Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт - Ирвинг Стоун

Рождество и Новый год она провела в постели, обложенная подушками. Отец поставил ей в углу комнаты рождественскую елку, а врач разрешил раздать семейные подарки на ее глазах в рождественское утро.

Джон словно сошел с ума: он растрачивал их последние быстро таявшие сбережения на щедрые подарки для нее, начиная с жемчужных серег и кончая шелковым домашним халатом ультрамаринового цвета, который она поспешила снять по той причине, что он придавал ее лицу зеленоватый оттенок.

К концу третьей недели она встала с постели и попыталась сделать несколько шагов по комнате, но ноги подкашивались, как после рождения Лили. Тяжело опираясь на руку мужа, она волочила ноги по мягкому ворсистому ковру, мечтая о том, чтобы простоять час или два, но уже через пять минут была рада вернуться в постель. Каждый день она съедала все, что приносила Мейли, желая скорее поправиться, прибавить в весе и возобновить работу с мужчинами. На третьей неделе января она уже была в состоянии провести целый день на ногах. Она всячески старалась скрыть от врача свою беременность, а он в свою очередь подчинился ее молчаливому желанию держать этот факт в тайне еще некоторое время.

Слушание затянулось на три месяца, истощив терпение нации. В последние дни января появились признаки, что дело идет к концу. Джон не разрешил ей присутствовать на последних заседаниях, но мужчины не смогли убедить ее не участвовать в написании заключительного выступления. Это сводящее все воедино заявление оказалось наилучшим плодом их сотрудничества, каждый из четырех внес свою долю в анализ событий. Документ начинался с описания приезда Джона в Калифорнию; упоминал об амуниции, провианте, денежных средствах и медикаментах, предоставленных ему военно-морским флотом, чтобы помочь в завоевании; излагал историю войны с Мексикой и капитуляцию мексиканцев в Калифорнии; в нем говорилось о событиях, которые привели к конфликту. Показания и представленные за три месяца документы были тщательно изучены, расхождения и неточности выявлены.

На первый взгляд Джесси питала уверенность, что, хотя суд может вынести приговор — «виновен» по двум второстепенным пунктам обвинения о невыполнении приказов и поведении, нарушившем военную дисциплину, для обвинения в бунте нет оснований.

На следующее утро никто не работал. Семья собралась на поздний завтрак: Джесси и Джон, Элиза и ее муж, Томас и Элизабет Бентон, ее младшие сестра и брат. Они шутили по поводу взбитых яиц и кофейного кекса, не спеша оделись и вместе отправились в зал суда за несколько минут до полудня.

Джесси гордилась Джоном, когда он встал и хорошо модулированным голосом зачитал свое заключительное заявление. Ее уверенность возрастала по мере того, как он читал пункт за пунктом, выстраивая убедительную аргументацию оправдания. В четыре часа, когда подошло время прервать заседание, суд разрешил ему продолжить представление своего дела, и он говорил еще час, при этом его голос становился все более гортанным и все более твердым. В конце его выступления она сидела затаив дыхание, в то время как он завершил красноречивое обращение, которое, как и доклады о двух первых экспедициях, было плодом их сотрудничества:

— Мои действия в Калифорнии были порождены высокими мотивами и желанием оказать пользу обществу. Мои научные работы сделали кое-что, чтобы открыть Калифорнию моим соотечественникам. Целью моих военных операций было завоевание без капли крови, мое гражданское управление было нацелено на общественное благо. Я предлагал здесь сопоставить Калифорнию во время моего правления в качестве губернатора с наиболее благополучными штатами Соединенных Штатов. Я предотвратил гражданскую войну против коммодора Стоктона, отказавшись присоединиться к генералу Кирни, намеревавшемуся выступить против него, и выразил готовность выйти в отставку из армии. И теперь я готов выслушать решение суда.

Присутствовавшие в зале зааплодировали. Даже шеренга судей казалась удовлетворенной, словно они верили, что услышанное ими достойно отражало сложное дело. Джесси расслабилась. Волнения остались позади, они оправдали себя самым лучшим образом. Она уже поднималась вместе с частью присутствующих, когда твердым тоном и с глубокой горечью ее муж воскликнул:

— Господин председатель, я не могу окончить дело без последнего заявления!

«Боже мой, — подумала Джесси, — что произошло? Что он собирается делать?»

— Несомненно, осложнения в Калифорнии должны быть расследованы, — громко сказал Джон, — но как? Путем преследования не подчиненного, а главных виновников; путем преследования не того, кто предотвратил гражданскую войну, а того, кто был готов разжечь ее. Если я виновен в том, что принял пост губернатора от коммодора Стоктона, то тогда он повинен в том, что возложил на меня этот пост; и в любом случае, было ли это преступно или нет, правительство, знавшее о его намерении назначить меня и не запретившее назначение, потеряло право преследовать нас! Я считаю трудности в Калифорнии комедией трех ошибок: во-первых, неправильных приказов, отправленных отсюда; затем несправедливых претензий генерала Кирни, в-третьих, действий правительства, поддержавшего эти претензии. И последнюю ошибку я считаю самой большой.

Окончив говорить, Джон неловко стоял около своего стола. У Джесси словно оборвалось сердце. Она вскочила и, ослепленная слезами, устремилась по центральному проходу. Вся их хорошая работа растоптана. Неуверенность, спрятанная глубоко в сердце Джона Чарлза Фремонта, предала его.

Когда она добралась домой, ее целый час тошнило, но она смогла выдавить из себя лишь комок желчи. Она чуть не упала на колени, если бы не крепкие руки Мейли, державшие ее за талию.

Мейли помогла ей пройти в спальню и уложила в постель. Джесси делала вид, что спит, когда несколько часов спустя в комнату вошел ее муж. Даже с закрытыми глазами она могла представить себе его лицо — помрачневшее, искаженное стыдом из-за срыва на заседании суда. Однако она знала, что он готов скорее умереть, чем признаться, что поступил неправильно и навредил сам себе. Она тихо лежала, когда он скользнул под одеяло и лег рядом с ней. Ей хотелось повернуться к нему, обнять, успокоить его, удалить поцелуями невыплаканные слезы, разгладить морщины, избороздившие его лицо. Она не осмелилась, боясь, что не выдержит сама, расплачется, показав тем самым всю трагичность его ошибки, ведь он противопоставил себя членам суда и в последний момент предстал перед нацией заносчивым и наглым человеком. Выстроив блестящую защиту и доказав, что он правильно действовал в Калифорнии, он в последнюю минуту продемонстрировал тот самый характер и образ действия, которые за истекшие три месяца стремились выставить напоказ генерал Кирни и военный департамент.

Она не разлюбила его из-за этой вспышки; она любила его, скорее как любит мать заблудшего непослушного ребенка. Не могла она и показать, что горюет за него и хотела бы пригреть на своей груди его непутевую голову. Надо дать поработать времени и встретить с открытым забралом последствия и не навредить их отношениям, показав мужу, что она жалеет его. Хотя он не шевелился и лежал рядом как каменный, она чувствовала, что он не спит, и понимала, какие он испытывал муки, мысленно воспроизводя случившееся в зале суда. Она делала вид, что спит, — лучше, чтобы их разделяла эта холодная тишина.

Наконец она услышала долгожданное ритмичное дыхание. Некоторое время она спокойно лежала, потом встала, надела стеганый халат и тапочки, спустилась в кухню, где сварила чашку крепкого кофе, а затем поднялась в библиотеку отца. Она участвовала в написании оправдательных документов, теперь она должна написать обвинительный документ, вновь просмотреть свидетельства против ее мужа. Составив список показаний, изложив их черным по белому, она подготовила себя к тому, чтобы примириться с приговором военно-полевого суда, начать жизнь с новой отправной точки. Она боялась за Джона, сможет ли он вынести приговор о виновности по всем пунктам обвинения, не будет ли его реакция настолько сильной, что навредит ему еще больше. Ради их обоих она должна быть готова к самому худшему.

В камине еще тлели угли. Джесси подбросила щепу, а затем целое полено и, стоя у огня, растирала свои бледные тонкие пальцы. Когда пальцы согрелись, она села в старое кресло, придвинула пюпитр и стала быстро писать.

Было нетрудно составить внушительное дело против полковника Фремонта, поскольку обвинения звучали в ее ушах целых три месяца. Она припомнила двадцать два пункта предъявленного обвинения, начиная с трехдневного пребывания на Соколином пике, помощи американцам в Мексике, восставшим под «флагом медведя», участия в захвате Калифорнии, принятия капитуляции мексиканцев, не имея на то соответствующих полномочий, вплоть до обвинения, согласно которому Джон отказался сдать командование армейскому офицеру, присланному военным департаментом.