Глубокая, как река - Ширл Хенке

— Нет, я убиваю зверей только для пропитания. Ради шкуры или ради меха — никогда. Пускай этим другие занимаются, а я не буду стараться ради городских франтов, которые жизни не мыслят без шапки из бобра.

— Если вы не занимаетесь охотой и землю не возделываете, на что вы живете? — удивилась Оливия.

— Я занимаюсь всем понемножку, — добродушно пояснил Микайя. — У Гасконейды у меня удобная хижина, небольшое поле кукурузы и огород. Фрукты и орехи растут на деревьях, в реке полно рыбы, в лесу водятся олени и прочая дичь, так что есть мясо и шкуры. Вот за этим шел по следу несколько миль, — добавил охотник, махнув рукой в сторону туши оленя.

— Однако вы считаете, что в медведей стрелять нельзя?

— Никогда не убивал медведицу с детенышами. Это исключено, разве что в целях самообороны. Стрелял и в медведей, если не было другого выхода. Отличное мясо и очень теплая шкура.

— Приятно сознавать, что на этот раз разошлись миром и все остались при своих шкурах, — со смехом сказала Оливия.

— Хотите еще жаркого? — предложил Микайя. — Там полная кастрюля.

— Нет, спасибо, мистер Джонстон, я сыта. Было очень вкусно.

— Хотя жаркое из скунса?

— Несмотря на это, да, очень вкусно.

— Я был бы вам премного обязан, мисс Сент-Этьен, если бы вы называли меня по имени. Единственный человек, который говорил мне «мистер Джонстон», был судья Брэддок, приговоривший меня к штрафу в десять долларов за то, что у меня нашли самогонный аппарат, когда я жил в округе Клэкстон.

— Хорошо, но тогда и вы называйте меня Оливией. А в вашей хижине у Гасконейды есть самогонный аппарат? Мне говорили, что люди, выросшие в горах, делают такой самогон, что, когда выпьешь, дым валит из ушей.

— Нет, я варю самогон по рецептам равнин, не очень крепкий, просто чтоб настроение поднять. Да и получается совсем немного, так что спиртное не продаю, особенно индейцам, потому что они становятся дурными от спиртного. Впрочем, — добавил, почесав в затылке, — многие белые люди тоже дуреют от самогона.

— Поэтому варите ровно столько, сколько вам самому нужно?

— Ну да, хотя немного остается для гостей. Ведь если кого-то встретишь, надо же достойно принять человека. Законы гостеприимства и все такое.

— О себе могу сказать, что вы оказались очень гостеприимным хозяином, даже без выпивки.

Микайя секунду колебался, потом взглянул девушке в глаза и спросил:

— И что теперь собираетесь делать? Вы далеко забрались от дома.

— Дом… — повторила Оливия с мечтательным выражением. — Знаете, у меня никогда не было настоящего дома. Мои родители были, можно сказать, аристократами-цыганами, и на одном месте они долго не засиживались. Всю свою жизнь я кочевала из страны в страну и только последние три года имела нечто вроде постоянного дома, когда моим опекуном стал Эмори Вескотт. — При упоминании этого имени девушка передернула плечами и заключила: — Но туда я больше ни за что не вернусь.

— Если хотите, могу проводить вас до Сент-Луиса, но как вы оттуда доберетесь до Нового Орлеана?

— У меня есть кредитное письмо, — приободрилась Оливия. — Мне его дал… впрочем, не имеет значения. В общем, я смогу получить деньги и оплатить проезд на пароходе вниз по реке. — Внезапно она вскинулась, что-то вспомнив. — Черт, я оставила письмо на пригорке в своей поклаже. Когда за мной погналась медведица, я все бросила.

— Не волнуйтесь, ничего не пропадет. Как только медведица уведет своих малышей в другое место, мы заберем ваши пожитки. А я пока закончу разделывать свою добычу.

Микайя встал, прошел к туше оленя и стал аккуратно выбирать деревянные распорки из внутренней части. Наблюдая за ним, Оливия сглотнула подкативший к горлу тошнотворный ком. На этот раз все казалось не так страшно, как у реки, когда Сэмюэль заставил ее учиться у индианок. Во всяком случае, внутренности уже были удалены и все происходило на достаточно большом расстоянии, так что не доносилось запаха крови и свежего мяса. Оливию несколько удивляло, что эта малоаппетитная на вид процедура вызывает у нее любопытство. Возможно, сыграла свою роль нехитрая философия Микайи, разъяснившего, что он убивает зверей только ради пропитания. Охотник поступал разумно в отличие от матросов из команды Мануэля Лисы, которые часто открывали огонь с борта лодки по бегущим оленям, как в тире по движущимся мишеням, и это всегда вызывало у Оливии гнев и отвращение.

Девушка вспомнила, как ей было плохо, когда Сэмюэль принес убитого оленя и заставил участвовать в разделке туши, встряхнула головой, чтобы прогнать тяжелые мысли, и спросила:

— Зачем вы ставите деревянные распорки?

— Тогда воздух свободно гуляет внутри и ничего не портится, — ответил Микайя, тщательно вычищая тушу оленя изнутри длинным острым ножом. Обрезки он отбрасывал далеко в сторону, пояснив, что их подберут скунсы и еноты.

Завершив работу, охотник вымыл руки у берега реки, и они отправились к пригорку, где девушка оставила свои пожитки. Там их ожидало страшное зрелище. Все вещи были разбросаны, будто разметаны бурей, одеяло разодрано в клочья, запасная одежда порвана. Больше всего пострадала кожаная сумка, где хранилось вяленое мясо и немногочисленные личные вещи. К счастью, уцелел медальон с портретом родителей, и Оливия, всхлипывая, схватила его и прижала к груди. Потом кинулась на розыски письма, но смогла найти только обрывки бумаги, попыталась их соединить и вскоре поняла, что из этого ничего не получится. Местами чернила расплылись, и многих кусков не хватало.

Оливия упала на колени и разрыдалась. Все кончено. Теперь ей никогда не выбраться из этой глуши.

— Медведица погуляла, — мрачно заметил Микайя. — Видно, хотела поживиться твоими припасами.

— Мне некуда идти, — всхлипнула Оливия, глотая слезы. — Без кредитного письма я не смогу оплатить проезд до Нового Орлеана.

Микайя Джонстон неуверенно переминался с ноги на ногу, глядя на струи слез, сбегавших по щекам девушки, несколько минут помолчал, прокашлялся и сказал:

— Не плачьте. Вы мужественная девушка. Я сам видел, как вы встретили медведицу лицом к лицу. Здесь тоже можно жить, а со мной не пропадешь. Если хотите, будем держаться вместе и вместе охотиться. — Охотник протестующе поднял руку, когда Оливия вскинула голову. — Нет, нет, не подумайте ничего плохого. Я не собираюсь брать вас в жены. После смерти Марии мне женщины не нужны. Вы похожи на нашу дочь Джо-Бет, только волосы у нее были темнее, чем у тебя, но такие же рыжие, как у матери. Я очень скучаю по дочери… — Он не закончил фразы и умолк, ожидая ответа.

Оливия встала, вытерла слезы и с улыбкой сказала: