Последний Завет - Филипп Ле Руа

Первые слова, с которыми Коченок обратился на скверном английском к Натану, звучали так:

– Какого хрена ты раскатываешь в моей машине с моей женщиной?

У Коченка было хорошо развито чувство собственности.

– Мне нужно было задать мадам Шомон несколько вопросов по поводу смерти ее мужа.

– Она уже слетала для этого на Аляску. Кто ты такой, чтобы допрашивать мою семью и раскатывать в моей тачке?

– Я работаю на ФБР.

– Я, как только узнал, что ты вертишься вокруг Карлы, проверил. Твоя фамилия в списках ФБР не значится.

– Как это вы узнали?

– У меня есть связи, мудак.

Оскорбление сопровождалось сильным ударом в плечо. Тон разговора опасно повышался. Вмешалась Карла, она говорила по-французски, Натану было сложно читать по лицам. Гориллы не отлипали от своего босса, подстерегая попытку контратаки со стороны американца. Карла пыталась урезонить Коченка, сообщив ему, что смерть ее мужа могла быть не случайной.

– Заткнись, Карла! Ты зациклилась на смерти Этьена. Это длится уже целый год! Но теперь, когда он покоится в гробу, пора подумать о будущем.

Сбитая с толку, она перевела последние слова Владимира Натану. И теперь ему предстояло завершить эту бессмысленную дискуссию.

– Прошлое не уничтожишь с помощью хрустального шара, – сообщил он русскому.

Коченок под настороженными взглядами двух горилл, готовых ринуться в бой, схватил его за воротник. На английском, бедном по части семантики, но богатом на ругательства и оскорбления, смутно рифмующиеся с англо-саксонским духом, он злобно завопил:

– Если ты, сучий потрох, еще раз подойдешь к Карле, я уничтожу тебя и без твоего сраного хрустального шара! Усек, говноед?

Он разжал руки и с презрением оттолкнул Натана. Тот ни на сантиметр не сдвинулся с места, ухватившись за блейзер мафиози.

– Усек. Позвольте в таком случае мне удалиться и попрощаться с вами. Как вы это делаете в своей стране пьяниц? Вот так?

Натан взасос поцеловал его в губы, точь-в-точь как Брежнев. Оба телохранителя приподняли его, подхватив подмышки. Коченок, даже не вытерев губы, сложившиеся от энергичного засоса домиком, врезал ему прямым в челюсть. По-прежнему пребывая «на воздусях», Натан получил мощный удар в желудок, дополненный апперкотом, который, казалось, раскроил ему череп. Глаза его застлала туманная пелена. И когда его швырнули, до него смутно донеслись протестующие крики Карлы. Он приземлился на пустом шоссе, точно мешок с мусором.

Когда он немножко пришел в себя, над ним навис радиатор «роллс-ройса». Пара надраенных до блеска туфель стояла в луже крови, что вытекла у него изо рта. Человек с весьма благопристойным лицом, в шоферской фуражке на голове, обратился к нему по-французски. Натан пробормотал несколько английских слов и снова погрузился в беспамятство.

56

Потолок – обыкновенно первое, что человек видит, когда просыпается. Потолок над Натаном являл собой фреску, представляющую собой гигантскую оргию. Обнаженные тела, сплетенные между собой, парили в воздухе. Стоило приоткрыть глаза, боль разламывала ему правый висок. На обоях с позолотой плясали тонкие тени. Огромные окна затянуты карминными шторами. Медленно открылась дверь. Шумное дыхание долетело до кровати, на которую уложили Натана. Широкая и чудовищно морщинистая физиономия пустила слюну на простыни. В глубоких, широко расставленных глазницах горели маленькие глазки.

– Мордок!

Уродливое существо исчезло. Натан приподнялся на локте, не в силах уразуметь, на какой планете он оказался. Возле кровати стояла элегантная старая дама. Говорила она на непонятном языке. С огромным трудом сев, Натан обнаружил, что уродливое существо замерло у ног своей хозяйки. Это оказался пес с морщинистой шкурой. Шарпей.

– Я полагаю, вы говорите только по-английски, – произнесла незнакомка на языке Шекспира с акцентом Солженицына.

– Нет, я говорю еще на испанском, японском, китайском, а также на языке навахо.

– Какая экзотика!

– В моих венах течет экзотическая кровь.

– Это заметно, и вам это идет, хотя кровоподтеки несколько портят ваше красивое лицо.

– Спасибо, но…

– Не благодарите, к вашей смешанной крови я не имею никакого отношения.

– Где я?

– У меня. Вчера вечером я подобрала вас на дороге. Точнее, мой шофер. Я вызвала врача, который назначил вам анальгетики. Всю ночь вы проспали. Сейчас восемь утра. Как вы себя чувствуете?

– Болит желудок и голова.

– Доктор Пуаре прописал вам лекарства.

– А позвольте узнать, кому я навязал свое обременительное присутствие?

– Я – графиня Саския Натавская. Я – полька. И ваше присутствие отнюдь не обременительно, совсем наоборот. После смерти мужа я живу в одиночестве. Неотвратимая судьба пожилых людей, которым остается флиртовать лишь с призраками. Мордок составляет мне компанию так же, как несколько слуг. Так что когда на моем пути оказался раненый молодой человек, я рискнула принять его под свой кров.

Натан хотел встать, но обнаружил, что он голый.

– Вашу одежду сейчас гладят. Жоэль принесет вам ее.

Натан взглянул на шарпея.

– Мордок – собака-философ, – сказала графиня. – Ему неведомы ни агрессивность, ни подхалимство.

Немножко успокоившись, Натан поднял взгляд к потолку. Графиня, словно она постановила объяснять все, что привлекает его внимание, сообщила:

– Скверная имитация «Страшного суда». Итальянский художник, которого я наняла скопировать плафон Сикстинской капеллы, оказался отнюдь не Микеланджело. Более того, он жулик. Федерико Дамиани. Я решительно не рекомендую его вам.

Внимательно приглядевшись, можно было рассмотреть ангелов, дующих в трубы среди проклятых и праведных, голых, как червяки.

– Великие художники планеты куда лучше воспользовались посланием Иисуса, чем Новый Завет, – сказала графиня.

– Сила изображения.

– Их даже иногда подвергали цензуре. Известно ли вам, что после запрета Тридентского собора представлять человеческие тела с неприкрытыми срамными частями в местах отправления религиозного культа обнаженные фигуры на фреске Микеланджело были деликатно прикрыты? Кстати сказать, за это взялся один из его учеников, Даниеле да Вольтерра, которого прозвали Большой гульфик. Понимаете, я попыталась вернуться к истокам. Попыталась создать на этом потолке себе дверь на небо в надежде, что я окажусь среди избранных.

Общее для всех религий представление о рае – это пространство за гранью жизни. Натан не смог удержаться, чтобы не возразить ей, быть может, в благодарность за приют и заботу:

– Рай, он здесь и сейчас. Не где-то там и не потом.

Саския сощурилась и инквизиторским взором посмотрела на него.

– Вы слышите море? – спросил ее Натан.

Тишина, царящая в доме, и отсутствие уличного движения позволяли уловить мягкий откат средиземноморского прибоя. Натан понял, что он по-прежнему находится на мысе Антиб.

– Да, я слышу его каждый день.

– Вот и отлично. Рядом с вами находится путь, ведущий к просветлению. И он гораздо доступнее, чем ваш потолок.

У него не оказалось времени объяснить ей теорию взаимопроникновения всех вещей и всех живых существ, так как в дверь постучался мажордом. Он вручил Натану чистую одежду, и тот оделся под жадным и благовоспитанным взглядом Саскии Натавской. Она предложила ему последовать за ней по запутанным меандрам дворца периода Бель Эпок с барочными декорациями, недоступного для дневного света и больше смахивающего на замок с привидениями, чем на роскошную приморскую виллу. Канделябры со свечами усиливали темноту по углам. Паркет скрипел при каждом шаге. Они уселись в столовой за стол гигантских размеров, уставленный столь же обильно, как буфет в курортном клубе. Завтракали они вдвоем. Графиня вспоминала свою бурную жизнь в Польше и отъезд во Францию. Он в основном слушал. После смерти мужа Саския целиком отдалась искусству и католической религии, тратя свое состояние на тех, кто привлекал ее талантом, если не чем-то другим. Однако графиня, несмотря на горячую веру, не скрывала, что заманивает к себе на ложе эфебов весьма ограниченных дарований. Противоречивая смесь утонченности, культуры, религиозности и греха делала эту семидесятилетнюю женщину притягательной, харизматичной, обаятельной. Она щедро выплескивала свое обаяние на Натана, добычу, которую она страстно желала и которую надеялась купить. Как большинство людей, она не знала, что на свете есть иные пути, на которых добиться любви гораздо проще, чем с помощью денег.

– Вы немало путешествовали, знаете ли вы Польшу?

– Очень плохо.

Натан глянул на часы. Придет ли Карла на встречу с ним в восемнадцать тридцать? Хотя было страшно мало шансов, что она полетит с ним в Соединенные Штаты, он все-таки таил крохотную надежду. Небольшая мизансцена, в которой он исполнил роль жертвы, – будет ли этого достаточно, чтобы открыть ей глаза на темные стороны Владимира Коченка?