Зашифрованный план (Повести, рассказы) - Максимилиан Кравков

Тогда испуганно догадался, что он один. Задыхаясь в стенах воды, крикнул:

— Миша!.. — И попробовал оглянуться…

Темен Тутэй. Не прочтешь его чувств в раскосых глазах. Молча стоит. Рядом, на мху, врастяжку разлегся Петрович — лепечет неслышно и часто.

В тростниках случайно наехал Тутэй на лодку, на тело.

И тогда бормотал Петрович, и сейчас еще не кончается его долгий, беззвучный лепет.

Но Тутэй все знает. Он много жил и мудр. Видит он, как улыбкой светится заостренное и уже сереющее лицо, и знает, что в трудной дороге сейчас душа человека.

Сейчас восходит она на крутую и гладкую голубую скалу, и раскинется перед нею потом безбрежный песок, и волос, как мост, протянется через огненную реку, и озеро слез, и озеро радостей откроются перед нею.

А в конце дороги будет жилище Кудая, где находят приют утомленные охотники…

ПОБЕДА

1

С хребтов Абакана шли ноябрьские тучи, заметали снегом осенние красные поляны.

Толмачов Терентий Иванович был десятником маленького Бурлинского прииска. В этот голодный и беспокойный год прииск часто отрывался от главного стана неожиданными разрухами — отсутствием лошадей или неналаженностыо переправ. Или просто на время забывали об его существовании.

Тогда Терентий Иванович становился смотрителем и единственным начальством.

Сейчас в глухой и таежной долине реки Каменушки совершилось неслыханное для прииска событие — была закончена самодельная гидравлическая установка. Первая попытка механизировать работу!

Там, вверху, где шумел под ветром пихтач, напряженным трудом кучки людей была прокопана четырехкилометровая канава, подводившая воду к обильным золотом берегам Каменушки. Подошла вода из речки Чулыма, протекавшей много выше на таежном плато Бурлинского прииска.

Разница уровней создавала громадный напор. И струя из канавы должна была по трубам ринуться вниз, чтобы весной размывать золотоносную породу.

Затянувши потуже последний болт, Терентий Иванович похлопал озябшими руками и довольно оглянул свое хозяйство.

С крутого заросшего косогора металлическим змеем слезал трубопровод. Начинающаяся метель снежною пылью сыпала в жерла запасных труб, валявшихся как отрезки железных бревен, пудрила свежевзрытую землю, груды щепы и штабели желтых смолистых досок.

Как будто бы сделано все, подготовлено вовремя, до глубоких снегов, до трескучего холода…

Хорошо!

Терентий Иванович благодушно улыбнулся. Скобой поднялась его левая бровь, толстые губы засияли.

Лицо он брил, и от этого голова его казалась маленькой на широких откосах плеч.

И так кругло был налит он своим могучим телом, что ценители силы, глядя на него, удовлетворенно сплевывали через зубы и замечали:

— Свяжись с этим дьяволом только…

— Зашумит по весне наша машина! — подошел к Толмачову остренький старичок, приискатель Нефедов. — Сколько ни бились, а одолели!

Бились, действительно, много. Тонны тяжелого оборудования перегнали они силами крохотной своей артели за многие километры, через согры и горные перевалы.

По окрестным приискам собирали отдельные части гидравлического устройства, брошенные перед революцией прежними золотопромышленниками.

Много люди положили труда, а больше других Терентий Иванович.

— Как же это, — неустанно митинговал он на собраниях, — у старых хозяев механизмы работали, а у нас хлебный пар остался? Позор! Пользы своей понять не хотим. Давайте артель устроим, давайте гидравлику ставить! Весной все с золотом будем!

— Так-то так, — возражали ему, — механизмы, это полезно! А кто лошадей тебе даст экую тяжесть за сорок верст везти?

— Ага! — загорался Терентий. Иванович. — Как на прииске жить в домах казенных, то это мы любим! А если коня для общей пользы на день предоставить — так тягость! К чертям такую игру! Вношу предложение: всех, кто не даст лошадей, выселить с прииска!

И собрание, подожженное бушевавшим в толпе добродушным и сильным человеком, сквозь ругань и хохот поднимало руки!

Гидравлику везли так же, как недавно еще воевали с колчаковскими бандами. Без отстающих.

Но работали еще на веру, рискуя, не знали, как выйдет.

Когда же главные затруднения миновали, когда из разбросанных и отдельных костей собрался понятный скелет устройства, тогда настроение переломилось резко и целиком.

Все, даже косвенно участвовавшие в постройке, удовлетворенно почувствовали, себя пайщиками интересного и обещающего дела. Все восемнадцать старателей Бурлинского прииска, как доподлинные хозяева созданной ими установки, теперь дорожили гидравликой и любовно надеялись на нее.

К Толмачову относились по-прежнему, как свой к своему, только значительность человека оттеняли особым вниманием даже к самым простым его советам.

И все же, несмотря на почти всеобщее признание, Терентий Иванович не был вполне доволен.

Затея на Каменушке крепко и глубоко поссорила его со старым приятелем Корнеем Липатовым.

Вместе они открывали россыпь на Каменушке, вместе заложили в косогоре долины по орте[14]. Всю прошлую зиму хорошо их кормила гора. Россыпь попалась богатая, золото появлялось гнездами и сразу, с лихвой, оправдывало работу.

Оба старались поодиночке. Терентий Иванович держался своей громадной силой — за троих переворачивал породу. Липатов брал тонким знанием дела. Дед его был бергал, умерший на казенном промысле. Отец сложил свою голову в рухнувшем забое алтайской золотопромышленной компании. Корней с материнским молоком впитал всю мудрость копаческого дела.

Как-то в июньский вечер оба вылезли из своих нор, согревались на солнышке от подземного холода.

Корней пил чай. Размачивал сухари в деревянной чашке. Узловатою горстью бросал их в рот, спрятанный в клокастых дебрях усов и бороды. Упрямое жующее лицо его приняло цвет красноватой глины, с которой возился он всю жизнь. На нем заплатками белели шрамы, память о разных случайностях в его беспокойном деле.

Услышав Терентия Ивановича, он поднял на него холодные, недоверчивые глаза. Ел, не меняя позы. Точно пережевывал слова собеседника.

А Терентий Иванович говорил, зажженный мыслью:

— Так как же, Липатов? Я все обдумал, выходит славно! Чем здесь вручную рыться, давай гидравлику поставим!

— Хорошо, что говорить, — согласился Липатов, выплеснув из чашки, и посмотрел на солнце, — однако, пойти, еще до ужина покопать!

— Так я артель сколачивать буду! — крикнул вслед ему Терентий Иванович. — На собрании потолкуем…