Геном бессмертия - Олег Говда

— Ладно, тащите его в дом, — велел подчиненным обершарфюрер. Разберемся… Может, заодно и узнаем, куда девался этот кретин Ганс? Неужто и в самом деле дезертировал?

Немцы подхватили под руки, продолжавшего изображать бессознательное состояние, Колесникова и втащили его внутрь. А Рондельман еще раз подозрительно огляделся, пытаясь что-то выглядеть в темной стене деревьев, постоял минутку нерешительно на пороге, а потом вошел следом.

— Игорь Степанович… — младший сержант Мамедова запнулась. — Ну, в общем… если меня фрицы… — девушка опять замялась. — Я хотела сказать… — Лейла не могла подобрать подходящих слов. — Если меня в лес потащат… Ты не вмешивайся…

— Это что еще за глупости?! — от возмущения ефрейтор Семеняк даже остановился. — Выбрось из головы! Никто никого не потащит… Вот еще придумала. Чтоб тебя…

— Да ты послушай, Степаныч… — Лейла пыталась говорить убедительно. — Это если я сопротивляться стану, орать начну, фрицы толпой набросятся. А если подморгнуть кому-то одному, он же с собой товарищей звать не станет. Верно?

— Думаешь, справишься? — сообразил ефрейтор, куда клонит радистка.

— Должна… — пожала плечиками девушка.

— Ох, дочка… — вздохнул пожилой солдат. — Кабы все так просто было, как в кино показывают. Рука не дрогнет?

— Это ж фашист! Враг!

— Все верно, но человек так обустроен, что не каждому хватит воли обыкновенную курицу зарезать, а тем более: себе подобного жизни лишить. Да не на расстоянии, а глядя ему в глаза.

— А что же делать? — несмотря на показную уверенность, Лейла тоже была не слишком уверена своих силах.

— Не бери в голову. Увидим, как повернется. В обиду всяко тебя не дадим… Главное, чтоб их побольше из лесу вышло… М-да, и почему люди не могут жить по совести?

Задумавшись о своем, Лейла не ответила и чтоб отвлечь девушку от тяжелых мыслей, Игорь Степанович продолжил:

— Знаешь, Николай как-то раз, когда мы сидели с ним в окопах подо Ржевом, рассказывал, будто бы раньше существовал мир, в котором граждан с младенчества воспитывали так, что они не могли поступать против совести. И не потому, что боялись наказания, а просто такое поведение было для них столь естественно, как умение дышать. Представляешь?

— Утопия…

— Нет, как-то по-другому. А тех, кто все же преступал обычай, — в семье, как известно, не без урода, — изгоняли из общества. Отмечали татуировкой на лбу в виде буквы "Х", что означало "хам" и выпроваживали вон.

— В средние века еретиков так отлучали от церкви. При этом человеку запрещалось пользоваться огнем, а каждый, кто б осмелился приютить или накормить отщепенца, ждала та же участь.

— Николай говорил, что в том мире с "хамом" просто переставали разговаривать. И человек от тоски либо умирал, либо сходил с ума. Что, в общем-то, равнозначно…

— Жестоко.

— Зато, в том мире за всю их историю никогда не было ни одной войны. Потому как, все довольствовались своим, и никто не желал чужого.

— Интересная сказка… — вздохнула Лейла. — Жаль, что мы живем в другом мире. Далеко еще?

— Пришли уж, — Степаныч указал подбородком направление. — Вот за тем поворотом, фашисты, прячутся. Должны уж были заметить. Готовься, дочка… сейчас полезут. И помни, чем больше шума, тем майору с ребятами легче будет. Так что, младший сержант Мамедова, ты не моргать настраивайся, а орать и отбрыкиваться. А я всячески тебе в том способствовать стану…

— Хальт!

Как не готовься, как не ожидай, а окрик всегда застает врасплох и заставляет вздрогнуть. Пытаясь в последний раз приободрить девушку, Семеняк остановился и взял ее за руку. А та уже и сама шагнула за спину своего спутника и испуганно прижалась к нему, непроизвольно ища у мужчины защиту от опасности…

"Знакомые" ефрейтору балагур Ганс и плотник Бруно к этому времени сменились, и проверять документы у ранних путников вышли другие фрицы. На это раз втроем.

— Аусвайс!

Используя прежний опыт общения, Степаныч снова вытащил кисет с табаком.

— Битте…

— Курево, это хорошо, — не стал отказываться от угощения солдат, стоящий ближе всех, с лицом, сильно побитым оспой, принимая из рук Семеняка кисет. — Но для прохода одного табака мало. Нужны документы и разрешение. Без документов дальше идти нельзя. Возвращайтесь назад… — он махнул рукой в обратном направлении.

— Данке, — кивнул Степаныч, указывая рукой на север. — Выспа…

— Нет, туда нельзя! — помахал указательным пальцем немец. — Домой идите…

— Погоди, Карл, — придвинулся ближе другой фашист, моложе, но с погонами старшего солдата. — Глянь, какая милая мордашка у селяночки. Если им так уж приспичило на тот хутор, так пусть малышка нас попросит. А мы, так уж и быть: снизойдем, сделаем исключение.

Говоря все это, немец как бы случайно поддел стволом автомата подол платья Лейлы и потащил его вверх, насмешливо усмехаясь и не отрывая взгляда от ее глаз.

Девушка покраснела и поспешно отшагнула назад. Но с той стороны к ней уже приближался третий солдат. Предвкушая потеху, он передвинул оружие себе за спину и широко расставил руки, готовясь принять девушку в объятия.

Лейла взвизгнула.

— Что у вас там происходит?.. — поинтересовался кто-то, и из кустов на дорогу вышел офицер. Совсем молодой парень, наверно еще даже не бреющий щек. С одного взгляда он оценил обстановку и недовольно поморщился. — Франк, опять вы с Гансом взялись за старое? Никак угомониться не можете? Это ж не Россия, где все было позволено. Чего к людям пристали? Пусть себе идут… Небось, торопятся, раз до рассвета поднялись…

— Да она сама не прочь с парнями покувыркаться, господин лейтенант… — как можно убедительнее заговорил старший солдат, немного понижая голос. — Гляньте сами, как глазками по сторонам стреляет… Разве ж можно такую без обыска отпустить? Прикажите Карлу с Гансом этого ее отца или деда в сторонку отвести, а мы б тем временем с малышкой столковались. Уж поверьте моему опыту, покажите ей десять марок и ведите собирать цветочки…

Не понимая ни одного слова, Лейла почувствовала, что в их, поначалу так отлично сработавшем, плане теперь что-то не заладилось. И, доверяя женской интуиции, младший сержант Мамедова одарила молоденького немецкого офицера мимолетной, робкой улыбкой. Но взглянула на него при этом так, что лейтенант вмиг приободрился и развернул плечи.

— Черт меня возьми, Вассермюллер, ты и в самом деле знаешь толк в этих делах… Десять марок говоришь? Не слишком ли дешево за такую красотку?

— Так у войны свои расценки, господин лейтенант. Где ей еще удастся подзаработать? Девок много подросло, а мужиков-то и нет… — тут старший солдат понял, что разговор с вполне безобидного направления сейчас может соскользнуть в русло политики, и поспешил сменить тему. — Жаль, что вы разрешили на ужин НЗ использовать. С тушенкой да шоколадом мы бы с этой селяночкой еще скорее нашли общий язык.