Охотники за сказками - Иван Симонов

…Вот я все и рассказал, что знал про Василия Петровича. И удивительно и радостно было нам совершенно неожиданно в лесу знакомого человека встретить.

Туманов с дедушкой над озером по бережку ходили. И Буран за ними следом. Собака первая нас заметила. За своих не признала, а гавкнула — дала знать хозяину о приближении посторонних.

Василий Петрович с ходу над нами подшутил. Не успели мы шестики на старое место поставить, как вдруг позади громко раздалось:

— Здорово, орлы!

От неожиданности я шестик из руки выпустил. Он скользнул по стенке сторожки и другие, приставленные, уронил. Застучали вразнобой. Так же вразнобой мы ответили:

— Здрас… здравствуйте!.. Здравствуйте, Василий Петрович!

А хотелось бы хорошо ответить, дружно, как учительнице в классе на приветствие отвечаем. Василий Петрович смеется:

— Что, растерялись?

За инженером поотставший от него дедушка Савел подходит, тоже над нами подтрунивает. Оба веселые. А Туманов будто снова в Чапаевскую дивизию собрался — с ног до головы военный.

На стройной и легкой фигуре бывалый френч защитного цвета на все пуговки застегнут. Кавалерийские галифе, прошитые в шагу до колена желтым хромом, проутюжены. На темно-русых, коротко стриженных волосах выгоревшая от солнца форменная фуражка по всем правилам надета.

Быть бы Василию Петровичу командиром, если не пошел бы он после войны в лесные инженеры. Рядом с дедушкой гражданский Туманов по росту — плечо в плечо. А командир Туманов каблуками сапог прищелкнет, плечами шевельнет— сразу на вершок против деда Савела вырастает. И весь в струночку, только между коленками «кавалерийский просвет» узкой прорезью прописан.

В отсутствие Надежды Григорьевны Туманов заметно храбрее и голос у него звонче.

— Как, седельце боевое мама не отобрала? — спросил он, подавая руку Леньке Зинцову.

— Упрятано, не найдет.

Василий Петрович с каждым из нас за руку поздоровался и всех по имени назвал. Не думали мы, что он нас так хорошо знает. В школе учеников полсотни с лишним — попробуй тут каждого запомнить! А Василий Петрович все-таки запомнил нас.

С Борей они, заметно, совсем на дружеской ноге. Лесной инженер даже по отчеству, Федоровичем, его повеличал, заставив Борю смутиться.

Потом Василий Петрович поинтересовался, благополучно ли мы через ржаное поле перебрались, когда из деревни в Ярополческий бор путь держали: не увидала ли нас из маленького оконца крайней избушки тетка Устинья, не отчитала ли за помятые колоски?

И откуда только ему известно, как мы поле переходили? Об этом, кроме нас да Надежды Григорьевны, никто не знает.

В разговоре Туманов охотниками нас назвал, спросил, сколько сказок «настреляли». А «охотников» мы тоже в секрете держим, только между собой это слово упоминаем.

«По глазам, что ли, он читает?» — переглядываюсь я с товарищами. А Василий Петрович наши переглядки тоже замечает и дальше удивлять продолжает.

— Хотите, — говорит, — даже день назову, когда вы домой вернуться родным обещали?

Назвал — и снова тютелька в тютельку угодил. Павка Дудочкин аж губы приоткрыл от изумления. А лесной инженер совершенно равнодушен.

— Это, — говорит, — только вам дивно, а для меня ничего особенного нет. Рядом со мной в поселке бабка Васена живет. Она в стакан с водой глядит и все кругом на сто верст видит.

Вместе с нами дед Савел Туманова слушает и только головой покачивает да улыбнется порой, если мы очень уж удивляться начнем.

— А теперь, — говорит Василий Петрович, — меня наслушались, давайте и сами что-нибудь расскажите. Ну… хоть про лесоруба с молоточком… Присядем на завалинке, — приглашает он.

Ленька и принялся припоминать нашу ночную встречу с лесорубами на битюгах.

Туманову все до тонкости хочется довести, а у Леньки на прибавку к коротенькому рассказу ничего не остается. Были ли у лесорубов какие буквы на молотке, он не знает. В облегчение себе и посоветовал:

— Лучше бы, — говорит, — поглядела бабка Васена в стакан с водой. Там все видно будет.

Лесной инженер при этом совете только пальцем под фуражкой по стриженому виску поцарапал, а у дедушки смешинки в глазах веселее пошли.

— Ладно, в стакане доглядим! — решил Туманов и пришлепнул ладонью себе по коленке. — А пока давайте мыться, бриться, в порядок после дороги приводиться.

И мы понимаем, что теперь лесной инженер хочет наедине с дедом Савелом поговорить.

О чем беседуют взрослые, всегда любопытно послушать. Но мы порядок знаем, умеем любопытство пересилить. Поэтому быстро находим каждый себе дело: Костя Беленький пошел в шалаш, чтобы сено на постели перетряхнуть, мы с Павкой Дудочкиным взялись сучья для костра заготовлять, а Ленька Зинцов с Борей под берегом с удочками пристроились. Они и слышали разговор Туманова с дедушкой.

— Из какого стакана секреты тебе известны? — спросил дед Савел и засмеялся.

— Вот из этого, — так же весело ответил Туманов и достал из нагрудного кармана френча письмо в голубом конверте.

— Ого! — оживился дедушка. — Значит, пишет Зеленый Дол? Может быть, к нам на жительство собирается?

— Тебе привет и пожелание здоровья. А насчет переезда на Белояр, как всегда, молчок.

— Да!.. — вздохнул дедушка. — Деревня, мала она или велика, все деревня, люди. И до города рукой подать. А лес — он все лес: сосны да ели. Кому охота в такую глушь забираться! Сороки — и те только летом в лесу любят жить, а на зиму все к деревне поближе летят… Да-а!.. А молодому человеку, само собой понятно, и тем более на людях быть охота… Да-а!..

Всего несколько минут тому назад веселый и разговорчивый Туманов сидел рядом с дедушкой задумчивый и безмолвный.

Ленька, выскакивая из-под берега за пойманной рыбой, видел, как он курил папиросу за папиросой. Буран, упрятав голову между лапами, лежал спокойно. Один дедушка говорил негромко, находя новые зацепы к продолжению речи, будто специально старался перебороть тишину, не дать ей силу взять.

— А у меня полвека тут прокатилось… Да-а… И никуда меня отсюда не вытянешь. Привык. Сам говорю, сам себя слушаю. И то порой бывает… Уныло одному, если дела не находишь. Ребятишки вон пришли — с ними скучать некогда. Сказки бы им рассказывать с утра до вечера, а тут эта история… Да-а… Слышишь ли, Петрович?

— Ага!

— А ты не горюнься очень-то. Может, того… И соловей в другое место перелетает, если первое гнездо его подруге не нравится. И это бывает. Может… уж если такое дело…

— Получается, что мне надо в другое место перелетать, повеселее жизни искать, — крепко затянувшись и далеко от себя отбросив папиросу, сказал инженер. — Не нравится мне это. Дурно такой поступок называется.