Губерман Игорь - Игорь Миронович Губерман

class="v">то мысль евреев уползла

в диван культуры и науки.

Плюет на ухмылки, наветы и сплетни

и пляшет душа под баян,

и нет ничего для еврея заветней

идеи единства славян.

Не терся я у власти на виду

и фунты не менял я на пиастры,

а прятался в бумажном я саду,

где вырастил цветы экклезиастры.

Еврей — не худшее создание

меж божьих творческих работ:

он и загадка мироздания,

и миф его, и анекдот.

НИ ЗА КАКУЮ В ЖИЗНИ МЗДУ

НЕЛЬЗЯ ДУШЕ ВЛЕЗАТЬ В УЗДУ

С Богом я общаюсь без нытья

и не причиняя беспокойства:

глупо на устройство бытия

жаловаться автору устройства.

Сегодня жить совсем не скучно:

повсюду пакость, гнусь и скверна,

все объясняется научно,

и нам неважно, что неверно.

Живу сызмальства и доныне

я в убежденности спокойной,

что в мире этом нет святыни,

куска навоза не достойной.

Вся история нам говорит,

что Господь неустанно творит:

каждый год появляется гнида

неизвестного ранее вида.

И думал я, пока дремал,

что зря меня забота точит:

мир так велик, а я так мал,

и мир пускай живет как хочет.

Ангел в рай обещал мне талон,

если б разум я в мире нашел;

я послал его на хуй, и он

вмиг исчез — очевидно, пошел.

Причудлив духа стебель сорный.

поскольку если настоящий.

то бесполезный, беспризорный,

бесцельный, дикий и пропащий.

С укором, Господь, не смотри,

что пью и по бабам шатаюсь:

я все-таки, черт побери,

Тебя обмануть не пытаюсь.

Из бездонного духовного колодца

ангел дух душе вливает (каждой —

ложка),

и естественно, кому-то достается

этот дух уже с тухлятиной немножко.

Пустым горением охвачен,

мелю я чушь со страстью пылкой;

у Бога даже неудачи

бывают с творческою жилкой.

На свете столько разных

вероятностей,

внезапных, как бандит из-за угла,

что счастье — это сумма

неприятностей,

от коих нас судьба уберегла.

Душа моя, признаться если честно,

черствеет очень быстро и легко,

а черствому продукту, как известно,

до плесени уже недалеко.

У душ (поскольку божьи твари)

есть духа внешние улики:

у душ есть морды, рожи, хари,

и лица есть, а реже — лики.

Во мне то булькает кипение,

то прямо в порох брызжет искра;

пошли мне, Господи, терпение,

но только очень, очень быстро.

Мало что для меня несомненно

в этой жизни хмельной и галдящей,

только вера моя неизменна,

но религии нет подходящей.

Мольбами воздух оглашая,

мы столько их издали вместе,

что к Богу очередь большая

из только стонов лет на двести.

Душа моя безоблачно чиста,

и крест согласен дальше я нести,

но отдых от несения креста

стараюсь я со вкусом провести.

Надо пить и много и немного,

надо и за кровные и даром,

ибо очень ясно, что у Бога

нам не пить амброзию с нектаром.

Чтоб нам в аду больней гореть,

вдобавок бесы-истязатели

заставят нас кино смотреть,

на что мы жизни наши тратили.

Знать не зная спешки верхоглядства,

чужд скоропалительным суждениям,

Бог на наше суетное блядство

смотрит с терпеливым снисхождением.

Я праведностью. Господи, пылаю,

я скоро тапки ангела обую,

а ближнего жену хотя желаю,

однако же заметь, что не любую.

Твердо знал он, что нет никого

за прозрачных небес колпаком,

но вчера Бог окликнул его

и негромко назвал мудаком.

Увы, в обитель белых крыл

мы зря с надеждой пялим лица:

Бог, видя, что Он сотворил,

ничуть не хочет нам явиться.

Мольба слетела с губ сама

и помоги, пока не поздно:

не дай, Господь, сойти с ума

и отнестись к Тебе серьезно.

Давай, Господь, поделим благодать:

Ты веешь в небесах, я на ногах —

давай я буду бедным помогать,

а Ты пока заботься о деньгах.

Творец забыл — и я виню

Его за этот грех —

внести в судьбы моей меню

финансовый успех.

Пылал я страстью пламенной,

встревал в междоусобие,

сидел в темнице каменной —

пошли, Господь, пособие!

Я уже привык, что мир таков,

тут любил недаром весь мой срок

я свободу, смех и чудаков —

лучшего Творец создать не мог.

В духовной жизни я такого