Том 3. Стихотворения - Константин Бальмонт

Слово пещерного жителя

В дни как жил я жизнью горца, –Покидая тайный грот,Я с обветренных высотУвидал Драконоборца.Я шамана вопросил: –«как зовется этот храбрый?»Тот сказал: «У рыбы жабры,У людей же – звон кадил.У небесных пташек – крылья,У зверей свирепый лик.Этот храбрый мой двойник,Он сражает без усилья.Мысль всегда, узнав конец,Хочет внешнего, отметин.Этот призрак беспредметен,Если ж хочешь, то – Боец».Я ушел в свою пещеру,Осудив его ответ.Через двадцать сотен лет,Как годам познал я меру,Снова бросив тайный грот,Глянул оком я дозорца,И опять ДраконоборцаУвидал с своих высот.Тут я спрашивал сатира,Как зовется он, – и сейМне ответствовал: «Персей,Меткоруб во славу мира,Убиватель он Горгон».Кто-то вдруг вскричал в восторге:«Лжет Сатир. Боец – Георгий».И пошел по миру звон.Воздух горний, воздух дольнийФимиамный принял чад,Слышу гномики бренчат,Гул идет от колокольни.В ульях бунт: украден воск.Я ушел в свою пещеру,Всяк свою да знает веру,Из костей сосу я мозг.А кухонные остаткиЯ скопляю, как предметИзысканий дальних лет.Знаю, игры мысли сладки.Лет две тысячи пройдет,И опять я оком горцаПоищу Драконоборца: –Не означен масок счет.

Гобелен

Мгла замглила даль долины,Воздух курится, как дым,Тают тучи-исполины,Солнце кажется седым.

Полинялый, умягченный,Взятый мглою в светлый плен,Целый мир глядит замгленный,Как старинный гобелен.

Старик высокий,Он самый главный,Он одноокий,То Один славный.

С древнейших пор онЛюбил туманы,Летал, как Ворон,В иные страны.

Он был на югеИ на закате.Но лучше вьюги,Родней быть в хате.

Он был в пустынеИ на востоке.Навек отнынеТе сны далеки.

С тем людом ВоронСовсем несроден,И снова Тор он,И снова Один.

Все клады ЗмеяПохитил Север.И ветер, вея,Качает клевер.

И кто же в миреЛукав, как Бальдер, –Под вскрик валькирийВосставший Бальдер!

Ковры-хоругви. Мир утраченный.Разлив реки, что будет Сеною.Челнок, чуть зримо обозначенный,Бежит, жемчужной взмытый пеною.

Веков столпилась несосчитанность.Слоны идут гороподобные.Но в верной есть руке испытанность,Летят к вам стрелы, звери злобные.

Еще своих Шекспиров ждущие,Олени бродят круторогие,Их бег – как вихри, пламень льющиеИ я – не в дьяволе, не в боге я.

Я сильный, быстрый, неуклончивый,И выя тура мною скручена.Напевы, взвейтесь, пойте звонче вы,Душа желать – Огнем научена.

Мои прицелы заколдованы,Мне мамонт даст клыки безмерные,Моей рукою разрисованыВ горах дома мои пещерные.

Свистит проворная синица,Что море будто не зажгла.Зажгла. Сожгла. Горит страница.Сгорела. Мир кругом – зола.

И я, что знал весь пыл размаха,И я, проникший в тайны стран,Я, без упрека и без страха,Я – призрак дней, а мир – туман.

Не надо мне индийских пагод,Не надо больше пирамид.Созвездье круглых красных ягодНа остролисте мне горит.

Была весна. Сгорело лето.И шепчут сны. Прядется тьма.Но есть еще свирель поэта.Со мной жива – и смерть сама.

Пламя мира

Мы говорим, но мы не знаем,Что есть воистину любовь.Но если ты овеян раем,Свое блаженство славословь.

И если взят ты поцелуем,Что вот поет в твоей мечте,Ликуй, – мы все светло ликуем,Скользя на призрачной черте.

И та черта вдвойне прекрасна,Затем, что тает, чуть представ.Весна – пожар, душа – всевластна,Красивы зори в море трав.

Помню я, в моей счастливой детскойПела птичка, не синичка, канареечка.Я простой мальчонка был, не светский,Был зверенком, – у зверенка есть лазеечка.

Я смотрел на луч на половице,Как в окне он по-иному паутинится,Как лампадка теплится в божнице,Как в углу ручной мой еж лежит, щетинится.

Целый мир мне – малая кроватка,Я зажмурюсь – свет в глазах играет красками,Пляшут искры, все во мне загадка,Каждый шорох шепчет тайну, манит сказками.

Там в саду жужжать не перестанут,Точно струны, шмель тяжелый, пчелы с осами.В кладезь вечный миги эти канут,Месяц страсти встанет красный над утесами.

Правят миром страшные Старухи,И давно уж не звенит мне канареечка.Но любил я так – как любят духи,Ах ты, птичка-солнцеличка, златофеечка!

Тринадцать лет! Тринадцать лет!  Ужели это много?Звучит напев, играет свет.Узнать любовь в тринадцать лет!  Скажите, ради бога.

Тринадцать лет! Тринадцать лет!  Ужели это мало?Ведь вдвое – жизнь, когда – поэт,И вдвое – мысль, и вдвое – свет,  И пенье крови – ало.

Товарищ раз пришел хмельной,  И не один, а с нею.Ее оставил он со мной,Уйдя, зажег весну весной,  И вот я пламенею.

Но кто ж та странная была,  Кого я обнял сладко?Она была, как мысль, светла,Хоть прямо с улицы пришла,  Гулящая солдатка.

Но вот, хоть мной утрачен счет  Всех дрогнувших со мною,Все ж стих мой верный воспоетТого, с кем первый пил я мед,  Кто дал припасть мне к зною.

О, страх и сладость – вдруг упасть  С горы крутой, робея!Восторг – впервые ведать страсть,И цельным быть, и быть как часть,  Тесней, еще теснее!

Достоин любящий – венца,  И волен соколенок.И с нежной бледностью лицаОна шептала без конца:  «Мой милый! Мой миленок!»

Тринадцать лет! Тринадцать лет!  Мы в это время дети.Но вот, чтоб ведать этот свет,Готов я встретить пытку бед  Тринадцати столетий!

  Я узнал твой тонкий очерк в дни пленительные, –Дни июня, мгла расцвета нежной рощи и сердец, –  В наши северные сумерки медлительныеЯ любил тебя, был юный, обожал и был певец.

  Кем была ты, чем была ты, чаровательница?Тонкой девушкой невинной и блудницею ночей?  Что ты пела? Что ты смела, пламедательница?Поцелуй в твоем был взоре, поцелуй горячий, чей?

  Вешний лес, еще застывший, жив подснежниками,Снег растает, с днища прахов пламя выбросит цветы.  Нам судьба в любви велела быть мятежниками.Где бы ты мне ни явилась, счастье можешь дать лишь ты.

  Я издревле плавал в безднах за сокровищами,Уплывавшими в мечтанье, в посмеянье кораблю.  Слава, смелый, путь избравший – быть с чудовищами!Слава тайне всех созвездий! Слава той, кого люблю!

Лишь между скал живет орел свободный,Он должен быть свиреп и одинок.Но почему ревнивец благородныйУбил любовь, чтоб, сократив свой срок,Явивши миру лик страстей и стона,Ножом убить себя? О, Дездемона!Пусть мне о том расскажет стебелек.

A если нет, – пускай расскажет Этна!Падет в солому искра незаметно,Рубином заиграет огонек,Сгорят дома, пылает вся столица,Что строил миллион прилежных рук,И, в зареве, все – шабаш, рдяны лица,Тысячелетье – лишь напрасный звук,Строительство людей – лишь тень, зарница.Есть в Книге Книг заветная страница,Прочти, – стрела поет, ты взял свой лук.

Убийство и любовь так близко рядом.Хоть двое иногда десятки летЖивут, любя, и ни единым взглядомНе предадут – в них сторожащий – свет.И так умрут. И где всей тайны след?

В лучисто-длинном списке тех любимых.Которые умели целовать,Есть Клеопатра. На ее кроватьПрилег герой, чья жизнь – в огне и в дымахСожженных деревень и городов.Еще герой. Миг страсти вечно-нов.Еще, еще. Но кто же ты – волчица?И твой дворец – игралищный вертеп?Кто скажет так, тот глуп, и глух, и слеп,Коль в мире всем была когда царица,Ей имя – Клеопатра, знак судеб,С кем ход столетий губящих содружен.Ей лучшая блеснула из жемчужин,И, с милым растворив ее в вине,Она сожгла на медленном огнеДва сердца, – в дымах нежных благовоний,Любовник лучший, был сожжен Антоний.

Но где, в каком неистовом законеОзначено, что дьявол есть во мне?Ведь ангела люблю я при луне,Для ангела сплетаю маргаритки,Для ангела стихи свиваю в свитки,И ангела зову в моем бреду,Когда звездой в любви пою звезду.

Но жадный я и в жадности упорен.Неумолим. Все хищники сердец –Во мне, во мне. Мой лик ночной повторен,Хотя из звезд мой царственный венец.

Где нет начала, не придет конец,Разбег двух душ неравен и неровен.Но там, где есть разорванность сердец,Есть молния, и в срывах струн – Бетховен.

Ты видал ли дождь осенний, ты слыхал ли, как шуршит он, как змеится без конца?Темной ночью нам не спится, ты слыхал ли темной ночью, как струится дождь небес?Ты считал ли, расскажи мне, ты считал ли слезы сердца, что не знают слез лица?Темной ночью ты узнал ли, темной ночью, сколько в сердце жгучих слов и тьмы завес?

Я был на охоте в родимом болоте,  И выследил пару я птиц.Красивы все птицы в веселом полете,  Красивы и падая ниц.

И вот я наметил и в жажде добычи  Красивую птицу убил.И тотчас же вздрогнул от жалобы птичьей!  К повторности не было сил.

А быстрая птица, той птицы подруга,  Совсем не боясь палачаИ все сокращая очерченность круга,  Летала, забвенно крича.

Мне стало печально от жалобы птичьей,  И дважды я поднял ружье.Но сердце той птицы, излитое в кличе,  Сцепило все сердце мое.

И вот, не воззвавши крылатого друга,  Поняв, что убита любовь,Красавица ветра, любимица юга,  На кровь опрокинула кровь.

Взнесенная птица, с пронзительным криком,  Сложила два белых крылаИ пала близ друга, – в молчанье великом, –  Свободна, мертва и светла.

Видение, похожее на сказку:В степях стада поспешных антилоп.С волками вместе, позабыв опаску,Бегут – и мчит их бешеный галоп.

И между них проворно вьются змеи,Но жалить – нет, не жалят никого.Есть час, – забудешь все свои затеи,И рядом враг, не чувствуешь его.

Превыше же зверей несутся птицы,И тонет в дыме – солнца красный шар.Кто гонит эти числа, вереницы?Вся степь гудит. В огне. В степях – пожар.

Забыв себя, утратив лик всегдашний,Живое убегает от огня.Но брошу дом, прощусь с родимой пашней,Лишь ты приди, ласкай и жги меня.

Нас гонит всех Огонь неизмеримый,И все бегут, увидев страшный цвет.Но я вступлю и в пламени и в дымы,Но я люблю всемирный пересвет.

Его постичь пытаться я не стану,Чтоб был Огонь, он должен петь и жечь.Я верю солнцеликому обману,В нем правда дней, в нем божеская речь.

И снова – Зло, и снова – звездность Блага,От грома бурь до сказки ручейка.Во мне пропела огненная влага,Во мне поют несчетные века.

Земля с Луной, в неравном устремленье,Должны в мирах любиться без конца.Влюбленный, лишь в томленье и влюбленье,Певец высот узнает жизнь певца.

И я опять – у кратера вулкана,И я опять – близ нежного цветка.Сгорю. Сожгу. Сгорел. В душе – багряно.Есть Феникс дней, что царствует века!

Жужжанье струн