилавках — как глас вопиющего в пустыне. Я вот уже две книги выпустил — и что? — спросил я и сам же ответил. — Ничего! Есть книги и поинтереснее, чем мои, и вообще…

— Ты недооцениваешь себя, Владимир, у тебя талант, во-первых, а во-вторых, у тебя есть одна особенность, о которой ты не подозреваешь, потому что не можешь увидеть себя со стороны и разобраться в себе.

— Ты меня заинтриговала, Дельфи, так как мне казалось, что во мне нет ничего особенного.

— А вот и есть! — проговорила Дельфания с игривой улыбкой, пытаясь вывести меня из мрачного состояния духа. — Ты опережаешь время на семь, а то и на десять лет. Ты, например, что-нибудь делаешь и ждешь от людей, общества реакции, то есть понимания и признания, — его нет и ты уходишь в сторону, бросаешь свое дело, думая, что оно никому не нужно и что ты ошибся в правильности своих действий. Но ведь проходит несколько лет, и вдруг то, что ты отринул, становится нужным всем и важным для всех. Вспомни, как ты строил часовни, которые сначала были никому не нужны, а потом стали необходимы всем до такой степени, что тебя даже стали оттеснять от твоего труда.

Я поджал губы, понимая, что она права.

— Так и с твоими книгами, которые, как ты говоришь, никому не нужны, хотя я в это не верю, потому что и сейчас их читают, и уже сегодня, даже, может быть, в этот самый вечер они помогли какому-нибудь человеку найти себя и поверить в доброе и светлое. Если ты бросишь на полпути свое дело, не дождавшись пока оно разовьется и не даст результатов, то ты будешь глупцом, который посадил фруктовые деревья и, не дотерпев до того времени, когда они принесут плоды, оставил их и ушел, почитая, что ждать фруктов — безнадежное занятие.

Дельфания посмотрела на меня так выразительно, как учительница на ученика, и я не обиделся на слово «глупец», потому как она действительно была права.

— Ты никогда не задумывался, почему именно здесь ты живешь? — спросила Дельфания и бросила на меня странно острый взгляд.

— Бог ведает, Дельфи. Но если честно, то что-то всегда влекло меня именно в эти края. Впрочем, вся моя жизнь проходит под каким-то влиянием свыше. Я чувствую это воздействие, и прежде всего в том, что я воспринимаю мир не так, как все. Более остро, глубоко, что ли? Откровенно говоря, Дельфи, это мое сверхвосприятие — просто мой крест. Не пожелаю никому иметь такую психику и чувствительность. Люди живут и знать не знают, ведать не ведают об этом, порой и мне так хочется быть, как все! — заключил я не без грусти.

Дельфания вдруг подошла ко мне и в знак утешения положила мне руку на плечо.

— Не надо, Дельфи, меня успокаивать.

— Совсем не собиралась тебя жалеть, — произнесла она и посмотрела на меня с торжественной улыбкой, что было не подходяще для данного момента. — Хочешь, я расскажу тебе твою главную тайну? — Слово «твою» было произнесено с ударением.

— Какая еще может быть тайна? Мне кажется, уж о себе я все знаю, — произнес я и некоторое мгновение спустя нарушил тишину. — Но если у тебя есть что-то интересное, я слушаю.

— Кое о чем ты уже догадывался, но не смог выстроить логическую цепь.

— Дельфи, не говори загадками.

— Хорошо, — произнесла она и, заняв свое обычное место у костра, с более серьезным выражением лица продолжила. — Ты знаешь, что твои шотландские предки — барды — были наследниками друидов.

Эта тайная каста жрецов обладала многими чудесными знаниями и свойствами. С особым почитанием они относились к природе, лесу, деревьям, горам — потому и у тебя такое страстное желание жить среди первозданной природы.

— Действительно, я чувствую природу, горы и лес. А с деревьями я общаюсь как с разумными существами, которых считаю своими добрыми друзьями.

— Это естественно, ведь друиды все свои занятия и тайнодействия проводили в священных лесах и относились к деревьям как к одушевленным существам, наделяя их чертами людей. На самом деле жизнь растений глубоко таинственна и мистична. Друиды знали, что у каждого растения есть своя душа, и потому чувствовали с деревьями особую духовную связь, родство. На самом деле в любом человеке глубоко в физиологии спрятано ощущение родственности с деревьями. До вас дошел уникальный гороскоп друидов, в котором каждому человеку в зависимости от времени рождения предписывается то или иное дерево.

— Странно, Дельфи, я ведь этого не знал, но пользовался силой, мудростью и целительной энергией деревьев.

— Как раз в этом ничего странного нет, коли твои предки этим искусством владели в совершенстве. Эти знания перешли к тебе вместе с генами. Но на самом деле друиды свои знания не записывали, а сообщали из уст в уста, и потому у своих учеников вырабатывали феноменальную память. Кроме того, они владели даром Слова, то есть умели изменить по своему желанию будущее. Тебе передались некоторые сверхъестественные качества твоих предков. Именно потому ты и смотришь на мир по-иному нежели все, оттого и ощущаешь на себе давление высших сил, которые ведут, направляют тебя в определенное русло, понуждают к тому или иному действию, поступку, шагу. Но даже не это главное. Важно то, что твои предки — друиды получили знания от дочернего центра культуры, который основали посланники черноморской працивилизации в Шотландии.