Рабыня Гора - Джон Норман

У правого края выстроенной вдоль линии шеренги стояла Этта. Рядом – Марла, потом Донна. Я – между Донной и Бусинкой. Дальше – Чанда, и у левого края – Лена.

– Не хочу я бегать на потеху деревенщине, – твердила Бусинка. – Я была свободной.

– Я тоже была свободной, – сказала я.

– Но теперь ты рабыня.

– Ты тоже! – выпалила я.

– Бусинка хочет еще кнута? – спросила Лена.

– Нет, госпожа, – поспешно ответила та. Лену Бусинка боялась. Почти с самого начала ее – в основном из практических соображений – поручили заботам Лены. Впереди Лены ставили на цепи, под ее надзором Бусинка обычно выполняла то, что ей прикажут.

Захватив леди Сабину, мы вернулись в лагерь, укрытый в ложбине, куда не так давно привел меня, свою новую рабыню-варварку, мой хозяин. В первый же вечер леди Сабину, сорвав с нее одежду, опрокинув навзничь, привязали, как до этого и меня, вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой. В тот самый миг, когда от ее тела отняли раскаленное железное клеймо, она утратила какую бы то ни было политическую ценность. Отныне она рабыня. Отвязав, ее швырнули к ногам хозяина.

– Надо дать тебе имя. Сабина… Сабина… – задумчиво проговорил он. – А! Твое прежнее прекрасно подходит для рабыни.

– О, нет, нет, хозяин! – разрыдалась она.

– У тебя было очень удачное имя. Казалось бы, имя свободной женщины, но в нем пряталось имя рабыни. Теперь его секрет раскрыт, ты можешь, не таясь, носить свое истинное имя, то, которое подходит тебе лучше некуда. И я властью хозяина нарекаю тебя…

– Прошу тебя, хозяин! – Ее душили слезы.

– …Бина! – провозгласил он.

Она рыдала, спрятав лицо в ладонях. Горианское слово «бина» означает бусы рабынь.

– Надеть на рабыню Бусинку сирик! – приказал хозяин. И тут же на шее его новой рабыни защелкнули легкий блестящий ошейник. С него свешивалась цепь с наручниками – их надели на ее тонкие запястья – и на скользящем кольце изящные браслеты для щиколоток, в которые и заключили прелестные ножки рабыни Бусинки. Теперь она совершенно беспомощна, скована в движениях и очень красива. На меня сирик никогда не надевали.

Обнаженная, спутанная сириком, она пала на колени перед хозяином и подняла на него глаза. На ноге ее красовалось свежее клеймо – обычное на Горе, изображающее будто бы вычерченную от руки первую букву слова «кайира», что по-го-риански значит «рабыня». Ее била дрожь. Теперь от тысяч сестер по несчастью ее не отличает ничто. Она в рабстве, как и они.

– Здравствуй, рабыня Бусинка, – проговорил хозяин.

– Здравствуй, хозяин, – как и подобает, она откликнулась на свое имя.

Они смотрели друг на друга: он, улыбаясь, – сверху вниз, она, дрожа, – снизу вверх. Он ее хозяин.

– Может, помнишь, Бусинка, – заговорил он, – как несколько дней назад в один прекрасный вечер некая свободная женщина сурово наказала рабыню?

– Ты знаешь об этом? – удивилась она.

– Мы следили за лагерем, все видели, – пояснил хозяин, поглядывая на коленопреклоненную, скованную сириком девушку. – Выпороли ее как следует.

– Да, хозяин, – прошептала Бусинка.

– Насколько я помню, преступление рабыни заключалось в том, что ей захотелось мужских объятий.

Выпрямив спину, как и положено прелестной рабыне, Лена стояла рядом.

– Да, хозяин, – подтвердила Бусинка.

– Безусловно, – продолжал Клитус, – свободная женщина вольна наказывать рабынь.

– Да, хозяин.

– Но с тех пор свободная женщина сама стала рабыней. И теперь находится здесь, в лагере.

– Да, хозяин.

– И наказанная ею рабыня тоже здесь.

– Да, хозяин, – отвечала, дрожа, скованная цепями девушка.

– А тебе хочется оказаться в объятиях мужчины? – спросил он.

– О, нет! Нет, хозяин! – вскричала Бусинка.

– Так, – протянул хозяин. – Значит, и в этом лагере есть рабыня, виновная в преступлении.

– Кто она, хозяин? – спросила Бусинка.

– Ты!

– Нет! – вырвалось у нее.

– Ты! – повторил он.

– В чем мое преступление?

– В том, что не желаешь мужских объятий. Она ошеломленно воззрилась на него.

– Видишь ли, – продолжал он, – в нашем лагере не желать мужчин – преступление для девушки.

Хозяин обратился к одному из мужчин: – Принеси Лене плеть! – И, повернувшись к Бусинке, объявил: – Рабыня, за свое преступление ты будешь наказана.

– Я готова, хозяин, – отчеканила Лена.

– Не забывай эту порку, – выговаривал Бусинке хозяин, – ты должна хотеть мужчин. К тому же тебе полезно на себе испытать, что значит быть битой. Как ты поступила с Леной – так она теперь поступит с тобой. Может, получше осознаешь, что ты ей сделала. Может, пожалеешь, что не была добрее.

– Она пожалеет, хозяин, – пообещала Лена, облизнув губы.

– А теперь оставляю тебя на милость Лены, – объявил хозяин. – Будем надеяться, что твои будущие хозяева и хозяйки будут относиться к тебе добрее, чем относилась к своим рабыням леди Сабина из Крепости Сафроникус.

– Не оставляй меня с ней, хозяин! – закричала Бусинка. – Она убьет меня! Убьет!

– Вполне возможно, – бросил хозяин, уже совсем было собираясь уйти, но вдруг снова повернулся к испуганной коленопреклоненной рабыне. – А еще, – добавил он, – памятуя о твоем характере и о твоем прошлом, надеюсь, что эта порка станет для тебя чем-то вроде посвящения в рабыни. – Он бросил на нее суровый взгляд.

– Да, хозяин, – не отрывая от него глаз, проронила она.

– Когда тебя высекут, тебя снова спросят, хочешь ли ты мужских объятий. Полагаю, ты дашь утвердительный ответ. Если же нет – тебя высекут опять, а потом снова и снова – и будут бить всю ночь.

– Я дам утвердительный ответ, хозяин, – прошептала Бусинка.

Хозяин повернулся и пошел прочь. Ушли и все мы, оставив ее наедине с Леной.

– Ну а теперь ты хочешь мужчину? – схватив Бусинку за волосы, спросил ее хозяин немного погодя.

– Да, да, да, да, хозяин! – рыдая, твердила несчастная. С нее сняли сирик.

– Иди к мужчинам! – приказал хозяин.

– Да, хозяин.

И она поползла на четвереньках, протянула руки к одному из воинов, подняла на него полные слез глаза, моля: «Прошу тебя, хозяин, возьми Бусинку».

Тот, схватив за волосы, поволок ее в темноту. В этот вечер мы не ложились, пока Бусинка на коленях не попросила каждого из воинов обладать ею. Последним, вняв ее мольбам, ею овладел хозяин. А потом, снова надев сирик, ее швырнули к скале. К ней пробралась Этта и, укрыв попоной, принялась баюкать и утешать, приговаривая: «Бедная рабыня».

А мы, рабыни, отправились спать.

– Бегите! – крикнул, опуская факел, мужчина.

Мы бросились врассыпную.

Бешено озираясь в темноте, хватая ртом воздух, я остановилась среди стоящих на сваях соломенных хижин, ярдах в пятидесяти от линии.