Рыбалка в море Демонов - Майкл Ши

заключается в привычке к успеху. Настоящей твердости духа в нем не было. Немного наглости, и он, выпучив глаза и покраснев как рак, замер перед нами с открытым ртом, не зная, что сказать.

– Ах ты, наглец, собака шелудивая! – пропыхтел наконец он. – Ах ты, крысеныш помойный, посмотри, как зазнался. Да я тебя сейчас прикажу… Да я велю…

– О да, твое высокочтимое могущество, – отозвался я. – Прикажи. Ты же можешь приказать все что угодно. Оно и понятно, распоряжаться куда безопаснее, чем делать что-то самому. Но имей в виду. Один раз тебе удалось нас обмануть. На этом все. Мы спустимся вниз, и благодари свою счастливую звезду, что в твои сети попались мы, а не другие. Наша репутация не позволит нам отступить. Кроме того, мы не из тех, кто отказывается от вызова, даже если речь идет о таком риске, как этот. Но заплатить тебе придется ту цену, которую мы сами назначим, и учти, герои стоят дорого. Вот так-то, мордастый мешок дерьма, содомит толстопузый, прыщ на ровном месте.

Я все-таки не устоял перед искушением совместить приятное с полезным. Но церемониться с ним в любом случае было нельзя. Если бы я хоть на минуту дал ему почувствовать слабину, он снова вздернул бы нас на дыбу и под пытками вырвал согласие действовать по его плану.

Камин едва не задохнулся от возмущения. Советники сидели тихо, как мыши, всеми частями тела впитывая каждое слово, чтобы впоследствии посмаковать их с друзьями. Повелитель Кнута вспыхнул, точно сигнальный огонь, и метнул грозный взгляд в сторону стражников. Те нерешительно сделали шаг вперед, но глава Совета не мог заставить себя вымолвить ни слова.

Наступил решительный момент. Теперь Камин должен либо приказать нас казнить, либо поинтересоваться нашими условиями. Мы заранее знали, какой выбор он сделает. И все же ему потребовалось порядочно времени, чтобы проглотить предложенное мною угощение. Наконец ему это удалось, причем не без достоинства. Он опустился в кресло, посидел немного, не отрывая взгляда от пола, затем поднял на меня лишенное всякого выражения лицо и спросил:

– Каковы ваши условия?

– Я продиктую, пусть твой писец запишет, а ты потом заверишь пункт за пунктом своей личной подписью и скрепишь печатью, как полагается.

– Хорошо. Я подпишу, если… если сочту ваше предложение приемлемым.

И я принялся диктовать. Если мы выйдем из ворот Темного Пути живыми и приведем назад его сына, живого и невредимого, то Камин обязан будет дать нам по одной верховой лошади, полный комплект нового оружия на каждого, клятву, что не отправит за нами погоню, свободу Чарналу, который отправится с нами, и четырех вьючных животных.

Чарнал мне, в общем-то, нравился, однако руководствовался я главным образом желанием избавиться от Крючка Жизни, а также и других возможных чародейских ухищрений, которые он мог незаметно запустить в нас вместе с охранными заклинаниями, нашей единственной защитой в пути. Что до вьючных животных, то к их назначению я перешел, только покончив со всеми остальными подробностями. Это заняло некоторое время. Перо, поскрипывая, поспевало за мной. Наконец я дошел до главного.

– Кроме того, к спинам вьючных животных должны быть приторочены четыре седельные сумки, в которых, упакованные в мешки из самой крепкой кожи и поделенные на четыре равные части, должны лежать сорок пудов золота.

Камин, не отрывая взгляда от сложенных на коленях рук, ждал, когда я назову истинную цену. Услышав мои слова, он вздрогнул, но головы не поднял и не промолвил ни слова. Судя по тому, что мы о нем слышали, сумма вряд ли превышала одну треть его личного состояния, а на помощь из кармана муниципалитета надеяться ему явно не приходилось. Неплохо было бы, конечно, запросить две трети, но чрезмерная жадность наверняка навлечет на нас погоню, от которой мы, нагруженные тяжелой поклажей, не сможем уйти и останемся в дураках. Перо перестало скрипеть. Принесли воск и свечу. Камин по-прежнему не шевелился, и я уж подумал было, что воск застынет снова, прежде чем он на что-нибудь решится. Наконец, тяжело крякнув, он сорвал с пальца перстень с печаткой, окунул ее в воск и со всего размаха приложил к пергаменту, предварительно поставив на нем размашистую роспись по всей длине. После этого он уставился на меня ненавидящим взглядом, точно я был воплощением какой-то неведомой болезни, которая нежданно-негаданно навалилась на него невесть откуда. Желчь во мне взыграла, и я погрозил ему кулаком.

– Клянусь Черной Трещиной, Камин, – прорычал я. – Пойти бы тебе с нами. Тогда плата наверняка показалась бы слишком маленькой.

VI

Ведущие в подземный мир ворота, известные как Темный Путь, представляют собой ствол заброшенной шахты в Рудных горах, каменистом хребте, покрытом выпирающими из земли, точно кости, булыжниками, что протянулся на самой границе с пустыней. Мы добрались до него ветреным, насквозь промытым солнечным светом днем. Пока наши кони карабкались по крутым склонам, направляясь к вершине хребта, мы с Барнаром не отрывали глаз от бескрайнего голубого неба. Никто из провожатых не мог разделить владевшее нами в тот момент чувство. Вокруг нас ветер бормотал что-то, пробираясь меж голых камней пустынного края, – я всегда любил этот звук, полный грусти и тайны.

Мы уже приближались к вершине, как вдруг ехавший позади Чарнал ткнул меня в спину и молча указал на дно иссохшей долины внизу. Там, у самого подножия холмов, я увидел развалины какого-то города. В свое время он был довольно велик, но состоял из одних только деревянных строений. Уцелевшие местами стены, выбеленные солнцем и ветрами, ощетинившиеся остатками давно засохшей ежевики, приводили на память выцветшие от времени чешуйчатые панцири насекомых, болтающиеся в запыленной зимней паутине. В основном же определить, где раньше стояли дома, можно было лишь по полосам растительности, особенно буйно разросшейся там, где истлевшие бревна и доски удобрили скупую почву предгорий.

– Западная Кузница, – произнес он.

Одним словом удалось ему передать ощущение всей полноты кипевшей здесь некогда жизни: выстроенных на скорую руку таверн, полных шлюх и шулеров, горячих ночей исступленных плясок и легко вынимавшихся из ножен клинков. За двадцать лет город не успевает пустить корни, но зато может сделаться большим и многолюдным. А потом наступил день, когда здесь, высоко в горах, рудокопы углубили шахтовый ствол всего на один ярд больше, чем следовало. Пронзенная сердцевина горы содрогнулась, дала трещину и обрушилась в бездну, о существовании которой никто не подозревал. Тем, кто находился в то мгновение ближе к выходу, повезло: они смогли еще раз увидеть свет дня,