Беглецы - Сергей Карпущенко

А швед становился все злей, зверел, бесился. Одна лишь злоба теперь владела его шпагой. Все видели, что Винблан, еще сильней согнувшись, пытается колоть откуда-то снизу приемом подлым и коварным, норовя попасть пониже стеганки, в самый пах, в горло или открытое лицо Хрущова. И сам гвардеец бывший понял, куда стремится поразить его Винблан.

– Куда ж ты метишь, гвоздь шведский? – спросил он тихо у противника, когда они сошлись лицом к лицу, но швед Хрущову не ответил, а продолжал язвить открытые места.

И скоро мужики уже не улыбались, а с тревогой и даже неприязнью смотрели на дерущихся, и каждый думал, как бы их разнять, пока смертоубийства не случилось. К Беньёвскому подошел Степанов, решительно сказал:

– Ваша милость, игрищу сему надобно положить конец, пока на глазах у всех кровь человечья не пролилась!

– А что случилось, собственно? – с полуулыбкой спросил Беньёвский.

– Да разве вы не видите, куда он колет?

– Ничего не вижу, – отвернулся адмирал.

А бойцы все дрались. На щеке Хрущова уже алела глубокая борозда, кровь текла со щеки на шею и на стеганку холщовую. Но гвардеец сам стремился теперь ужалить шведа побольней, ухо Винблана было рассечено, и намокла от крови правая штанина. И никто уже не чаял, что страшный бой этот закончится когда-то, но закончился-таки. К Винблану подскочил Иван Устюжинов, улучив момент, за руку, что держала шпагу, схватил, крутнул ее назад, так что пронзительно взвизгнул швед от боли, вырвал оружие и швырнул на палубу подальше. Винблан, взбешенный, дико на Ивана посмотрел бесцветными глазами и с кулаками на юношу набросился, крича:

– Ты, смерд! Дворянина оскорбляй?!

Но Иван саданул его ударом коротким, тяжким, в правую скулу, и швед, волчком крутнувшись, навзничь грохнулся на палубу.

– Сие вам за то, – назидательно сказал скулящему Винблану юноша, – чтоб дворянство свое забывать не изволили.

Мужики рассмеялись, одобряя и удар, и слова Ивана, но к нему не подошли, по плечу его дружески не потрепали, а отошли к другому борту, где долго еще обсуждали то, как баловали господа.

А к вечеру задул попутный ветер и погнал «Святого Петра» к японским островам.

7. ПРЕЛЕСТИ ЯПОНСКИЕ

Июля второго дня, когда, как Чурин утверждал, до Японии не больше версты с гаком оставалось, ветер утих снова, и паруса безжизненно повисли. Галиот остановился. Стало невыносимо душно, как в хорошо натопленной бане. Не помогла и ночь, смоляной чернотой навалившаяся на море, на корабль, на людей, которые не в силах были спать, вылезали из трюма на палубу, напрасно пытаясь найти здесь свежесть. Собирались кучками, о чем-то негромко говорили, глазели на полную, какую-то пугающе багряную луну, лившую на спокойную морскую воду дрожащий красный ручеек. К суконно-черному небу словно пришиты были серебряные пуговицы звезд, сверкающих спокойным, сытым блеском.

Уже к утру жарынь и духота прохладою сменились, принесенной налетевшим Бог весть откуда ураганным ветром, который словно пастью острозубой, беспощадной вцепился в мачты, реи, стропы, паруса и ванты галиота, желая все порвать, сломать и унести и тут же погрести в морской пучине, ревущей и за что-то мстящей людям. Судно, наспех оснащенное к плаванью, едва выдерживало схватку с осатаневшими волнами. Все, кроме тех, кто был на вахте, забились в трюм. Горячо молились, прислушивались, не стихает ли шторм. Слышали, как за переборкой, в товарной части галиота, громыхали, перекатываясь от борта к борту, сорвавшиеся с места бочки с водой и провиантом. Вдруг заметил кто-то, что груз по нерадивости закрепили плохо и разнесет он сейчас борта, а галиот потонет мигом. Но один артельщик поднялся с места и предсказателю рот тяжелым кулаком своим закрыл, потом сказал во всеуслышанье, что говорун тот чего-то малость перепутал и борта у корабля понадежней каких-то бочек будут.

Вставало солнце и снова уходило. Корабль мотало бурей три дня близ каких-то островов, снова уносило в море и снова, будто какая-то сила забавлялась с ним, приближало к берегу. Шестого июля, когда никто уже не чаял в живых остаться, волнение на море улеглось почти что так же неожиданно, как и явилось. На волны будто кто набросил покрывало, – они, погуляв еще немного под серо-жемчужным шелком, притихли и вскоре совсем исчезли. Стали вылезать на палубу мужики и бабы, измученные, с лицами цвета холста некрашеного. Выходили и тут же валились на колени, неистово молились, благодаря Христа и Николая Мирликийского за избавление от смерти. Появились на палубе и офицеры. Батурин, Хрущов, Степанов, забыв о званиях своих, бухались на колени рядом с мужиками и страстно молились тоже.

Исхудавший за три дня борьбы со штормом, притихший, подошел к адмиралу штурман, с укоризной сказал:

– Хоть обижайся, хоть нет, но торопливость токмо при ловле блох способна. Когда же судно снаряжаем, спешить не надобно – чай, людей везем. Ежели б не воля Божья, вкекались бы мы с худой оснасткой нашей в самую преисподню. Взгляни-ка на рангоут, куда ж нам плыть?

– Что предлагает штурман? – коротко спросил Беньёвский, посмотрев на поломанный рангоут с перепутанными, рваными снастями.

– Ваша милость, стоянку б сделать не мешало, поломки починить, провиантом, водой запастись – в бочках почти что всех дны повыбивало.

– Куда ж пристанем?

– А вон к той земле, – воткнул Чурин свой толстый палец в горизонт, где маячил зыбко длинный серый берег.

– Что за земля? Местоположение галиота определил?

– Японская земля, ваша милость. Оно-то, знаю, худо к той земле приставать, да уж где беда, там и Бог – может, пронесет, смилостивятся косоглазые, дадут пристанище.

– Сомневаюсь, – покачал головой нахмурившийся Беньёвский. – Нельзя ли без стоянки обойтись?

Чурин капризно воскликнул:

– Да никак не можно, говорю тебе! С такелажем таким да без воды много не наплаваешь, а таперя на пятьсот миль на юг одна Япония лежит – негде исправиться. Что ж, думаешь, не ведаю я об ихней зловредности? Еще в прошлом годе в Охотске толковали, что изверги сии двух гишпанских судов команды тирански замучили, насмерть истерзали. Так ведь то ж латиняне были, а мы под аглицким флагом идем – авось пропустят, и такое случалось. Рискнем, ваша милость! Кто смел, к тому деньги в карман сами скачут. Прикажи пушки изготовить, фузеи да сабли команде раздадим. Затеят гадость какую узкоглазые – мигом острастку им учиним. Народ у нас крепкий, бывалый.

Беньёвский без удовольствия выслушал предложение штурмана, но согласно кивнул головой:

– Правь к берегу, ищи подходящую бухту.

И Чурин, загребая косолапыми ногами, пошел отдавать команду.