Любимчик Эпохи - Катя Качур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— В-встаньте, бог-га ради! — испугался Илюша.
— Не могу, — плакала Ольга Филипповна, — у меня артроз…
— В-вашу м-мать! — Илья с трудом соскреб с пола эту рыхлую, больную женщину и усадил на стул.
— Миленький мой, спасибо, — утирала слезы бабища.
— Я не с-сержусь на в‐вас, я оч-чень ценю в‐вашу любовь, — в ужасе лепетал Илюша, — только п-прекратите вод-дить меня за н-нос.
— Хорошо, вы пообедаете со мной в ресторане? — Она попыталась напоследок урвать капельку счастья.
— К-конечно, п-прямо сегодня! — пообещал Илюша.
— Ладно, — смирилась Ольга Филипповна. — Я изучила ваш вопрос. И даже поговорила по телефону с очевидцами. В Томилине была фельдшерица. Надежда Сергеевна Гучко. Она, к сожалению, полгода назад умерла. К ней часто привозили пострадавших с завода «ХимФосфор». Ну там ожоги, отравления. Привозили тайно, это ж статья была! Она их лечила. Пятьдесят лет назад на этом «ХимФосфоре» что-то взорвалось. И да, говорят, ей снова кого-то привезли. Но никакой девушки восемнадцати-двадцати лет никто из томилинцев не припоминает. Либо она правда умерла. Либо ее также инкогнито куда-то вывезли.
— Оп-пять тупик, — выдохнул Илюша.
Уже вечером, сидя в местном кафе и терзая ножом резиновую говядину, Ольга Филипповна, одетая в праздничное платье с люрексом, наклонила вперед увядающее декольте.
— Я кое-что нашла для вас, Илюша, — прошептала она загадочно.
— Не т-томите, — ответил Илья, мучительно пытаясь достать языком мясное волокно, застрявшее в зубах.
— В метриках соседнего с Томилином села Осташково я отыскала женщину с фамилией Коринкина Зольда Петровна. Ее возраст совпадает с искомой Корзинкиной. Пятьдесят четвертого года рождения. Понимаете, о чем я?
— К-кажется, да… или н-нет…
— Корзинкину вполне могли вывезти в другой населенный пункт и там записать имя-фамилию с ее же слов. А вдруг она картавила? А вдруг из-за травм не могла говорить? Согласитесь, странное совпадение. Да и Зольдами в наших краях никого не называли. Центр России — Марьи да Натальи.
— Он-на мертва? — напрягся Илюша.
— В том-то и дело, что нет! — торжествовала Ольга Филипповна. — Она сейчас в доме престарелых в Александровке! Это поселок городского типа. Улица Ленина, дом два! И мы туда поедем завтра же!
— М-мы? — удивился Илюша.
— Без меня вы ничего не найдете! Я возьму бумагу из социального департамента на проверку этой богадельни.
* * *
В Александровку они двинулись на личном автомобиле Ольги Филипповны. Старая «четверка» «жигулей» без гидроусилителя прыгала по кочкам, как молодая коза. Начальница архива ловко рулила и даже выгребла из глубокой колеи, где машина пыталась застрять навеки. Зима была малоснежной, и это спасало путешественников.
— А в‐вы хорошо в‐водите! — восхитился Илья.
— Оооо! — пропела Ольга Филипповна. — А знаете, как я в молодости на мотоцикле гоняла!
— В-вы на мот-тоцикле?
— А вы думаете, я всегда была жирной теткой? У меня, Илюша, тоже была молодость. Шальная, цветастая. С романами и любовями. И размером я была с тростинку, и глаз горел, и волосы развевались густые, камышового цвета. Это сейчас я замужняя баба, с детьми и внуками, умотанная, погасшая. Вот встретила вас, и душа прямо орхидеями зацвела.
— В-вы и сейчас к-красивая, — сказал Илюша, неожиданно увидев в оплывшем лице и раздутом зобе ту девушку, которую только что описала попутчица.
Ольга Филипповна засмеялась, прижимая свободной от руля ладонью горящую щеку.
— Хвалите меня, Илюша, хвалите. Больше меня в жизни никто не похвалит!
— А я в‐все д-детство был зад-дротом, — признался Илюша. — У меня брат старший — Родик — вот тот красавец необ-быкновенный. Я в‐все за ним д-донашивал, п-повторял все п-поступки. Он умер год н-назад. Мне достал-лась его жена. Я вмес-сто него ж-живу.
— Не любили его?
— Л-любил, ненав-видел, восхищался, зав-видовал…
— Это жизнь, Илюша, настоящая жизнь…
По краям замерзшей колеи вместе с «четверкой» прыгали черно-белые пейзажи: убогие домики, сараи, припорошенные снегом поля, скучные островки безлиственного леса. Как и Ольга Филипповна, они, увядшие и скрипучие, хранили память о буйстве лета. Но, в отличие от октябрьской архивщицы, им дарована была следующая весна, грядущее цветение, еще одна молодость. А русской бабище за рулем, толстой, отчаянно влюбленной и безвозвратно стареющей — нет.
Остановились у зеленого забора уже под вечер. За ним стояло двухэтажное панельное здание, жаждущее ремонта. Илюша нажал грязную кнопку звонка. Никто не открыл. Начальница архива постучала ногой в железные ворота. По всей улице залаяли собаки. На крыльцо вышла тетка в валенках и пуховике, накинутом, видимо, на нижнее белье.
— Че надо? — гаркнула она.
— Проверка из администрации Октябрьска, — правительственным тоном ответила архивщица.
Тетка юркнула в дом, быстро надела брюки с кофтой и с видом напакостившей собаки побежала открывать калитку.
— Что ж вы без предупреждения? Мы бы вас встретили хлебосольно! — оправдывалась тетка. — Я — Ирина, дежурная сестра.
Они вошли в плохо прогретое помещение. Из его нутра пахнуло отравой для тараканов, мочой и смертью. В вестибюле рядом с маленькой регистратурой орал черно-белый ламповый телевизор. В жестких креслах времен СССР сидели желтые старики в верхней одежде и смотрели какую-то мелодраму.
— Что-то скудно у вас! — по-чиновничьи, с упреком сказала