Всемирная история. Том 1. Древний мир - Оскар Йегер

Так начался третий период войны (413–404 гг. до н. э.), главный интерес которой вращается преимущественно около этой изумительной обороны. Несчастливый исход сицилийского похода, конечно, тотчас вызвал против Афин целую коалицию хищных врагов, желавших поживиться богатой добычей. Прежние противники афинян в Греции получили новое подкрепление со стороны сиракузян, еще не пресыщенных местью и явившихся доказать свою признательность дорийским союзникам, оказавшим помощь их городу. К коалиции примкнули и города, участвовавшие в Делосском союзе, отпавшие от Афин вследствие понесенного ими поражения или просто пользовавшиеся случаем выбиться из-под их власти, потому что под влиянием Спарты во главе управления этих городов явилась олигархическая партия. Особенно чувствительным для Афин было отпадение от них Хиоса (412 г. до н. э.), который все же занимал в союзе выдающееся положение. К этим противникам Афин присоединились, наконец, и персы. На быстро долетевшее из Суз известие о поражении афинян в Сицилии персидское правительство ответило очень странной мерой: царская казна вновь потребовала от двоих сатрапов Малой Азии внесения тех даней, которые никогда не платили персидскому царю греческие малоазийские города. И уже в 412 г. до н. э. между сатрапом Тиссаферном и Спартой был заключен оборонительный и наступательный союз, по которому Артаксерксу I, персидскому царю (с 465 г. до н. э.), следовало возвратить все его прежние владения на берегах Малой Азии.

К счастью, все эти противники выказали себя медлительными, и афиняне успели далеко обогнать их в приготовлениях к войне: уже к концу 412 г. до н. э. они снова обладали флотом, состоявшим из 104 триер, тогда как в пелопоннесском флоте их было всего 94. Хуже всего было то, что спартанцы, по совету Алкивиада, вместо своих ежегодных вторжений в Аттику заняли в этой области местечко Декелею,[26] укрепили его и поместили в нем сильный гарнизон. Это не повело непосредственно к столкновению, но было все же чрезвычайным стеснением для афинян; недаром Аристофан в своей знаменитой комедии «Облака» влагает в уста Стрепсиада жалобу на то, что «теперь нельзя даже и рабов своих выпороть всласть — того и гляди убегут в спартанский лагерь». Известно, что и в действительности среди рабов в Афинах эти побеги сделались обычным делом.

Вообще говоря, война около этого времени велась очень вяло, и все были гораздо менее заняты войной, нежели интригами, в которых Алкивиаду вскоре опять пришлось играть главную роль.

После того как Алкивиад в течение долгого времени пользовался при спартанском правительстве влиятельным положением полезного советника, пришло и такое время, в которое недоверие к нему, никогда вполне не проходившее, вновь стало преобладать. Человек он был в Спарте бесправный, да притом стал признаваться неудобным — с ним и не поцеремонились. Эфоры вынесли ему смертный приговор. Но хитрый иониец не дался им в руки: он бежал к сатрапу Тиссаферну и, вероятно, при его дворе чувствовал себя лучше, чем среди спартанцев, которых от души презирал, как истый афинянин. И вот он задумал примириться со своим родным городом и даже готов был предложить своим согражданам награду за это примирение: он надеялся склонить их в пользу сатрапа, у которого вскоре стал пользоваться большим значением.

Однако Тиссаферн в виде ручательства потребовал изменения демократического правления в Афинах в смысле преобладания аристократического принципа. И такому изменению в данное время действительно способствовали многие обстоятельства. После того как многие из новых людей, подобных Клеону, Гиперболу и др., вышедшие из низших слоев народа, привели демократию к целому ряду неудач, древнеафинские аристократические элементы сплотились теснее. Появились в обществе гетерии или клубы; припомнили и то, что несчастная сицилийская экспедиция не одобрялась одним из представителей аристократического сословия, честным и верным правительству Никием. Многим демократическая форма правления стала казаться неудобной, и это направление нашло себе горячего сторонника в талантливейшем и остроумнейшем из всех афинских писателей — в Аристофане. Мир был необходим, но как же могло демократическое правление прийти к какому бы то ни было соглашению со Спартой? Алкивиад, по-видимому, надеялся добиться своего возвращения в Афины при помощи олигархической партии, которая временно получила некоторую точку опоры в довольно распространенном настроении массы. Но эти надежды рухнули потому, что Алкивиаду не удалось переманить персов на сторону Афин и ему перестали доверять, даже опасаться его. Олигархическая партия решилась действовать и помимо его, и — отчасти при помощи насилия, отчасти при помощи ловкой интриги — произвела такой государственный переворот, при помощи которого солоновское государственное устройство было устранено и замещено олигархическим способом правления. Эту перемену старались несколько прикрыть тем, что в механизме нового правления оставили место и для экклесии, состоявшей из 5 тысяч зажиточнейших граждан, как бы сохранив народное собрание, и притом на довольно широкой демократической основе. Но эта экклесия никогда не собиралась, потому что право созывать ее было предоставлено особому совету четырехсот (411 г. до н. э.). Весть об этом перевороте в правлении вызвала восстание на афинском флоте, в то время находившемся близ берегов Самоса. Слова, некогда высказанные Фемистоклом накануне Саламинской битвы, не утратили своего значения для этих афинян: они пришли к убеждению, что здесь, за стенами кораблей, сохранилось настоящее афинское государство и весь строй их родного города, что «не они, восставая против новых порядков, отпадают от города, а город от них отпадает». Так выразился один из их вождей, Фрасибул. Затем афинские моряки побратались с гражданами Самоса, державшими сторону демократии; все поклялись держаться демократического способа правления и обязались вести войну с Пелопоннесом, не щадя никаких усилий. А т. к. им нужен был вождь с громким именем, а Алкивиад пользовался славой человека, который может добиться всего, чего захочет, то они его призвали, и он принял над ними начальство.

Можно сказать, что он был человеком, вполне подходящим для такого запутанного положения. Он выказал и знание людей, и осмотрительность, и патриотизм, и сумел отстранить те крайние меры, к которым, как известно, люди именно тогда выказывают наибольшую склонность, когда они наименее способны привести их в действие. Пока он посредничал, новый переворот произошел в Афинах.

План античных Афин

Олигархия была низвержена и прежнее государственное устройство восстановлено, причем партия, взявшая верх, выказала большую умеренность. Тяжеловесная спартанская политика не сумела воспользоваться этим опасным кризисом. И вот счастье как будто вновь улыбнулось утесненным Афинам: под предводительством Фрасибула и Фрасилла афиняне одержали при Абидосе победу над пелопоннесским флотом, который все это время оставался праздным. В следующем, 410 г. до н. э., уже при содействии Алкивиада, они одержали вторую, более полную, победу при Кизике (в Пропонтиде) над пелопоннесским флотом и войсками персидского сатрапа Фарнабаза. Донесение спартанских начальников, заступивших место убитого в сражении Миндара, дошло в своей первоначальной форме и дает отличное понятие о лаконичном деловом слоге спартанцев: «Кораблей нет, Миндар убит, люди голодают, мы беспомощны, что делать?»

Эти победы способствовали окончательному примирению Алкивиада с его согражданами, и в 408 г. до н. э. он торжественно был возвращен в Афины. Весь город — свободные граждане и рабы — сбежался в гавань в тот день, когда ожидали его прибытия, и толпа отнеслась к нему с тем беззаветным доверием, которое она и в республиках, и в монархиях одинаково питает к великим именам. Однако того доверия, которое бы его одного уполномочило стоять у кормила правления, доверия не к таланту, а к характеру, доверия, которого не мог бы подорвать временный неуспех, такого доверия он не встретил в Афинах; да может быть и не заслуживал. Именно такой неуспех, постигший одного из второстепенных его военачальников (он был тут ни при чем), привел его к падению уже в следующем 407 г. до н. э., под влиянием того страшного деспотизма, который присвоила себе толпа, в это время уже расположенная считать всякое обманутое ожидание, всякую неудачу государственной изменой. Таким образом был устранен единственный человек, способный успешно вести борьбу с коалицией, основанной на тесной связи спартанского наварха Лисандра с одним из младших членов дома Ахеменидов, Киром Младшим, и получившей преимущество в последний год этой войны. Оба деятеля, и спартиат из дома Гераклидов, и младший брат наследника персидского престола (сын Дария II, царствовавшего с 424 г. до н. э.), были ярые честолюбцы; они и тогда уже задумали — каждый у себя дома — забрать власть в свои руки и потому легко сблизились. Они оба, в противоположность традициям их народов, были людьми новейшей формации. В Лисандре высокомерие спартиата и суровая беспощадность дорийца соединялись с модным в то время софистическим неверием, которое давало ему возможность в интересах государства или в интересах собственного преобладания приносить вероломные клятвы всем богам и пускать в ход ложные изречения оракулов. Он был, можно сказать, вторым Алкивиадом на спартанской почве, с той только разницей, что ему не пришлось поднять оружие против своей родины. Кир Младший, с другой стороны, был одним из тех весьма немногих персов, которые были расположены ко всему, что составляло основу эллинства: к «свободе», которой он до известной степени завидовал, не понимая ее сущности, наравне с большинством всех восточных людей, но признавая в то же время все преимущества, которые эта «свобода» давала эллинам при каждой борьбе с азиатами. При этом у него не было недостатка ни в персидской национальной гордости, ни в умении пользоваться восточным деспотизмом: кому случалось проезжать по управляемой им провинции, тому нетрудно было убедиться по множеству встречавшихся на пути людей с обрезанными ушами или изуродованными руками в том, как он был быстр на расправу. Как истый перс, Кир Младший разделял и ту злобную ненависть к афинянам, которую питали все персы со времен поражений, нанесенных им во время великой войны за освобождение Греции. Лисандр сумел воспользоваться денежными средствами молодого сатрапа как подспорьем для общепелопоннесского дела, но затем на некоторое время удалился с театра войны, потому что одним из основных правил спартанского правительства была обязательная замена одного наварха другим после годового командования. Его сменил Калликратид, которого недаром называют справедливейшим из спартанцев. Это был действительно один из немногих избранных людей Спарты, который еще был проникнут духом древнеэллинского, общеэллинского патриотизма и потому не пожелал унижаться перед персидскими вельможами. Он запер весь афинский флот в митиленской гавани. Однако афиняне, доведенные до крайности, еще раз сумели сделать невозможное возможным. Путем величайших усилий они успели быстро создать новый флот, который нанес пелопоннесцам страшное поражение при Аргинусских островах (406 г. до н. э.), и сам Калликратид пал в этой битве.