Совок 10 (СИ) - Агарев Вадим

Генерал болезненно поморщился и принялся массировать свой затылок правой рукой. Левая до побелевших костяшек была сжата в кулак и он, кажется, про неё забыл.

— Так ты, что ж, получается… Получается, что ты на ивээсных керосинить собрался? — вместо ответа на мой вопрос, недобро усмехнулся он, — Мстить им будешь? Ты хорошо подумал, лейтенант? Они же точно такие сотрудники милиции, как и ты, Корнеев! У них семьи есть, дети! А ты их под танк кинуть хочешь! Не жалко тебе их?

Этот заход со стороны корпоративного патриотизма для меня так же не оказался сюрпризом. Слишком уж мало оставалось ходов у генерала. Хоть и профессионал Данков, и стажа оперативного у него завались, но в его глазах я по-прежнему пацан пацаном. И в этом его вполне добросовестном заблуждении была моя немалая сила. А его попытка меня смутить и взять на «фу-фу», это всего лишь фортель для троечников из средней школы милиции. Очень молодых и потому наивных до дебильной простоты. Той самой простоты, которая иной раз хуже воровства.

— Так точно, товарищ генерал, буду! — рьяно подхватил я идею вероломного отмщения, — Совершенно верно вы выразились. По-генеральски, можно сказать! Мстить я им намереваюсь! — подтвердил я его предположение и даже дёрнул подбородком для должной убедительности, — А вы, товарищ генерал, окажись, не дай бог, на моём месте, разве спустили бы им такое⁈ У них семьи, дети и поэтому им можно своего коллегу-мента в черные хаты к жуликам кидать на растерзание. Так? А я сирота и, стало быть, мне всё это следует сносить терпеливо? Я правильно вас понимаю?

Теперь уже я сам неотрывно уставился наивными зеницами в добрейшие и заботливые глаза генерала Данкова. И всматривался я в них, ровно до той секунды, покуда тот первым не отвёл своего взгляда.

— К тому же я слышал, что со дня на день в область москвичи прибудут, — продолжил я уже с гораздо меньшей экспрессией в голосе, — И еще я полагаю, что они меня обязательно будут допрашивать. Поэтому я, как честный человек, должен вас предупредить, что врать им я не буду! И, если зайдёт разговор про внутрикамерную разработку в отношении меня, то ничего скрывать я не стану, товарищ генерал! Сами понимаете, выбор у меня невелик. Или я этих упырей на ноль помножу, или они меня.

Я вновь встал на тонкий лёд оперативно-психологического противостояния с Данковым. Потому краски я сгущал намеренно. И дураком прикидывался тоже умышленно. Не упоминая партийную верхушку области, бочку я катил только на ментов изолятора и на прокуратуру. Отлично при этом понимая, что с них только начнут. А начав, непременно размотают до всех причастных умников из обкома.

— В кадрах говорят, что у тебя отпуск на подходе? — начальник УВД начал новый заход, но уже с диаметрально другой стороны, — Съездил бы ты отдохнуть на море, а, Корнеев? Путёвку тебе в хороший пансионат дадут, в этом можешь не сомневаться! Я даже не исключаю, что в ЦКовский! Бесплатную! И с деньгами тебе тоже, как следует, помогут! Там сейчас самый сезон начался. Бархатный, Корнеев! Сопливых и крикливых детей к школе оттуда уже вывезли, а девок там только прибавилось! Как сыр в масле кататься будешь!

Пришлось мне опять огорчить большого начальника. Но уже аскетизмом и комсомольской скромностью. Я снова помотал головой, с грустью отказываясь от манны небесной. В виде халявного курорта и сонмища бархатных девок. Без сопутствующих нормальному кобелиному счастью малолетних сопливцев.

— Никак нельзя мне уезжать из города, товарищ генерал! — с сожалением отрёкся я от южного моря, — Если я уеду, меня тут самого таким дерьмом обольют, что мне еще до конца отпуска надо будет в бега подаваться! Прямо с пляжа и в одних трусах. Мне обязательно в городе надо быть! И всю эту гнилую ситуацию держать под неусыпным личным контролем, товарищ генерал!

— Да, что ж ты такой неудобный, Корнеев! — как от изжоги перекосился ликом Данков, — Ну кому ты нахер тут сдался, чтобы дерьмом тебя обливать! Хочешь, тебе не одну, а две путёвки дадут? — как на Привозе начал со мной торговаться доблестный лампасоносец. — Сам развеешься и девушку с собой возьмёшь! — пошловато, как сводник из неприличного заведения, подмигнул он мне.

Пришлось снова проявить принципиальность и отвергнуть заманчивое предложение.

— Дурак ты, лейтенант! — поскучнел областной начальник, — Как есть дурак! — он устало потянулся к селектору и распорядился, чтобы принесли чаю.

— Давай, выкладывай, что там, в деле, есть на второго секретаря! — голос его затвердел и теперь на меня смотрел отнюдь, не добродушный и благожелательный дяденька. — Сначала излагай о том, что в деле есть. А потом, и более подробно, про то, что в дело не поместилось! Я понятно изъясняюсь, лейтенант? — ледяным тоном осведомился товарищ Данков.

Я заверил его, что изъясняется он так, что понятней уже некуда. И даже в очередной раз уважительно встал со стула. Дабы генерал не усомнился в моей понятливости, а заодно и в искренности моих предстоящих повествований.

Сначала я по памяти и очень подробно доводил все детали по делу, которые так или иначе затрагивали высочайшую персону. Данков слушал не перебивая. Потом я начал делиться той информацией, которая не стала официальной и в корки уголовного дела не поместилась. Вернее, которую туда не поместил я.

Постепенно на строгом и величественном лице генерал-майора начала проявляться досада. А потом и нарастающая грусть.

Дело в том, что я не стал ограничиваться одним лишь делом по «ликёрке». Рассудив, что это тот самый случай, когда машинным маслом кашу уже не испортить, я пустился в театральный экскурс. Где в одну зловонную кучу смешались не только люди-пидоры, но и бархат украденного ими занавеса.

Надо сказать, что и сценическая мануфактура, и сами пидарасы, её схитившие, вызвали у начальника облУВД не самый добрый отклик. Слушая меня, он становился всё угрюмее и угрюмее. Из чего я сделал вывод, что в самые специфические детали театрального дела он посвящен не был. Что специально обученные люди из его ближайшего окружения до него так и не довели дурно пахнущих нюансов. И вот только теперь генерал имеет полное счастье насладиться информацией в должном объёме.

— Об этом ты тоже молчать не будешь? — хмуро глядя на меня, риторически поинтересовался Данков.

В ответ я точно так же, то есть риторически, развёл руками пространство его кабинета. И сделал это точно с таким же траурным выражением лица, как у него. Всем своим видом давая понять, насколько для меня самого трагична и болезненна данная сложившаяся ситуация.

— Товарищ генерал, неужели вы и вправду думаете, что когда москвичи выдернут меня для беседы, они всё еще не будут знать про театральных пидарасов? А так же про попытку убийства и про хищение? — сочувственно поинтересовался я, — Уверяю вас, будут! А еще раньше им настучат про Матыцына! Со всеми подробностями и во всех красках! Да вы и сами это прекрасно понимаете, вы же опер! — польстил я Данкову. — И первыми всю гнилую информацию москвичам сольют люди из этого здания! Ваши замы и начальники профильных управлений! — обвёл я глазами стены кабинета.

Заканчивая свой искромётный монолог, я запоздало опомнился и отвёл глаза от серо-зелёного лица Данкова. Далее, рассматривая осень за окном, я терпеливо ждал пока тот до конца осмыслит услышанное и начнёт орать.

Я не мазохист и меньше всего мне хотелось громкой немилости со стороны областного наместника министра. Но, как известно, лучшее средство от зубной боли, это всегда зубной кабинет. И потому я совершенно осознанно пошел на обострение. Уж лучше я поведаю генералу всё сам и в нужной мне транскрипции. Нежели это сделают за меня те, кто вольно или невольно так подставил Данкова. Расскажут про меня, выставив младонаглецом и гнусным интриганом. Из-за которого всё получилось так, как получилось. И из-за этого пострадал товарищ генерал. А в том, что он обязательно пострадает, сомневаться не приходится. Другое дело, насколько сильно он пострадает.

В моём напряженном мозгу секунда звонко обрывалась за секундой. А громы небесные на мою голову всё не рушились и не рушились. Они так и витали где-то под высоченным потолком генеральского кабинета, нагнетая статическое электричество и нервозность.