Коготь химеры - Сергей Павловский

— Ты, пацан, не темни. Агитировать меня за Советскую власть не нужно. Ну… положим… хотелось бы еще разок… Да, люблю я Африку. Люблю и ненавижу одновременно. Только валяться в гамаке и жрать водяру мне гораздо приятнее и спокойнее здесь, в России, которую я люблю и ненавижу. А повоевать еще можно. Отчего же не повоевать? Только втемную я не играю и понтов не одобряю — ты знаешь. А потому или ты выкладываешь мне все как на духу, а я буду думать. Или… или хлопнули еще по рюмашке и разбежались.

Док вздохнул глубоко и натужно, потянул граненый стакан, дунул в донышко, на дне которого застыла неопределенная коричневая гуща, наполнил его под самый край шотландским виски и в два мощных движения кадыка опорожнил. Проглотил смачную слюну и… И выложил все как на духу. Дед слушал внимательно, перебивая рассказ лишь короткими очередными возлияниями и пышными трубочными залпами. Взволновала ли его долгая и обстоятельная исповедь Дока? Тронула ли его душу? Поманила ли снова в дальние страны к новым приключениям? Док не подметил в холодных беспристрастных глазах Деда ни малейшего намека на какое бы то ни было чувство. С таким же успехом можно было прочитать что-либо в пустых глазницах мраморной статуи.

— Ну… вот так… Я все сказал, — закончил Док повествование. — И, кроме тебя, Максим Трофимович, этого не знает никто.

В крохотном коридорчике гулко хлопнула дверь, кто-то неуверенно прошаркал, и в комнату всунулась небритая рожа дворового завсегдатая неопределенного возраста.

— Трофимыч, похмелиться есть?

— Хрен вам! Привыкли, уроды! — рявкнул вдруг Денисов. — Вали отсюда!

— Ну чего ты, Трофимыч, — обиженно шмыгнул носом завсегдатай, — буксы же горят.

Дед сгреб со стола непочатую бутылку португальского портвейна и швырнул ее в нарушителя спокойствия. Тот поймал ее с ловкостью профессионального баскетболиста и благодарно осклабился во всю ширь щербатого рта:

— Спасибо, Трофимыч! Ты — человек!

— А ты — пьяная обезьяна! — гаркнул Денисов. — Давай, вали, вали…

Дверь за благодарным посетителем захлопнулась, и Дед снова вперил в Дока испытующий взгляд, пробуравил им сталкера до самого мозжечка, вздохнул:

— Ладно. Эта твоя тварь жрет много?

— Химера не тварь, — почему-то обиделся Док. — Чудо — разумное существо.

— Да хрен с ним, разумное или неразумное. Жрет, я спрашиваю, много?

— Я точно знаю, что выдержит неделю без пищи и воды.

— Та-ак, а воняет сильно?

Док пожал плечами, протянул неуверенно:

— По-моему… вообще не воняет. Она очень чистоплотное существо.

— Это хорошо. — Дед удовлетворенно кивнул. — Значится, так…

Он поднялся и начал вымерять комнату четким, уверенным шагом — из одного угла в другой.

— Чартер заказывай завтра на утро. Ящик с химерой пусть в аэропорту маркируют как особо ценный груз. Говоришь, может становиться невидимой? Это хорошо… И хорошо, что она не смердит. Дальше… Сейчас езжай на Тверскую. Лучше запиши, не дай бог, что забудешь.

Денисов на ходу зацепил дверку антресоли, и прямо на голову ему шлепнулся толстый потерханый блокнот. Он хмыкнул удовлетворенно: все, значит, на своем положенном месте, выдрал из блокнота чистый лист и вытянул из кармана халата короткий огрызок карандаша. Выложил убогие письменные принадлежности на столешницу, ткнул в них пальцем.

— Пиши. Пункт первый. Магазин «Ирландский паб». Там возьмешь ящик скотча. Самого лучшего — продавец подскажет. Пункт второй. Там же, на Тверской, табачная лавка «Гавана — Куба». Здесь купишь ящик сигар мастера Хуго Домингеса. Пиши: Домингес. Третий пункт. Почти рядом с сигарной лавкой, по ходу движения, музей оружия, и при нем антикварный оружейный магазин «Диана». Подберешь там морской советский кортик. В «Диане» хороший выбор. Хорошо бы образца пятидесятых годов для высшего комсостава и желательно именной. Пункт четвертый, особо деликатный. На Старом Арбате есть ювелирный магазин, называется «Серебро мира». Там выберешь серебряные серьги в африканском вкусе. Ну… продавец подскажет. Главное, чтобы были они здоровущие и тяжеленные. Так… Ты рассказывал об этих… как их… артефактах. Один… нет, лучше два конденсатора… достать можешь? И пару этих… лампочек, что висят в воздухе.

— Не вопрос, достану. — Док с готовностью закивал.

— Хорошо. За мной заедешь ровно в восемь ноль-ноль. Если буду спать, не будить, не кантовать. Выносить как есть. Грузчиков возьми на всякий случай. Только чемодан со шмотками не забудьте. И главное! Говоришь, химера может обучить тебя местным наречиям?

— Да, — подтвердил Док. — Во всяком случае, контролер меня за один сеанс обучил португальскому и английскому. Только ей, химере, нужно… хм… как бы сказать… Ну, пообщаться, что ли, с местным жителем.

— Интересно, посмотрим, — недоверчиво хмыкнул Дед. — Так вот, научит или не научит, дело второе. Главное, чтобы ты без моей команды даже рта не раскрывал. Понял? И уж, упаси тебя Господи, что-либо без моей команды сделать. Все ясно?

— Так точно, товарищ полковник, — четко отрезал Док.

— Свободен, боец. — Дед одним духом вылакал содержимое еще одной бутылки — Доку показалось, что то была текила, — завалился в свой гамак, даже не сбросив тапочек, и моментально отключился.

ГЛАВА 19

Док энергично спустился по сходням трапа, выброшенного из брюха транспортного АН… и зажмурился, торопливо потянул из нагрудного кармана темные очки: африканское солнце в разгар летнего сезона резануло по глазам нестерпимо. Но это полбеды, а вот воздух, которого он торопливо набрал полную грудь, тотчас забил бронхи тягучей смесью, влажной и горячей, насыщенной местными запахами. Док вспотел мгновенно, но капли пота, оросившие тело от ступней до лба, не принесли желанной прохлады. Наоборот, они тотчас покрыли тело тягучей липкой пленкой, отчего Док почувствовал себя словно в полиэтиленовом пакете. И это при сорокаградусной жаре.

— И-итить твою мать, — тихо выругался он.

— Добро пожаловать в ад, сынок, — ласково промурлыкал бархатный баритон за спиной.

— Да пошел ты… — машинально огрызнулся Док и осекся на полуслове, стремительно развернулся и широко раззявил рот от изумления.

Дед! Конечно, это был он — Максим Трофимович Денисов, но какой! Блестящий красавец-гусар с сигарой в крепких зубах. Дед визуально словно бы сбросил лет эдак с двадцать с могучих плеч. Самое удивительное, что выносить его из квартиры пришлось-таки с помощью грузчиков: как Док ни пытался привести Деда в чувство при помощи проверенных средств, ничего не получилось. Перед долгим перелетом ветеран разведки, правда, облачился в новенькую камуфлу и запаковал свой шикарный чемодан крокодиловой кожи, но на этом, похоже, исчерпал запас жизненных сил. Всю дорогу Дед только шумно пускал газы да сопел красным носом. Даже не «дозаправился» в полете — Док предусмотрительно приготовил на такой случай пару бутылок красненького. И вот поди ж ты: невероятная пертурбация во всей своей загадочной красе! Док невольно подтянулся и едва не отдал честь, но вовремя опомнился и вытолкнул наконец из легких клубок африканского смога:

— Я, товарищ полковник, вообще-то в аду парился целых пятнадцать лет.

— Мой ад на твой не похож, — безапелляционно отрезал Дед и широко взмахнул рукой, приглашая Дока полюбоваться «его» адом.

Любоваться, собственно, было нечем. Длинные ряды ангаров и складов из гофрированных листов испокон века не крашенного совдеповского железа раскалились так, что, казалось, вот-вот стекут на землю струйками расплавленной магмы. Растрескавшиеся плиты взлетной полосы источали тот же жар пустынного самума. Понурые пыльные пальмы по краям взлетного поля чахли в душном мареве. Марево это ленивыми волнами перекатывалось через строения, деревья и исчезало где-то далеко-далеко в белесом выжженном небе. И вдруг из марева вынырнуло нечто неопределенное на четырех колесах и лихо подкатило к разверстому зеву самолета.

Если быть более точным, то этому странному транспортному средству подходило определение «автобус-кабриолет». Ни крыши, ни стоек, только длинный кузов с низким бортиком, помятый и убитый, да сиденье водителя, перед которым торчал большой черный руль. Где помещается двигатель автотелеги, Док так и не понял. И уж, конечно, марку производителя аэродромной техники не определил бы и сам черт. А чертей было целых пятеро. Они шумной ватагой вывалили из колымаги и заскакали вокруг жертв, что так уместно свалились в неба. Вернее, с борта заслуженного и видавшего виды российского авиалайнера.

Одинаково густо-черные, все сплошь в кудряшках жестких волос, с глазами навыкате, в цветастых лохмотьях, говорливые и суетливые, они закружились в стремительном хороводе. Дед беспристрастно и невозмутимо наблюдал шабаш секунд десять, затем великолепным боковым залепил ближайшему черту в ухо, отчего тот отлетел метров на пять. Другого сцапал за шиворот широкой пятерней, дернул на себя, тюкнул носом об колено и снова вернул на дистанцию вытянутой руки. Порту, на котором после этих манипуляций Денисов начал изъясняться, в общем и целом был понятен Доку, обученному контролером. Но все же суть некоторых фраз и оборотов он не уяснил.