Колыбельная для эльфа - Ольга Хрипина-Головня

— Очень вкусно, — невозмутимо ответил он на немой вопрос в глазах Целительницы. — А по Названной я не соскучился. Мне, знаешь ли, в этой дороге вообще скучать не приходится.

— Я заметила, — Амарисуна прищурилась и наклонилась вперед. — Что же такое скрывает наш вечно серьезный, неразговорчивый эльф?

— Ничего, — пожал плечами эльф. — Ничего такого, что ты… должна сейчас знать.

Возникшая за спиной разносчица поставила на стол тарелки с едой и кружку воды.

Целительница едва слышно вздохнула и взяла в руки ложку.

Пока она ела, Мориан неторопливо пил из кружки — по заверениям хозяйки постоялого двора на редкость приятный и бодрящий напиток. По мнению Амарисуны — простую воду с ароматом ягод, которые еще и вылавливать надо.

— Мориан, — вспомнила девушка наполовину сон, наполовину кошмар. — А кто такой Силель?

— Не знаю, — вполне искренне отозвался Мориан. — Это эльф?

Суна пожала плечами.

— Может быть, это и не эльф. Может быть это вещь? Никогда не слышал?

— Нет. Но зато нашел, пока ты, спала кое-что интересное. Доедай быстрее и покажу, — загадочно ответил Мориан.

Амарисуна недоверчиво посмотрела на эльфа.

— Меня ожидает какой-то подвох?

Эльф подпер голову рукой.

— Странная ты, Амарисуна. Когда надо бежать — принимаешь бой, когда бояться не надо — готовишься к драке.

Мориан погладил Целительницу по руке и Суна поперхнулась.

— Не стоит бояться меня, — неожиданно серьезно закончил эльф. — Если кто-то и сможет защитить тебя, то это я.

— Ага, в смысле сам в земельку закопаю, чтобы другим не досталось, — пробормотала эльфийка, торопливо доедая.

Мориан тяжело вздохнул.

— Можно вопрос?

— Спвавивай, — невнятно отозвалась Амарисуна, пытавшаяся откусить от куска хлеба. Хлеб был если не позавчерашний, то долго пролежавший на открытом воздухе точно.

— Почему ты все-таки согласилась, чтобы я был твоим провожатым? Я не спрашиваю, почему ты помогла мне в святилише, но почему ты поехала со мной?

Мориан помедлил и коснулся пальцами руки Суны. Девушка вскинула на него глаза, но руку не убрала, и они так и остались сидеть, напряженно касаясь друг друга кончиками пальцев.

— Потому, что я тебе поверила.

— Но тебе противно видеть рядом Изгнанника? — продолжал допытываться Мориан. Девушка честно прислушалась к себе.

— Уже нет. Но…

— Но? — подался вперед эльф. Суне показалось, что сельтены за соседним столиком очень внимательно к ним прислушиваются.

"Но ты сказал, что кто-то из тиа предатель, и я боюсь, что могла все же ошибиться в тебе, и на самом деле предатель — ты", — хотелось ответить Амарисуне. Вместо этого, понизив голос, она спросила:

— За что тебе поставили клеймо, Мориан?

Эльф убрал руку и обхватил кружку.

— Представь, — помедлив, ответил он, — что однажды, внезапно, твоя жизнь полностью меняется. Нет никакого пути назад, неизвестно, что впереди и ты вынужден просто засыпать и просыпаться, не зная, что ждет тебя в следующий день. Ты захотела бы говорить именно об этом в тот момент, когда у тебя появился соплеменник, собеседник, который не косится на твое клеймо?

— Ты не можешь ответить, да? — Суна отодвинула свою тарелку в сторону.

— Да, — признался Мориан. — Я не сделал ничего намеренно, поверь. Но моя история тебе… не нужна.

— Знаешь, я очень не люблю выезжать за пределы своей земли, — помолчав, сказала Целительница. — Мне неуютно в путешествиях, мне плохо вдали от своего дома. Не представляю, что должен чувствовать тот, кто не может вернуться в свою землю.

Эльф откинулся на спинку стула и внимательно, оценивающе, посмотрел на девушку.

— Поела? — неожиданно бодрым голосом спросил он, как дверь закрыл за последним разговором. Суна, настроившаяся на откровенные рассказы о жизни, недовольно поморщилась.

— Поела.

— Тогда идем, — эльф встал из-за стола и протянул Амарисуне руку.

Девушка с трудом отодвинула массивный стул.

— И кто только такие вещи делает, — проворчала она, оперевись на руку Мориана. Надорвешься, пока с места сдвинешь.

— Ничего-ничего, — усмехнулся мужчина. — Ты еще не была у аргов. Представь: один длинный стол и две скамьи. Зажут тебя с обоих боков — и сиди себе, пока все не наедятся и не наговорятся.

Целительница только хмыкнула. Уже у двери ей показалось, что на нее кто-то пристально смотрит, но, когда она обернулась, то увидела лишь сельтенов, доедающих ужин, одинокого арга, да троих сельтов.

— А куда мы идем? Спохватилась Целительница уже снаружи, вглядываясь в спутившуюся темноту. Было сыро и от земли тянуло холодом, предвестником грядущих заморозков. Небо было черным и беззвездным, одинокая луна, казалось, смотрела прямо на Целительницу — вдумчиво, пристально, печально.

Мориан показал прямо, на дорогу.

— У меня есть здесь одно любимое местечко. Пожарище на самом краю села.

— Пожарище? — удивилась Амарисуна. — Нет уж, я лучше снова спать лягу, — Суна развернулась обратно в сторону постоялого двора.

— Идем, — эльф потянул девушку за собой — та только ойкнула.

— Что за прихоть? — недовольно проворчала Амарисуна, когда Мориан выпустил ее руку. Под ногами подчавкивало и девушке показалось, что ее левый сапог немного протекает.

Эльф улыбнулся краешком губ.

— Спят уже все, — продолжала бубнить Амарисуна, вглядываясь сияющие темными пастями окон домишки. Мимо по обочине прошуршала какая-то тень.

— В "Поющем источнике" вечер только начинается, успокойся.

— Знаешь, что удивительно? — Суне показалось, что кто-то идет за ними, и она оборвала фразу. Девушка резко обернулась, но увидела лишь задумчивую кошку, которая, сверкнув глазами, метнулась с дороги к забору.

— За все время, что мы провели рядом, я так и не поняла, какой ты.

Амарисуну все-таки не покидало ощущение сверлящего спину взгляда. Она покосилась на эльфа — может, тоже заметил что-то? Но Мориан смотрел прямо пред собой и был так задумчив, что она не была уверена, что он расслышал ее последнюю фразу.

— Ты говоришь, что-то делаешь, улыбаешься, но я не понимаю, какой ты на самом деле, — повторила Амарисуна. — Даже тот случай в Умбариэле… я все равно не понимаю. Не понимаю ничего.

Мориан неопределенно хмыкнул. Суна, поняв, что ответа не дождется, насупилась, ругая себя за излишние эмоциональность и откровенность.

Дорога стала сужаться, дома закончились, и по обе стороны дороги выросло поле — топкое, темное, неприглядное. Шагов через четыреста, впереди, уже начиналась полоса леса. А перед ней, подсвеченный лунным светом, стоял дом причудливой, искривленной формы.