Ночь, когда она умерла - Анастасия Эльберг

— В этом нет ничего смешного. Он может серьезно навредить тебе, если захочет.

— Как именно? Лишить меня денег? Невелика потеря, да и вряд ли он станет заниматься такими вещами. Или, может, он захочет забрать у меня бизнес? Тоже вряд ли, потому что он не станет связываться с людьми, которые мне покровительствуют. Может, он решит заказать мое убийство? — Он погладил меня по волосам. — Что еще он может сделать? Самое драгоценное сокровище ему больше не принадлежит.

— Тебе тоже, — напомнила я.

— Это уже детали.

Я помахала рукой перед лицом, отгоняя сигаретный дым, и через пару секунд приняла решение в пользу того, чтобы тоже закурить. Вивиан поднес к моей сигарете зажженную спичку.

— Знаешь, о чем я подумал? — спросил он. — Если ты говоришь, что твой импульсивный невротик Уильям может как-то мне навредить, то, может, мне не стоит ссориться с ним? Мы встретимся и поговорим. К примеру, сходим в один из ваших клубов, выпьем, выясним отношения как взрослые люди.

Я выдохнула дым и улыбнулась.

— По-моему, ты не пьешь?

— Ради мирных целей я могу выпить рюмку водки. А, может, и две. Правда, есть одна деталь, о которой следует упомянуть заранее. Если в трезвом состоянии у меня есть серьезная проблема с тормозами, и я могу сказать и сделать все, что угодно, то после пары рюмок водки мои тормоза отказывают полностью. Уильям не против мужчин?

Я расхохоталась.

— Боюсь, что против. Он в твоем вкусе?

— Если честно, я до сих пор не определился со своими вкусами в плане мужчин. Но после двух рюмок водки это уже не важно.

— Уильяму двух рюмок для этой цели будет недостаточно.

— Мы нальем ему столько, сколько будет необходимо. — Он поманил меня пальцем, и я, потушив сигарету, придвинулась ближе. — Ты бы к нам присоединилась?

Он провел ладонью по моей спине от лопаток и ниже, остановившись на пояснице.

— В качестве наблюдателя? — поинтересовалась я.

— На первых порах. Я уверен, тебе было бы интересно посмотреть.

Его ладонь опустилась ниже, и я, выдохнув, прикрыла глаза.

— Разумеется. Я бы оценила.

2011 год

Мирквуд

Мои мать и отец были единственными детьми в семьях с достатком гораздо выше среднего, поэтому их брак был спланирован задолго до того, как они узнали, что это такое. Родители обвенчались, когда им обоим было по шестнадцать. Через два года они зарегистрировали брак официально, через год родилась я, а спустя восемь лет они расторгли брак, устав друг от друга и от бесконечных ссор. Небогатым людям часто кажется, что основные проблемы уходят своими корнями в безденежье. Конечно, в чем-то они правы, ничего не могу сказать — я не знала, каково это: не иметь денег. У меня было все. Всегда. Кроме одного, пожалуй: любящих друг друга родителей. Отец был пусть и очень удачливым банкиром, но совершенно холодным в общении человеком, из которого нельзя было даже силой вырвать ни единого нежного или доброго слова. Он считал, что мужчина должен приносить домой деньги, и это его основная задача. Он был спокоен, уравновешен и очень гордился тем фактом, что ему досталась такая прекрасная жена. Прелесть жены заключалась в том, что она была красива той дьявольской красотой, которая не сводит с ума разве что слепого, а также в состоянии ее отца и моего деда, крупного нефтяного магната.

Недостатков у жены было больше, чем прелестей. Во-первых, она была не просто озабочена своей внешностью — она была буквально помешана на ней. Мама проводила долгие часы в косметических салонах, магазинах и тренажерных залах. То время, которое у нее оставалось, она тратила на мужчин. Это был ее второй недостаток. И третьим ее недостатком был темперамент, который, собственно, и объяснял любовь к мужчинам и в какой-то мере оправдывался внешним видом — разве красивая женщина, которая, помимо всего прочего, знает силу своего обаяния, может быть не темпераментной?

Мама красила ногти в тон домашних кимоно, а кимоно, в свою очередь, должны были соответствовать цвету мебели и стен в той комнате, где она принимала гостей. К завтраку она даже в шесть утра спускалась накрашенной, причесанной и благоухающей. Смысл существования мамы заключался в ней самой и во мне. Когда я подросла и пошла в школу, на мне были платья от лучших дизайнеров мира, а мои туфли стоили таких денег, что бедная семья могла прожить на эту сумму как минимум две недели. Мама, к тому времени уже известный модельер (хотя тогда марка «Гвен Астер» еще не стоила таких денег, каких она стоит теперь, пусть и являлась знаком отменного качества и идеального вкуса), водила меня на приемы и показы мод, где пили дорогое шампанское и блистали бриллиантами. Водила без отца, так как он постоянно работал. На месте отца были другие мужчины, каждый раз разные, но как на подбор — мужчин мама умела выбирать не хуже, чем правильный тон помады, нужные туфли или фасон вечернего платья, а, может, даже и лучше.

«Маленькая Иззи» получала в подарок швейцарский шоколад, изготовленный в количестве десяти экземпляров — только для тех, кто мог позволить себе его купить, эксклюзивных кукол и ворохи дорогой одежды. В обмен на всю эту прелесть с меня брали обещание «ничего не говорить папе». Маленькая Иззи ничего не говорила папе, потому что тогда еще ничего не понимала.

Поняла она позже, уже после того, как отец ушел из дома, предварительно выплатив маме до цента все, что требовал ее адвокат — помимо приличной суммы, которую подразумевал надлежащий пункт брачного контракта. «Он прохлопал свое счастье, Изольда», говорила мне мама, когда мне было шестнадцать, и мы сидели на кухне ночью за бокалом вина. Я не стеснялась ни пить, ни курить при ней, не боялась рассказывать ей самые личные вещи, даже те, которые касались моего первого опыта с мужчиной. И не могла представить, что может быть иначе. «У мужчин это хорошо получается — хлопать ушами в тот момент, когда нужно ухватиться за счастье и не отпускать его. Если хоть один из них сказал бы мне: „Я не отпущу тебя“, то я бы осталась. Но что-то подсказывает мне, что мне этого не скажет никто».

Конечно, в чем-то мама была не права. Но эта фраза так крепко врезалась мне в память, что я возвращалась ней регулярно. Думала я об этом и теперь, выбравшись из ванны и разглядывая себя в большое зеркало. Мужчины будут дарить подарки, клясться в вечной любви и обещать золотые горы. Но фраза «Я не отпущу тебя», после которой хочется возвращаться к человеку еще и еще, а потом не уходить вовсе, для них слишком страшна. Маме так никто и не сказал ее. Да и мне тоже. Ну, да о чем я? Кажется, сегодня я пообещала себе не думать о ерунде, и планировала поразвлечься. Я не развлекалась уже целую вечность. Саймон и Вивиан — не в счет.

Я внимательно оглядела лицо, собрала волосы, рассмотрела шею и повернулась к зеркалу спиной, пытаясь поймать отражение. Еще никогда в жизни я не была так довольна своим внешним видом. Шрамы испарились, а кожа вернулась в то состояние, когда ей еще не нужны были услуги пластического хирурга. Хотя, конечно, я не страдала комплексами, связанными с внешностью. Мама научила меня любить себя и относиться к себе как к произведению искусства, как к иконе — как снаружи, так и изнутри — и требовать такого же отношения от мужчин. Требовать было лишним — и внешне, и внутренне я была полной копией матери, и мужчины начали смотреть на меня еще до того, как я «получила законное право отвечать», то есть, до того, как я стала совершеннолетней.

Женщины тоже смотрели на меня. В основном, с завистью. Поэтому у меня никогда не было подруг. Они не могли понять, как я при такой озабоченности своим внешним видом не думаю о том, что у меня кривые ноги или маленькая грудь, и не имею подруг для того, чтобы сравнивать их с собой и облегченно вздыхать, осознавая, что на свете есть более уродливые, чем я, создания. Реже они смотрели на меня с желанием, и я всегда отвечала тем же: часть маминого темперамента досталась и мне, и я считала глупым отказывать себе в чувственных удовольствиях. Если не считать редких приступов меланхолии, я находилась в полной гармонии с собой.

Подумав, я решила, что не буду надевать выбранное до этого длинное платье, и остановила свой выбор на коротком и более откровенном. Длинное выглядело бы более игриво, но мне впервые за много лет хотелось, чтобы все мужчины (а мужчин в клубе было больше, чем женщин, и я это знала) смотрели на меня неотрывно и раздевали глазами. И еще мне хотелось, чтобы в этот момент там присутствовали и Вивиан, и Саймон. Конечно, такое вряд ли произошло бы, но эта мысль доставляла мне удовольствие, несмотря на то, что я уже давно не видела смысла в подобных вещах.

Почти все столики в клубе были заняты, и Колетт, взяв у меня плащ, провела меня к сцене, где оставалась пара мест.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я, с удовольствием наблюдая за тем, как в нашу сторону поворачиваются головы мужчин. — В прошлый раз вы говорили мне, что у вас проблемы со здоровьем.