Рабыня Гора - Джон Норман

Вот он, мой хозяин – сидит скрестив ноги у огня, ведет с Турнусом неспешную беседу.

И все же сотни дам из самых родовитых семей Ара, многие из них – очень богатые, отчаянно искали близости с Клитусом Вителлиусом.

И я их не осуждаю. Будь я свободной женщиной Ара – тоже жаждала бы его объятий. Ни перед чем не остановилась бы, приняла бы любые условия. Как, наверно, и любая настоящая женщина. Конечно, лучше на любых условиях иметь настоящего мужчину, чем полумужчину или вообще никакого. Мужчины – хозяева. Сильному мужчине женщина обязана подчиниться. Не многим женщинам достанет сил пренебречь возможностью связать себя с настоящим мужчиной. На самом деле в глубине души каждая настоящая женщина мечтает быть покоренной настоящим мужчиной. Древний этот инстинкт неискореним – и если ты красива и женственна, он безраздельно владеет тобою.

– Раздевайся, – говорил обычно мой хозяин родовитым свободным дамам, искавшим его расположения. И женщина раздевалась, и он оценивающе разглядывал ее. Не понравится – отошлет ее, плачущую, восвояси, швырнув ей рабский балахон. Не вызовет недовольства – укажет на стоящий на полу кубок с вином рабынь, который она, преклонив перед ним колени, жадно выпьет. В эту ночь ей, точно рабыне, предстоит услаждать его плоть. Утром она, обнаженная, приготовит и подаст ему завтрак. Отдохнув, он снова потешится ею, а потом отошлет, наградив монетой – медной или серебряной, в зависимости от того, хороша ли была она ночью. И облаченная в роскошный свой наряд свободная женщина выйдет из его жилища с гордо поднятой головой. Еще бы – ее соизволил коснуться Клитус Вителлиус. Некоторые дамы утверждают, что получили от него золотую монету. На такую можно купить несколько девушек вроде меня. Иногда, не желая возвращаться домой, девушка умоляет его оставить ее своей рабыней. И тогда, отдавая себя в рабство, она скрепляет собственноручной подписью грамоту, ни отменить, ни оспорить которую отныне не в силах. Теперь она рабыня. Таких девушек Клитус Вителлиус держит около себя несколько дней, а потом дарит друзьям или продает. Интересно, жалеют ли они о своем выборе потом, когда, надев наручники, их на привязи уводят от него? Им суждено пожизненное рабство, цепи и плети – их удел, воля мужчин – закон. Что у них впереди? Унижение, рыночный помост, где их выставят мужчинам на обозрение, продадут с молотка. Потом – череда хозяйских рук, пойдут от одного к другому, а крепким хозяевам укрощать таких не впервой. Что их ждет? Тяжкий труд, жесточайшая дисциплина, тело их – всегда к услугам мужчин. А кому-то из них суждено испытать ошеломляющее чувство покорности, с трепетом осознать, что принадлежишь мужчине, что ты в полной его власти, что должна склониться перед ним; кому-то посчастливится познать любовь, безмерную, ни с чем не сравнимую любовь, что дано изведать лишь бесправной, беспомощной, порабощенной женщине. Но не об этом чаще всего думает девушка, когда ее впервые волокут на цепи на рыночный помост. Я взглянула на хозяина. Неотразим. Говорят, надеть его ошейник – мечта едва ли не каждой рабыни Ара.

Случается, свободные женщины срывают с себя покрывала. Раздирая одежду в клочья, прямо среди улицы бросаются к его ногам, моля надеть на них ошейник. Вот такой это мужчина.

Свобода – шепчутся между собой родовитые дамы Ара – не слишком высокая цена за десяток дней в ошейнике Клитуса Вителлиуса. Хоть миг побыть в его объятиях – за это и постылой свободы не жаль.

Но ведь, наверно, хоть по закону они свободны, а я – нет, такие женщины – прирожденные рабыни? А если они прирожденные рабыни, так почему их не закабалят? Если ты рождена рабыней, зачем тебе свобода? Что-то тут не так. Рабство – разве не этого они жаждут? Вот он, мой хозяин. Да найдется ли на свете женщина, которая рядом с таким мужчиной не почувствует себя рабыней? Ведь он – прирожденный хозяин. Для такого любая женщина – рабыня. Почти каждая с радостью променяет свободу на его цепи.

Вот почему женщины Ара, точно распаленные самки зверя, извиваются по ночам на своих ложах, грезя о Клитусе Вителлиусе, вспоминая во тьме его взгляд, его походку, его руки, нутром чувствуя: он – хозяин.

– Рабыни, приготовиться! – прокричал селянин. Сгорая от желания, я не отводила глаз от хозяина. Броситься бы к нему! Но за линию ступить нельзя.

Турнус походя, шутки ради возбудил меня, а удовлетворить было некому, вот я и терзалась неутоленным желанием, несчастная рабыня.

Броситься бы к хозяину! Но за линию ступить нельзя. Может, я, хоть и землянка, прирожденная рабыня? Хочу его!

Как ни стремились к этому женщины Ара, подруги у Клитуса Вителлиуса не было никогда.

Да мне кажется, никогда и не будет. Он – Клитус Вителлиус. у него есть рабыни.

Он всегда будет держать своих женщин в ошейниках. Я люблю его!

– Когда факел опустится, – объявил, поднимая зажженный факел, селянин, – бегите.

– Да, хозяин, – ответили мы.

– Потом я воткну факел в землю. Отсчитаем двести ударов сердца. – Он указал на стоящую поблизости местную рабыню. Пару лет назад работорговцы выкрали ее в каком-то поселке за сотни пасангов к западу отсюда. Турнус купил ее в Аре и, привязанную к повозке, приволок в Табучий Брод. Рослая, широкобедрая, с крупными щиколотками, голубоглазая блондинка – довольно симпатичная. Позади нее, положив ладонь на ее левую руку, стоял один из людей моего хозяина. Другую руку он просунул под ее короткую шерстяную тунику. Он будет считать удары сердца. Девушка стояла босиком, шея дважды обмотана туго завязанным обрывком грубой веревки. Так помечал своих девушек Турнус. Да, у такой, пожалуй, сердце будет биться медленно и ровно. – После двухсотого удара вас начнут ловить.

Сколько времени потребуется на то, чтобы воткнуть в землю факел и отсчитать двести ударов сердца? Пожалуй, в погоню за нами пустятся минуты через три. Я взглянула на девушку. Губы чуть приоткрыты. Я разозлилась. Млеет под рукой мужчины! Даже слегка прижалась к нему спиной! Значит, сердце будет биться быстрее. В конце концов, она рабыня, как и мы. Взяли бы боска, считали бы удары его сердца! А то вон как возбудилась, нам совсем не останется времени прятаться! Пожалуй, больше двух минут и не получится. К тому же, как только закончат отсчет времени, как только тело ее сослужит свою службу в качестве секундомера в вечернем состязании, она будет принадлежать ему, так что неудивительно, что она так возбудилась. По-моему, это нечестно. Но что сетовать! Что честно, что нечестно – решают мужчины. Как им нравится – так и сделают. Мужчины решают. Женщины подчиняются. Хозяин есть хозяин. Рабыня есть рабыня.

У правого края выстроенной вдоль линии шеренги стояла Этта. Рядом – Марла, потом Донна. Я – между Донной и Бусинкой. Дальше – Чанда, и у левого края – Лена.