Речи любовные - Алиса Ферней

— Дело в том, что я не способна так лгать.

— Вы хотите сказать, что, если я вас сейчас поведу в гостиницу, а уж затем в клуб, вы сможете ему все сказать, чтобы заставить поверить в обратное?

Она согласилась, что это было, мягко говоря, глупо.

— Не совсем так. Я чувствую, что следовало бы сыграть (он расхохотался при этих словах), но, как бы там ни было, не смогу.

— Если уж вы не умеете лгать… — замурлыкал он своим чудо-голосом.

Она не стала задумываться, что он хотел этим сказать, потому как слышала свое: если уж вы не умеете лгать, дело дрянь. Ей было и стыдно, и одновременно радостно, она не сомневалась, что безошибочно читает в его душе.

Она понимала все, что приходило ему в голову. Но по-своему. Он, к примеру, думал: «Иные истории нуждаются в том, чтобы их скрывали. При этом не обязательно лгать, достаточно молчать во спасение. Они относятся к области запретного, поскольку появились на свет слишком поздно, чтобы получить свободное развитие». А она слышала: «Мы будем любить друг друга тайно. Вам придется хранить наши отношения в секрете». При этом в ней начинало порхать, подобно бабочке, слово «любовники». Бывает, слова нас разрушают, порождая в нас желания и намерения такие же сверкающие, как сами слова, но, как и со слов, позолота с них слезает, и они оборачиваются весьма будничными явлениями. «У меня будет любовник». По вине этой фразы, этих нескольких слон, она пребывала в состоянии ослепления, решившись сдаться и испытывая чувство вины. Он улыбался ей, как ребенку, впрочем, она и чувствовала себя рядом с ним совсем юной. И даже стала смотреть на свои ноги при ходьбе, как делают дети. «Странно, я такая счастливая, и в то же время моя воля сломлена». Никогда прежде ей не доводилось попадать в такой эмоциональный переплет. Когда то же самое происходило у них с мужем, то есть в миг зарождения любви, она ощущала прилив сил: ей принадлежало будущее.

На улице Полина Арну почувствовала себя раскованней, чем в ресторане. Идти и говорить в ритм шагам было почти алиби и казалось ей явно предпочтительнее, чем неподвижно сидеть напротив собеседника: вся на виду, душа нараспашку. Жилю Андре также приятно было пройтись. Он весь день обливался потом — костюм его был мятым, — устал, пусть и не отдавал себе в том отчета. Он не играл, не делал ничего особенного, не красовался, а был самим собой, хотя и отбросил всякую ложную скромность. Это, в сущности, такая редкость, что она была приятно поражена. Таким он был: не исполняющим чью-то роль, не сравнивающим себя с другими, а интересным сам по себе, верящим в себя и твердым. Она чувствовала, что тушуется рядом с ним. Пока она предавалась удовольствию чувствовать его превосходство над собой, быть рядом с титаном и от того самой возвышаться в своих глазах, он увидел такси, вышел на проезжую часть и подал водителю знак остановиться.

Впервые сидя рядом с ней, так что их не разделял стол, он мог видеть ее колени, ее кожу. У нее были длинные красивые ноги. Забывшись, он слишком настойчиво разглядывал их, и она засмущалась. И хотя ей ничего не стоило подыграть ему, она не желала, чтобы ей отводили определенную роль: кокетки, жертвы либо безмозглой красотки. И даже обиделась и натянула юбку на колени.

— Не делайте этого, вы так красивы, — насмешливо попросил он.

Она снова покраснела и забилась в глубь сиденья. Получалось, что ему сходила с рук любая выходка по отношению к ней, а она была послушной и слепо следующей за этим чародеем.

— Я сойду недоезжая. Шофер доставит вас ко входу в клуб, так что вы будете там раньше меня.

Пока они ехали, ей делалось страшно. Струйки пота, стекавшие по спине, казались ей чем-то невероятным, это было доказательство ее намерений в этот вечер. А иначе откуда бы взяться страху? Она вся замерла, притаилась. Дальше все произошло так, как он и предполагал: он остановил такси, расплатился и закрыл дверцу.

— Все в порядке? — поинтересовался сладкий голос.

Ее губы беззвучно ответили: да. Она видела перед собой в зеркальце глаза водителя и была уверена: он принимает их за любовников, проведших вечер в гостинице.

Она чувствовала, что ведет себя неподобающим образом, что все ее видят насквозь. Возможно, Жиль о чем-то догадался, потому как прошептал:

— Будьте спокойны, никто не знает, что мы ужинали вместе.

Она что-то жалобно пропищала в ответ. И тогда он понял, как она хрупка, как страшится всего, увидел, сколько в ее поведении изящества, протянул руку в салон через открытое окно автомобиля и тыльной стороной ласково провел по ее щеке.

— Сегодня, когда мы будем среди друзей, подойти ли мне к вам поболтать или оставить вас в покое?

Она растерялась. Она и не подозревала, до какой степени может быть двойственной.

— Ну хорошо, посмотрим. Вижу, вы нервничаете. Но с чего?

Она подумала, что у нее есть причины нервничать.

— Я вам позвоню на следующей неделе. Она как воды в рот набрала.

— Можно?

— Да, — с глубокой радостью в сердце ответила она: он просил у нее разрешения позвонить, как великой милости. Ей хотелось, чтобы ее завоевывали, желали, упрашивали. Хотелось вкусить беспокойной и преданной нежности любовника! В минуту расставания в нем не было ни преклонения, ни беспокойства, а лишь нежность и влюбленность, как и пристало влюбленному, и она была счастлива и полна иллюзий.

V Во лжи

1

Полина Арну уже не была прежней. Ни внутри, ни снаружи. Снаружи она стала еще ослепительней, а внутри вся ушла в грезы. Оттого на нее было просто больно смотреть.

Женщина в летнем платье, в лодочках без каблуков, с желтым шарфом на шее по-прежнему производила впечатление изящной, дерзновенной и вызывающе красивой особы. Но отныне в ее жизни одним мужчиной стало больше. В миг расставания он оставил на ней свою печать. Желанная для него Полина прямо-таки источала запах чувственности. Позже тот, кто явился причиной этого, скажет: «Мы были любовниками в прошлой жизни». Он уверует в это потом, пока же предчувствует это, но молчит. Он так умело посмотрел на нее, что она в него влюбилась. Чтобы женщина окунулась в прекрасное, нужна всего лишь взаимная склонность. Ее захватило взаимопонимание, возникающее между сообщниками, она расцвела от непринужденности, сопровождаюшей веру в себя. Переживание и волнение, связанные со знакомством с Жилем, делали ее природную грацию еще более ощутимой. Жилю этот механизм расцвета женщины был знаком, и ничего нового он в этой области не узнал. Но тут было другое: чистота лица, тайна, скрытая под платьем, говорящие глаза, игра мужского и женского начал, их уловки, страхи, волнения, надеваемые ими на себя личины, вновь вернувшаяся робость, с которой было простились, дуновение свежести, ощущение возрождения, встряски, расставания с обыденностью… Во всем этом было столько головокружительного и пьянящего, что, сколько ни начинай сначала, другого пути все равно не предпочтешь. Кроме того, от него ушла жена, это тоже нельзя было сбрасывать со счетов. А новая пассия смогла удержать его на расстоянии, выказав при этом неподдельный интерес к нему. Она была робкой и без тени вульгарности, к тому же обладала тем, что ищет любовник в потенциальной любовнице: вкусом к любви. Это соединение в одном человеке стольких качеств уже само по себе было благодатью. Но смог ли он поймать ее в свои сети? Доведись ему вновь оказаться с нею рядом, он вряд ли смог бы запросто поцеловать ее.