Мое советское детство - Шимун Врочек
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Меня, наверное, дома не будет, - я пытался отмазаться. - Я к Андрюхе собираюсь, уроки делать.
А кивал. Понимаю, понимаю. А потом приходил к Андрюхе.
- Блин, Диман, - говорил Андрей в сердцах, когда А все-таки уходил. - На фига ты его позвал?!
- Я его не звал.
- Так скажи, чтобы он больше сюда не ходил!
- Сам скажи, - огрызался я. Все мои попытки намекнуть А, что ему не рады, были как с гуся вода. "А" только отряхивался и приходил снова.
И вот однажды разговор зашел о любимых книгах. А послушал нас с Андрюхой немного и сказал, что мы, конечно же, ничего не понимаем. Это все барахло. А есть такая книга, настоящая вершина. "Сейчас я вам объясню". Мы с Андрюхой уже в открытую издевались над ним, но бесполезно. "А" просто не понимал. Табличку "Сарказм" тогда еще не изобрели.
В следующий раз А принес книгу. Потом опять начал рассказывать, почему она крутая. О, боже.
Толстая книга в желтой суперобложке, перевод не помню чей (Фродо был Торбинс, кажется, а не Бэггинс). Я пожал плечами. Я почему-то не очень хотел читать любимую книгу А. Из долго подробного рассказа А я понял, что ему нравятся в книге какие-то странные вещи. Всадник на коне, который, кажется мертв, а может, не мертв. Призраки. Чей-то глаз на башне. Двое едут на одной лошади через какую-то реку -- я так и не понял, что в этом крутого. Любимым героем А был волшебник Гэндальф.
В общем, книгу я начал читать не сразу. Каждый день А спрашивал, читаю ли я, я отвечал, что да, вот-вот начну.
Но однажды я действительно взял книгу и открыл первую страницу. Книга же не виновата...
И там в книге был жуткий мрак, огромный безжалостный мир, серое хмурое небо, практически невыносимая атмосфера обреченности и угрозы. Я до этого читал забавного детского "Хоббита" с Леоновым на обложке и оказался совершенно не готов к такому повороту.
...Толстая, длинная и невероятно мрачная книга. Я даже не уверен тогда был, что она мне нравится. Я читал ее несколько дней, делая перерывы, чтобы отдышаться, и чувствовал, как гаснет свет вокруг. Книга давила на меня. Физически. Мир сжимался до нескольких ярдов вокруг, сырых камней, холода, голода, постоянного ужаса, ободранных пальцев и необходимости пройти еще шаг. И еще этот Горлум, к которому я испытывал одновременно презрение и пронзительную горячую жалость. Когда верный Сэм тащил меня к вершине Ородруина, я был уже на последнем издыхании. Я слышал шепчущий голос Кольца в своей голове: "Возьми меня. Надень меня. Ты будешь править миром. Они все недостойны тебя".
Когда мой палец вместе с кольцом (и несчастным Горлумом) падал в огненный кратер, я вздохнул с облегчением. Все закончилось. Для всех.
Кажется, в этой книге я впервые столкнулся с концепцией всесильного и практически непобедимого Зла. Зла, которое заберет твою душу незаметно, исподволь, хочешь ты этого или нет. Это было тяжелое и сокрушительное чтение. И слегка занудное, что скрывать. Но невероятно впечатляющее. Думаю, книга в тот раз мне скорее не понравилась. Но забыть я ее не смог.
"А" я не встречал со школы. Он все-таки перестал ко мне ходить, не помню, почему.
Забавно, что образ Гэндальфа у меня до сих пор немного ассоциируется с внешностью "А".
В качестве иллюстраций: 1. кадр из трилогии "Властелин колец", режиссер Питер Джексон.
2. "Властелин Колец", издание "Северо-Запад", 1991 год. Перевод Н.Григорьевой и В.Грушецкого. Тираж 100 тысяч. Информация о книге и фото обложки взяты с сайта "Фантлаб".
79. Человек, который смеется
Гуинплен (Филипп Букле) и Дея (Дэльфин Дезье) в фильме Жана Кершброна по роману Виктора Гюго.
"Человек, который смеется" (1971) . Минисериал, производство Франция.
Один из самых жутких фильмов детства. Его показывали по советскому телевидению, несколько серий — долгих и мрачных. Помню, после вступительного рассказа о компрачикосах я ушел в детскую, и пытался делать что-то другое, чтобы отвлечься от этих жутких кадров, играть, читать, но не мог. Я потом даже спать не мог. До того мне казалось жутким то, что делают люди с другими людьми. И какой податливый, беспомощный материал это человеческое тело. Как пластилин. Я закрывал глаза и снова видел детей в кувшине, в шаре, перемотанных, искалеченных.
Вообще, весь фильм оставил такое мрачное красно-черное впечатление, очень тяжелое и жуткое. При этом из самого фильма я сейчас помню только несколько сцен:
1. Заставка с компрачикосами.
2. Проезд обнаженной герцогини через весь город верхом на лошади.
Герцогиня Джозианна (Джульетт Вилар). Очень красивая.
3. Речь Гуинплена перед парламентом. То есть, даже не сама речь, я ее не помню совсем. А тот момент, когда Гуинплен, стоя в красной треуголке, усилием сводит губы, чтобы выглядеть более-менее нормально, и затем говорит: "Чтобы вы не отвлекались на мое лицо. Мне больно, но я постараюсь говорить так". Хотя может, я просто придумал эту фразу, надо проверить.
Он говорит, а лорды все равно смеются.
Проверил. Ниже речь Гуинплена из фильма (сокращенная версия речи из романа Гюго -- и от этого только лучше). Очень сильно:
Милорды, выслушайте меня.
Посмотрите на меня, не бойтесь.
Это причиняет мне ужасную боль,..
...но я на короткое время удалю со своего лица маску смеха,..
...чтобы обратиться к вам, попытаться убедить вас.
Милорды, вы на вершине... Хорошо. Вероятно, у бога есть свои на то причины.
В ваших руках власть, богатство, радость жизни, неограниченное влияние, беспредельное счастье.
Но
