О чем молчат боги - Юлия Цыпленкова

скамейки, по опорам которых змеился резной узор. А еще здесь были небольшие чаши, из которых били чистые струи воды. НЕВЕРОЯТНО!!! Увидеть такое было сравни истинному чуду!

Двор был почти пуст. Да! Здесь сейчас, в эту самую минуту, стояли люди! Стража. Они находились по обе стороны входа во двор и возле входа в здание. Я с жадностью впилась в них взглядом, желая увидеть, как же выглядели дети Белого Духа в те невероятно далекие годы, о которых даже было страшно подумать.

У воинов были белоснежные волосы, но обрезаны коротко, я едва их разглядела под головными уборами, на удивление такими же, какие я множество раз видела на ягирах. На стражах были надеты туники с изображением водопада… застывшего водопада! Он даже переливался искрами, будто заледеневшие струи покрыл иней. На поясах воинов висели ножны, и по рукояти я узнала ленгены.

Решившись, я подошла к одному из стражей и заглянула ему в глаза… Они оказались серыми! Почти прозрачными, как говорила мама на сангаре, стоя перед воинами трех таганов. Медленно выдохнув, я перешла ко второму воину и посмотрела на него. Его глаза были голубыми, а это означало, что смешение крови… или же еще одно сотворение Создателя произошло давным-давно.

– Потрясающе, – прошептала я и охнула, только сейчас осознав, что стражи меня не видят.

Я даже помахала руками сначала перед одним, затем перед другим, но реакции не было. Ни эти двое мужчин, ни те, что стояли с внутренней стороны ворот, ведущих прочь, не обратили на меня никакого внимания. Более того, мне показалось, что они прислушиваются к чему-то. Те, что стояли у ворот, полуобернулись и даже склонили головы в сторону могучих створ, таких же литых и белых, как те, через которые я прошла.

Мне подумалось, что можно выйти наружу и поглядеть, что там происходит, однако тут же ощутила раздражение. На собственное любопытство. Я ведь желала увидеть постройку, а не то, что происходило за ее стенами, однако поспешила наружу, даже особо не рассмотрев то, чего так страстно желала. Потому, отогнав всякие вздорные сейчас желания, направила свой исследовательский интерес в нужное русло – вернулась в здание.

– Бо… ги, – гулко сглотнув, произнесла я, едва переступив порог.

Вот теперь я окончательно забыла о дворе и воинах и уж тем более о том, что творилось в тот момент за стенами, потому что прямо передо мной по центру большого и почти пустого зала мерцало… озеро, покрытое льдом. А в это озеро падал… заледеневший водопад! Совсем как тот, что был изображен на туниках стражей, а еще… как тот, к которому меня водила Ашит в священных землях.

– Святилище, – ошеломленно произнесла я. – Это же… храм. Его храм!

Это был храм Белого Духа, и в этом не было никаких сомнений. Вот почему илгизиту было здесь неуютно! Вот почему он хотел побыстрее уйти! Сама суть этого места была противна последователю духа-предателя. И вот почему мне тут было так уютно и хотелось задержаться подольше, будто бы я оказалась в родных стенах.

– Отец, – прошептала я, глядя на водопад, – ты вел меня сюда? Ради этого я здесь?

Ледяная поверхность не отразила лика Создателя, и ответа не последовало. Медленно выдохнув, я склонила голову, отдавая дань уважения главному творцу Белого мира, и устремила взгляд на стены, где роспись теперь была яркой и насыщенной. Я вернулась к воротам и медленно пошла вдоль стены, рассматривая рисунок. И первое, что я отметила, – это уровень мастерства неизвестных мне художников. Он был высок! Вовсе не та мазня, которой так радовалась Селек, глядя на свой портрет. И даже не тот, каким была вышита драпировка. Храм расписывали настоящие мастера!

Но главное даже не это. Весь храм был… картой. Картой Белого мира. Картой, понимаете?! Я это осознала не сразу, но по мере того, как обходила зал, я рассматривала то горы, то луга и леса, то моря и реки. И среди изображений ландшафта и растительности были нарисованы и люди. Я быстро поняла, кто есть кто. Слишком много и подробно описывала мне их мама. Духи, они все были здесь. Парили над землей и с доброй улыбкой смотрели на людей, живших внизу своей жизнью.

Я подняла взгляд к потолку. Он был белоснежным, но и в этом белом фоне были люди. Казалось, устав от забот, они просто отдыхают. Я видела двух смеявшихся собеседников, а еще мужчину, растянувшегося во весь рост. Он подложил руки под голову и смотрел перед собой спокойным взглядом. Были тут и женщины. Они не суетились, а, усевшись в тени причудливого дерева, о чем-то переговаривались. А в середине сияло белое солнце. Может, и не солнце вовсе, но оно переливалось и даровало свет нарисованным людям и тем, кто смотрел на них, стоя на полу храма, – живым и настоящим.

Этот мягкий свет заливал зал и давал освещения даже больше, чем дневной свет, лившийся в окна. И мне подумалось, что вот это вот светило и есть Создатель. Его лик каждый видит по-своему, а потому невозможно нарисовать точные черты, потому что это будет ложью. А Отцу лгать нельзя. Как и Матери.

Илсым тоже была здесь, как и ее братья, сестры и дети. И она была прекрасна. Беременна, как и говорили легенды, но лик Великой Матери был написан с такой же великой любовью и почтением. Нежные черты, добрый взгляд и улыбка, светлая и чистая. Я застыла перед ее изображением и вглядывалась с искренним восхищением. А Илсым глядела на меня, и мне казалось, что она сейчас неспешно кивнет, так обещая, что всё непременно будет хорошо.

А потом я услышала шаги. Порывисто обернувшись, я с интересом посмотрела на двух мужчин в одинаковой одежде – долгополый плащ с широкими рукавами был перетянут на талии кушаком. Только у первого он был расшит кристаллами белого и нежно-голубого цвета, составлявшими какой-то орнамент. А у второго простой тканевый голубого цвета.

Первый был беловолос, а вот второй имел волосы черные, и глаза его оказались зелеными, словно весенняя трава.

– Пагчи? – с изумлением вопросила я, зная, что меня не услышат.

Мужчины прошли мимо меня, и лица их казались сосредоточенными. Беловолосый нес в руках небольшую шкатулку. Руки черноволосого были пусты.

– Мы не выстоим, – произнес второй, и в голосе его я расслышала явную тревогу.

– На всё воля Создателя, Сулах, – ответил первый. – Но мы не можем отступить. Этот савалар последний, и мы будем охранять его, пока живы наши сердца. Ступай, мне надо сделать последнее, и