Любовные чары - Гай Орловский

– Озарение, – ответил я солидно. – Понимаешь, по учению Рериха существует Высший Разум, в котором все-все, и если к нему подключиться, то можно посмотреть, что там за египетские ночи были у Клеопатры и что творил Калигула…

Она прервала:

– Тебе бы только на оргии смотреть! Как не стыдно?

– Так я сейчас не на оргию, – сказал я, защищаясь, – хотя, если честно, тут была оргия еще та!

Она сразу насторожилась.

– Оргия?

– Ну это я в старинном смысле, сейчас оргий не бывает, теперь это называется иначе. Приличнее. Самовыражение, снятие стресса, просто отдых, развлечение… да как угодно назови. Это в старину существовало такое слово, как «разврат». Так вот здесь достаточно активно снимали стресс. Настолько активно, что предмет снятия стресса зарезали…

– Ты уверен?

Я спросил обидчиво:

– Как ты можешь усомниться? У мужчин нюх на такие дела. Это же как бы несомненно, если Рерих меня не обманывает, но, с другой стороны, Высший Разум не может ошибаться?

Она спросила с подозрением:

– А он мужской или женский?

Я сказал с намеком:

– Он же Высший…

Она нахмурилась.

– Если Высший, то женский, но мне твоя улыбочка что-то не нравится. Где-то жульничаешь.

Синенко подошел к нам, озабоченный, сказал со вздохом:

– Ехать в центр города, там элитные дома такой стоимости, что мне на покупку квартиры с моей исполинской зарплатой лет за двадцать можно насобирать на один-два квадратных метра жилой площади.

– Там квартиры, – сказал я скромно, – от трехсот метров и выше. Для вашего начальника, понятно. У вас как с коррупцией?

Синенко отвлекся, к чему-то прислушиваясь, даже я услышал писк в его ухе, сказал с явным облегчением:

– Вы езжайте, мне тут работу подкинули. Обеспечу вам поддержку из офиса, если свистните. Мариэтта, у тебя будет повод пристрелить этого типа за попытку к бегству. Когда говорю о типе, ты знаешь, о ком я намекиваю.

– Так и сделаю, – ответила она.

– Ага, – сказал я саркастически, – этот подзаконный акт насчет попытки к бегству был отменен двенадцатого мая в тыща девятьсот сорок первом!..

Он сказал озадаченно:

– Да?.. А чем заменили?.. Не могли же просто взять и отменить? В нашем справедливом обществе так не делается.

Я сказал с легким презрением к дилетантам:

– Преступник может быть убит якобы при попытке напасть на конвоира с целью завладения его оружием.

– Мариэтта, – сказал Синенко, сразу оживая, – воспользуйся! Подсказка что надо!

– Не получится, – сообщил я.

Мариэтта сразу ощетинилась.

– Почему это?

– Гуманные вы больно, – сказал я с той жалостью, что проявляем только к неизлечимо больным, подхватившим мерзкую болезнь. – У вас эта… как ее… ну рудимент прошлого… забыл… ах да, вспомнил! Совесть… На каждого по совести, ужасно просто. Мои соболезнования. Никогда вам не подняться выше сержантов.

Мариэтта, не отвечая, пошла к выходу. Синенко сказал строго:

– Полуподследственный, поспешите следом. Иначе арестую за уклонение и препятствие правосудию!

– Вот жизнь, – пробормотал я. – Счастье за счастьем…

Мариэтта садилась в машину, но несколько замедленно, позволяя мне с моей черепаховостью успеть открыть дверцу с правой стороны и ввалиться на сиденье.

Она спросила брезгливо:

– Что с тобой?

– Малость ошарашен, – признался я.

Она крутанула руль, выворачивая на дорогу, чуточку нарушив, не уступив главную дорогу, но это же власть, ей все можно, гады, спросила пренебрежительно:

– Чем?.. Убитой?

– А ты думала? – спросил я. – Я как-то верю СМИ, что наше время – самое мирное и спокойное из всех на свете!.. И что люди живут все дольше, что болезни почти побеждены, мы счастливы, как никогда не было со времен питекантропов, и что войн меньше, а преступлений почти нет… Во всяком случае, в моем поселке именно так.

Она вела машину на большей, чем разрешено обывателю, скорости, буркнула, не отрывая взгляда от дороги впереди:

– В городе тоже. Просто у нас работа такая. Раньше за сутки погибало по сто человек, а сейчас разве что один в неделю…

– Ну да, – согласился я, – вам должно казаться, что все вокруг только и делают, что режут, колют и стреляют друг в друга.

– А простым горожанам, – уточнила она, – кажется, что преступления вообще все искоренены, и это почти правда. Мир стал безопасным. А преступляют и убивают на тех уровнях… сложных, где простые люди не бывают.

Я огляделся.

– Едем в центр? Хорошо…

Она сразу насторожилась.

– Что хорошего?

– Увижу, – сообщил я, – как живут олигархи.

– Мы едем не к олигарху, – уточнила она. – Но в какой-то мере к близкому к их миру.

– В какой? – спросил я предельно наивно.

– Работает на олигарха, – объяснила она с покровительственной ноткой. – Тот, чьи отпечатки в той квартире.

Минут через пять машина вкатила в район, откуда за километр несло богатством и могуществом. Непосредственно на въезде нас даже остановили, хотя при современной аппаратуре любую проверку можно делать на любой скорости, но, думаю, это проделали с нами для важности и чтобы мы лишний раз уразумели, к каким людям едем, полиция мы или бродячие музыканты.

Я не отказал себе в удовольствии пошарить по Инету и всем существующим базам данных, даже тем, что в распоряжении Пентагона, но, увы, охранники без криминального прошлого, если не считать, что все побывали в горячих точках, все с отличиями, а что и как там себя вели, теперь не проверить… вот так с ходу.

Глава 4

Мариэтта остановила машину перед подъездом солидного дома старинной постройки, а когда вышли, полицейский автомобиль дисциплинированно отъехал на стоянку рядом с домом, но встал так, чтобы все оттуда видеть, наблюдать, сканировать и ябедничать руководству, а к нам прибыть на вызов с максимальной скоростью.

– Впечатляет, – пробормотал я.

– Хороший домик, – согласилась она.

Я отмахнулся.

– Меня больше впечатляет, что мы на экранах четырнадцати видеокамер. По-моему, это перебор.

– И ты все заметил? – спросила она язвительно.

– Дык видно же! – ответил я.

Она смолчала, только покосилась несколько ошарашенно. Когда миновали настоящего живого охранника, поставленного, как понимаю, исключительно для престижа, потом через парадный вход, я почти ожидал, что нас встретит дворецкий, и ничуть не удивился, когда в самом деле навстречу вышел солидный господин, похожий на Чемберлена в пору премьерства, сухой и чопорный.

Я уже приучил себя не таращиться тупо на данные из Вики, когда передо мной люди, потому сказал вежливо:

– Здравствуйте, Сергей Павлович. Нам нужен хозяин, Кравцов Марат Хисамович… Прекрасный у вас дом, кстати. Еще сам Беллучини строил, надо же… И Репин с Айвазовским здесь бывали осенью, как сейчас помню, это было на Яблочный Спас…

Он посмотрел на меня с почтением во взгляде.

– Все точно, благодарю. Хозяин вас сейчас примет, позвольте провести вас в гостиную.

В гостиной, когда мы с Мариэттой сели рядышком, она прошептала:

– Сергей Павлович?.. Вы знакомы?

– Нет.

– Тогда откуда…

Я ответил снисходительно:

– Он выглядит как Сергей Павлович, разве не видно?.. Имена накладывают свой отпечаток на людей. Вот назвали бы тебя Нюркой, разве стала бы ты так краситься, носить высокие каблуки, заботиться о волосах?

Она зыркнула на меня искоса.

– Снова издеваешься, гад?..

– Я думал, это основы криминалистики, – ответил я с обидой в голосе. – Ты точно не Нюрка.

– Гад, это комплимент или оскорбление?

– Еще какой, – подтвердил я и произнес мечтательно: – Мари…этта… Ингриэтта… Гангуэтта… Блин, просто музыка… Усраться можно, как красиво звучит… В тебе есть что-то даже от Аллуэтты, так и слышу музыку, а в остальном ты вылитая Мариэтта, или, как говорила моя бабушка, выкопанная… или выкапанная, уже не помню.

Она прошипела:

– За выкопанную я тебя убью. Тоже мне, зомби нашелся! А откуда знаешь про Репина с Айвазовским?

– Дык я ж эта… культурный эстет, как не знать такого нашего ценного наследия?.. Репин, это был такой художник, кстати. Айвазовский вроде тоже рисовал…

– А Яблочный Спас?

– Угадал, – ответил я скромно. – А может, и нет, но дворецкий подыграл, молодец.

– Гад полосатый, – сказала она с чувством.

– Да, он похож…

– Ты – гад полосатый!

Я уточнил:

– Как бурундук?.. Или дикий поросенок?

– Как колорадский жук!

Я покачал головой.

– Это которого в пятидесятых годах американские шпионы завозили в СССР в спичечных коробках? А потом выпускали на картофельные поля, чтобы навредить нашему социалистическому строительству и всемирной победе коммунизма?

Она вытаращила глаза.