Рыбалка в море Демонов - Майкл Ши

подвигах и приключениях ходили легенды. Я хочу сказать, что, сам не зная почему, испытываю прилив надежды каждый раз, когда вспоминаю о нем. Если бы вам только удалось добраться до него, найти его…

Собственные слова напомнили ему, насколько зыбка и невероятна вся затея. Плечи его поникли. Я стиснул руку волшебника, чтобы подбодрить его, и взглянул на Барнара. Тот кивнул. Подняв руку в прощальном жесте, я окликнул Камина:

– Итак, мы идем вниз, за твоим щенком, коровий король! Отправляйся домой да подумай на досуге о том, что если у тебя есть хотя бы крошечная надежда, то она связана с людьми, чью свободу ты украл и кого ты обманом заставил служить себе. Если такой расклад тебе по душе, надеюсь, ты насладишься им сполна.

Солдат с двумя зажженными факелами и целой связкой запасных подошел к нам. Приближаясь к шахте, он сделал знак, защищающий от зла, и старался не поднимать глаз от земли, чтобы даже случайно не увидеть места, куда нам предстояло отправиться.

Держа два смешных огонька перед собой, мы вступили на Темный Путь. Входя, мы ощутили легкое покалывание. Окружающая среда слегка сопротивлялась, точно вокруг нас был не воздух, а что-то липкое и маслянистое. Будучи людьми, ничего более неприятного мы не испытали. Океан боли, который неминуемо нахлынул бы на любого демона, попытайся тот преодолеть барьер заклинаний в обратном направлении, пощадил нас.

VII

Шахтовый ствол медленно, но неуклонно уходил вниз, то и дело выпуская отростки боковых штолен, но везде оставаясь узнаваемым благодаря тройной металлической колее, по которой некогда двигались вагонетки с рудой. Мы шагали через теплую рыжеватую мглу, окруженные неуловимым тошнотворно-пряным ароматом, который не только забивался в ноздри и попадал на язык, но и обжигал кожу, точно лихорадочное дыхание больного. Я мог бы поклясться, что темнота совершенно не пропускала свет наших факелов: он не рассеивался, а окружал нас двумя сверхъестественными сияющими пузырями, за пределами которых густой мрак подземелья вибрировал от присутствия невидимых существ. Между тем игра света и теней вокруг нас придавала заброшенному наследию рудокопов Западной Кузницы видимость возвращения к жизни, неверной и кратковременной. Вагонетки, застывшие под самыми невероятными углами, казалось, накренились в тщетной попытке вырвать колеса из трясины мрака, мечтая опять весело катиться по рельсам и поднимать на поверхность новые и новые порции руды. А в подсобных кузнях, вырубленных через определенные интервалы в боковых стенах ствола, брошенные молоты и опрокинутые наковальни беспокойно подергивались в упругих оковах тьмы, точно мы вторглись в их вековой сон и заставили грезить о безжалостных и надоедливых человеческих руках, не дававших им некогда ни минуты покоя. Надо всем этим нависла тишина, давящая, точно камень, который капли наших шагов подтачивали, но не могли сбросить совершенно. В то же время тишина была не совсем полной: ее переполняли непроизнесенные звуки – миллионы голосов, запертых в исполинской черной глотке и готовых в любое мгновение прорваться воплем.

Прошла вечность, состоявшая на самом деле из каких-нибудь двух часов. Как раз когда догорала вторая пара факелов, мы достигли широкой галереи. Раньше она служила маневровым парком: дюжины вагонеток все еще стояли среди паутины рельсов, некоторые из них были сцеплены друг с другом в ожидании очередного поезда, который так никогда и не прибыл. В этих вагонетках было кое-что необычное: они отличались по размеру. Кроме уже привычных, там были еще и такие, которые величиной превосходили их вдвое. Эти гиганты сгрудились у дальнего конца галереи, где шахтовый ствол, по которому мы шли, начинал новый спуск, причем под гораздо более крутым углом, чем прежде. Калибр рельсов соответствовал здесь масштабам вагонеток, значит, последние изготовлялись исключительно ради разработки именно этого отрезка шахты. В галерее гиганты сгружали жадно захваченную добычу в более удобные для транспортировки емкости, которые и вывозили ее на поверхность, к солнечному свету.

Это место нам описывали. Здесь главная жила нырнула круто вниз, одновременно утолщаясь и расширяясь до сказочных размеров. Не долго думая, инженеры Западной Кузницы во весь опор понеслись за ней в погоню.

Наступило время процветания. Город маршевым шагом двинулся через годы стабильного прогресса и надежных прибылей, раскинувшиеся перед ним, как теперь перед нами (если только нас не обманули) четыре мили циклопического подземного коридора, по которому мы без всяких помех и препятствий должны были добраться до следующего поворота шахтовой истории, совпавшего с поворотом, а точнее, вывихом главного ствола. Нам рассказывали, что он тянется еще примерно милю после разрыва, шарахаясь из стороны в сторону, и наконец обрывается над краем преисподней. Постояв немного в галерее, мы перешли на другую сторону и продолжили спуск.

Новый склон, еще более крутой, чем раньше, новый приступ гигантизма вагонеток и прочего оборудования, – в этой уже знакомой комбинации появилось что-то пугающее, ибо она показывала, какие умонастроения царили в городе тогда. Люди упивались успехом. Жила головоломными зигзагами уходила в глубину, и, судя по тому, как разработчики очертя голову кинулись за ней, сомнения, владевшие ими поначалу, развеялись и уступили место опасному возбуждению, а неконтролируемый рост шахтового оборудования выдавал усиливающуюся жажду обитателей Кузницы поскорее овладеть свалившимся на них богатством. Бедолаги! Знали бы они, что, спеша поживиться внутренностями горы, готовят лакомое угощение обитателям преисподней – самих себя.

Не успели мы одолеть и полумили подземного коридора за маневровым парком, как шпалы сделались очень скользкими. Барнар, не удержав равновесия, со всего размаха рухнул на землю, нечаянно погасив при этом факел. Пока он, бормоча проклятия на всех известных ему языках, поднимался на ноги, я прервал поток его красноречия вопросом:

– Посмотри-ка вперед. Там что, свет?

И действительно. Поначалу то, что мы видели, едва ли заслуживало названия света, – скорее то была какая-то водянистая бледность, пронизывающая вечный мрак. Но вскоре металлические колеи и стены ствола определенно начали высвобождаться из тьмы, маслянисто поблескивая, точно их покрывал лак цвета желчи. Барнар снова поскользнулся и упал, а следом за ним грохнулся и я, да так, что ни одно из его падений и в счет не шло по сравнению с моим. Особенно острую боль я испытал, когда вынужден был использовать собственный локоть в качестве тормоза, чтобы не улететь по осклизлым путям до самого дна шахты.

– Барнар, – выдавил я между двумя судорожными глотками воздуха, – за поворотом… наверняка станет еще круче… Придется нам взять… обыкновенный вонючий гребаный, язви его в душу, трос… и по нему спускаться…

Оказалось, это требует куда больше возни, чем я мог предположить. Хотя мы не сомневались, что по