Чепель. Славное сердце - Александр Быков

Тут старик развернулся к магистру, вздел руки с деревянной клюкой к небу и возголосил:

— Небом и землёй проклинаю тебя, находник!!! Не будет тебе места ни на земле, ни на небе!!!

Магистр рванул коня напрямик к нему, всей громадной тяжестью сбил старика огромным своим чёрным конём, а хотел ещё иссечь мечом, но уже не доставал, поскольку старик лежал на земле. И всё кружил над ним и топтал, крича, распаляясь, не видя ничего вокруг… Стражники ломжицкие косо переглядывались между собой, видя бесноватого магистра и представляя, что с таким начальником можно запросто не сносить головы. Не столько искали, сколько кривились. «На стариков безоружных кидается — вовсе не человек!» Всадники кружили на дороге напротив схорона Любомира и Янки. Времени найти беглецов им не хватило.

Один из них вдруг вскрикнул и упал с торчащей из плеча стрелой. Остальные подоставали оружие. Бац! Ещё одного вынесло из седла. Магистр Олаф, настигая стражников, прогремел:

— В атаку! — стражники вяло поскакали навстречу подоспевшему небольшому отряду.

Вершислав и его товарищи продолжали стрелять, у них это неплохо получалось, ещё один неприятель упал. Все вместе: Вершислав, Брыва, Горобей, Кудеяр, Прытко, сакс Рихард и даже Торхельд, Смиргун и Никола (!), которые уже скинули скоморошьи наряды, были в кольчугах и с оружием, уже представляли, видимо, не смешное, а устрашающее зрелище. Польские стражи решили не связываться, отстали от магистра, и вовсе отъехали в сторону и скрылись в лесу. Они, наверно, не нашли причины, чтобы биться. Что-то не так было в панстве-воеводстве Ломжицком.

Магистр на громадном коне хоть и один, но грозно приближался горой брони и острой стали. Вершко поглядел на Брыву:

— Давай, Брыва, завали его…

— Добро старшой! Это по мне! — Брыва пошевелил бровями, перекинул из-за спины богатырское копьё и, заслонясь круглым щитом, пустил коня навстречу германцу.

Будто две горы столкнулись на дороге. Раздался мощный лязг и грохот. Шлем с синим конским хвостом улетел в высокую сухую траву у дороги. Магистр распростёрся в пыли, и, поднимаясь, бешенно озирался вокруг. Холодея внутри, обнаружил, что он с его стороны остался один. Левая рука, с которой был сдёрнут щит онемела, похоже, вывихнута. Он остановился в окружении десятка своих смертельных врагов. Он видел направленные на себя горящие ненавистью, осуждением и приговором взгляды. Всё гудело и плыло перед глазами. А цель и смысл его собственного пребывания в этих местах и на этой дороге, в этом безжалостном кольце стали ему вдруг совершенно непонятны…

А Брыва развернул коня, перехватил расщеплённое копьё и, подъехав сзади, тупым концом, как дубиной, стукнул магистра по темени, оглушил его в третий раз.

С поверженного магистра содрали доспехи, повязали. Приготовились казнить.

А тело Стрыйдовга подобрали для погребального костра.

Вышли из леса Любомир и Янка. Вернулся с конями Дивак. Все вместе погоревали над старым волхвом. Уронили слёзы в пожухлую траву.

Рихард подошёл к Вершко.

— Мы квиты, main russ kamrad…

— Прощай, Рихард, и прости за всё… Благодарим тебя все за помощь. Может когда свидимся… — Вершко крепко пожал ему руку. — А хочешь у нас оставайся. Будешь нам всем за доброго товарища…

— Меня ждёт моя родина… я ей задолжал, засиделся… в гостях. Никого в том не виню. Всё происходит, как должно произойти. Каждый должен выпить свою судьбу до дна… А ты Вэршислав… тобой могут гордиться. — Рихард улыбнулся. — буду помнить тебя… и ты меня вспомни… Прощайте!

И каждый в отряде пожал Рихарду руку. И тот всё так же в монашеской ризе с мечом на боку вскочил на коня. Откинув капюшон, он со смешанным чувством печали, стиснувшей почему-то его саксонское сердце, и одновременно с облегчением на душе двинулся домой, не торопясь и не оглядываясь.

Долго-долго, целых две седмицы до прибытия нового пана-наместника в Ломжу местные жители наблюдали жуткую картину рядом с дорогой из Ломжи на Вызну. Между верхушек двух придорожных полусогнутых берёз висело привязанное за ноги, чуть не порванное пополам, исклёванное падальщиками, без глаз и без лица, большое тело когда-то грозного германского магистра. И никто его не снимал.

А Срыйдовга отвезли на старинное капище в глубине Беловежской пущи. Сложили костёр в человечий рост. Собрались ученики волхва и простой народ. И когда огонь пылал горой и душа волхва уходила вверх — тучи снова разошлись окном, чтобы не мешать его душе, просинело небо и громыхнул вдалеке прощальный Перунов раскат.

В начале листопада* в харчевне на берегу Варяжского моря обсуждали новости. Слухи о битве в Англии и гибели знаменитого конунга норвежского Харальда Сурового взбудоражили весь свет. Кто не знал отчаянного забияку, свергателя императоров, самого страшного викинга, самого удачливого воина?! Его не стало! Он погиб в битве за обладание английской короной. Погиб в бою, как и хотел, как и было ему должно. Может только раньше, чем думал… А норманнскому королю Вильгельму повезло больше. Пришёл и перебил всех англичан, которых недобил Харальд. Конечно, может быть, как доказывали вильгельмовцы, был виноват западный ветер, что после такого жаркого лета дул беспрерывно и сильно со стороны островов и не пускал корабли нормандцев плыть с побережья через Ла-Манш. Но рыбаки и торговцы утверждали, что ходили в Англию в это время, только переменными курсами, приходилось лавировать. Можно было попасть в Англию, если захотеть. А Вильгельм не поплыл раньше, а задержался и предоставил возможность викингам и англичанам друг друга перебить. Выходило, что рассчёт Вильгельма победил храбрость Харальда. Вот и всё, нет больше безумно храбрых викингов, волков морей…

Ну, оно так и спокойнее, а то всё набеги творили, грабили, убивали…

Вершко отодвинул пустую миску. Наваристый борщ приятно согревал нутро, и промозглая, холодная и сырая погода уже не казалась такой зловещей и неприветливой. Рослый худощавый мореход, сидевший напротив, тоже взялся за второе блюдо — гречневую кашу с гуляшом. Мясо было хорошо разваренное и вмеру посоленное, с чесночком. Солёные огурчики аппетита добавляли. Трапезничали энергично, кусая полным ртом толстые ломти чёрного печного хлеба, как положено молодым, крепким и голодным мужчинам.

— Так что, Вершко, у меня набрана команда, пойдём пока к данам. Принц дацкий Гамлет звал раньше в гости, а я приеду торговать. Если захочешь, иди ко мне. Буду очень рад!

Вершислав поглядел на собеседника. Худой Любомир, почти как тогда, как из погреба вышел. Только в глазах появились непокорные огоньки. Лицо стало суровее и решительнее. Взгляд жёстче. В движениях проснулась сила. Сейчас даже больше на князя похож. А княжить не хочет…

Не всё, видно, умещалось в голове Вершко:

— Дело хорошее… А что нашим сказать?

— Ничего не говори. — мореход продолжил вполголоса. — Нет меня! Пока… Если только к капитану Стриженю на корабль наниматься приведёшь кого-нибудь, и только наших проверенных людей. Не хочу, чтобы слухи ползли, чтобы знали, где я с семьёй своей. Я хочу, чтобы мои дети и моя жена жили счастливо, да, вообще, просто ЖИЛИ. А то как угрозу своей власти сочтут. А сил достойных противопоставить нет. Кто слишком многого, не по своим силам хочет и сразу, может получить «ничего». Вот как Харальд.

— Так можно к Лютобору гонца снарядить. Лютобор приведёт войско домой.

— А кто его пропустит… не гонца, гонец, понятно, может и тайком, — Лютобора с войском. Договор же подписан с Изяславом. Он же «помощь» мне «прислал»… Я-то понадеялся, что наша дружина поможет мир водворить на Руси…

И представь, что я сейчас вспомню о княжестве, приду к наместнику киевскому в Берестье. Он скажет: «У меня свой князь». А к Изяславу без дружины за спиной, что просить? Всё обратно отиграть? Он откажет, скажет: «Подожди, моё дело не доделано». Представь, что я в Киеве и начну поднимать людей, Лютобор с войском развернётся против Изяслава. Сколько крови прольётся! Надо будет пожертвовать кем ещё? Тобой? Твоими друзьями? Многими нашими лучшими людьми. Все наши погибнут! А скольких погубим мы! И не известно, что всё станет по-моему. Вместо мира на Руси учиним разорение.

И ещё я не хочу менять веру своего отца и деда, она мне во всём хороша. А сейчас смотри: все князья надеются на христианство. А что христианство? Какие люди — такая и жизнь. Вот мы с тобой не пойдём воевать, и, таким образом, окажем миру большую услугу, проявим ко всем милосердие… Даже и простим некоторых своих врагов, другов и недругов, кого можно простить. Для того, чтобы так поступить, не обязательно быть христианином. Можно быть просто… человеком. Людей только наших жаль… А кто такая эта Любава?

— Это из Древлян разорённых женщина спаслась. Мы детей-то подобрали по дороге тогда, зубр их вывел. Это её дети оказались. Она двоих немцев в Древлянах заколола и потому от людей отреклась. Она и меня выхаживала, а потом и Бранибора так же, как меня, подобрала… Мне привиделось, что она Перуница…